393

Федеральное агентство по образованию

САМАРСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ

Кафедра философии

Социальная философия

КУРС ЛЕКЦИЙ

для студентов всех форм обучения

Издательство

Самарской государственной экономической академии

2006

Лекции подготовлены в соответствии с учебной программой для студентов всех форм обучения. В них приведены библиографические списки к каждой из них.

Авторы лекций: Лекции № 1, 2, 5, 6, 7, 8 - доц. Афанасьевский В. Л. Лекции № 3 - проф. Баранов Г. В. Лекции № 4 - доц. Костин В. И. Лекции № 9 доц. Фролов В. А. Лекции № 11, 12, 13, 14 ст. преп. Краснов С. В.

ЛЕКЦИЯ 1

Социальная философия в контексте обществознания

1. Специфика предмета социальной философии

2. Социальная философия и социология

3. Классический и постклассический образ социальной реальности

4. Понятие интерсубъективности

1. Специфика предмета социальной философии.

Можно понять некоторую настороженность в отношении дискуссий о самостоятельной социальной философии¹ на фоне процесса все углубляющейся дифференциации философского знания и автономизации отдельных его областей со стороны тех, кто привык видеть философию «единой и неделимой». «Философия культуры», «философия техники», «философия языка», «философия права» и пр. выглядят ныне чуть ли не «классическими» в сравнении с такими новообразованиями, как «феноменология тела», «метафизика ландшафта», «онтология лжи», число которых умножается на наших глазах в той мере, в какой философское осмысление любых «предметов» имеет тенденцию конституироваться в особенные «философии», «метафизики» и «онтологии».

При самом поверхностном подходе обнаруживается, что самоопределение социальной философии осуществляется в двух измерениях: внутри философии во взаимосвязях с другими «частями» философии и в отношениях философии с внефилософским, в первую очередь научным знанием. Оба измерения развертываются как в теоретическом, так и в историко-философском плане. Можно и нужно обсуждать, чем является и должна стать социальная философия, исходя из сегодняшнего понимания природы философского знания, но не менее важно видеть, чем она была на деле в ее истории, какие проблемы и каким образом решала¹.

Чтобы выяснить специфику предмета социальной философии, необходимо обозначить дифференциацию философского знания, которая определяется расчлененностью самого предмета философии. Отдельные философские науки возникают под воздействием новоевропейской ментальности, которая, хотя и признает возможность системы наук, полагает такую систему развивающейся. Имея в этом многоликом меняющемся мире один предмет - всеобщее, новоевропейские философские дисциплины идут к постижению его различными путями. Так, эпистемология постигает всеобщее через исследование процесса познания, поиска истины и осмысления заблуждения. Этика выявляет предельные основания бытия через исследование категорий добра и зла, эстетика - через осмысление категорий прекрасного и безобразного, и т. д. В каждом правильно понятом моменте, т. е. в каждой отдельной философской науке, содержится целое - вся философия.

Социальная философия в собственном смысле в качестве существующей внутри философских систем (учений) в форме относительно самостоятельной и существенной их части, - специфически новоевропейский феномен. Сколь бы высоко ни ценили социальные, политические и правовые идеи, формулировавшиеся в греко-римской и средневековой философии, - ведь содержательно именно они задали понятийный аппарат и проблематику социальной философии в Новое время, - несомненно, что в те времена в трехчастном членении философского знания на «физику» (онтологию), «логику» (теорию познания) и «этику» (практическую философию) (термины И. Канта). Логика формулируя законы правильного мышления, представляет собой его канон. Приложение разума к области необходимости и познание законов природы дают физику. Приложение разума к области свободы дает этику. Физика и этика являются философскими науками в своей рациональной части, поэтому, по Канту, их следует называть метафизикой природы и метафизикой нравственности. С такой точки зрения социальная философия выступает модификацией метафизики нравственности, ибо она есть приложение разума к области свободы. Места для отделенной от них социальной философии не было. Поэтому общественная проблематика разрабатывалась преимущественно внутри морально-этической, что неизбежно задавало моралистический пафос ее осмысления. Социально-философские построения Нового времени конституировались как описательно-объяснительные теоретические конструкции с отказом от морализаторства в стремлении к объективному научно-теоретическому познанию общества и общественного человека такими, каковы они есть на самом деле, а не какими они должны быть. В те времена при наличии некоторых напряженностей и несоответствий между разработкой проблематики онтологической и гносеологической, с одной стороны, и социально-философской, с другой, философские фундаментальные основания характеризовались устойчивой общностью. Как правило, они транспортировались в модифицированном виде в социальную философию, понятую как некая «прикладная» область философского знания.

В свое время потребовался подлинный переворот в научном мышлении для того, чтобы знание об обществе состоялось, причем как знание, отвечающее требованиям научности. Этот переворот начался с XVIII в. и завершился только в XX в., когда знание об обществе окончательно утвердилось в качестве научно правомерного. В чем состоял этот своеобразный переворот? Прежде всего, надо было признать, что существует особый объект - «общество», которое не сводится к простой сумме составляющих его людей или человеческих индивидов. Объединение людей в большие совокупности порождает новое качество - особый феномен, подчиняющийся иным закономерностям, чем поведение отдельно взятого индивида. Такова важнейшая предпосылка всякой социальной науки¹. Поэтому социальная наука есть «особый способ подхода к жизни, в котором погашается личность ради совокупностей. Лес представляет собою совокупность деревьев, каждое из них имеет свою жизнь; но можно изучать не только дерево в отдельности, но и лес вообще, ибо существует и сам лес, а не только деревья отдельно. Надо видеть и то, и другое»². Подобным же образом человеческая жизнь протекает в рамках некоторых совокупностей, которые обладают своей собственной закономерностью, не раскрывающейся в личности. Таким образом, общественная жизнь предполагает некоторую «сверхличную» жизнь - жизнь больших масс людей, взятую как целостность, как система. С этой точки зрения для такой новоевропейской философской дисциплины, как социальная философия, необходимая связь имманентного и трансцендентного осуществляется посредством социума.

Чем занимается социальная философия? Каков ее предмет?

Все социальные и гуманитарные науки (история и социология, языкознание и теория культуры) занимаются взаимодействиями людей и продуктами этих взаимодействий. Специфика социальной философии состоит в том, чтобы выявить в реальном социально-историческом бытии, т.е. в нашей жизни, в нашем сознании то место, которое в них занимает некий невидимый элемент. Каждый человек, проживающий жизнь, ощущает на себе воздействие сил, не поддающихся наглядному описанию и, тем не менее, играющих таинственную и существенную роль в том, как складываются наши жизни и наши исторические судьбы. Человек ощущает, что окутан невидимыми нитями, которые связывают его свободу, но без которых эта свобода вряд ли может проявиться. Эти силы задают порядок существования, которому подчиняется каждый человек. В истории люди по-разному стремились этот порядок обозначить, дать ему имя: Космические силы, Боги или Бог. Сегодня этот порядок все чаще обозначают словом Общество: «идея состоит в том, чтобы выявить в реальном социально-историческом бытии, в нашей жизни и в нашем сознании то место, которое занимает в них некоторый невидимый элемент, не поддающийся наглядному изображению и описанию и тем не менее играющий некую таинственную и существенную роль в том, как складываются и наши жизни, и наши исторические судьбы»¹.

Предметом изучения в социальной философии являются не поддающиеся наглядному описанию (значит, не фиксируемые эмпирически) элементы, которые мы обозначили как формы и социальные связи. Социальная философия - размышление об обществе как системе вне- и надындивидуальных форм, связей и отношений, которые человек создает своей деятельностью вместе с другими людьми. Эти формы и связи могут не совпадать с тем, как мы их себе представляем. Поэтому социальная жизнь должна объясняться не представлениями ее участников, а более глубокими причинами, коренящимися главным образом в том способе, которым сгруппированы объединенные между собой индивиды. Подобный пафос разделяли и К. Маркс, и Э. Дюркгейм.

Возникает вопрос: как именно изучать то, что невидимо? Дело в том, что «невидимость» социальных связей, отношений, форм относительна. Эти невидимые отношения и формы даны нам в косвенных, непрямых, опосредованных выражениях. Невидимое представлено в видимом: в вещах и поступках, в человеческом языке и человеческом теле, в тех способах организации и учреждениях, без которых люди не могут жить вместе. На то, что человек делает, как бы накладывается форма. Мы не можем говорить об одной какой-то форме Слово «форма» мы употребляем во множественном числе. Есть социальные формы, характерные для жизни всех людей, где бы и когда бы они ни жили. Есть формы, которые мы обнаружим в одних обществах и не обнаружим в других. Человек как бы опутан сетями. Эти «сети» - сети общественных связей и отношений. Иногда сети мягки, и человеку кажется, что их нет. Иногда они ощущаются как жесткие, и тогда общество кажется тюрьмой. Тогда индивида и общество противопоставляют как две сущности, чуждые друг другу. Социальные сети и формы - продукт совместной человеческой деятельности. «Сети» могут ощущаться как «отдельные» от человека и внешние ему. Сквозь полупрозрачную сферу социума нам особым образом становится видным трансцендентное, незаметное иному взгляду. Философский смысл общества обнаруживается в том, что оно открывает индивиду специфический ракурс всеобщего; иными словами, через общество человек, собственно, и становится человеком, через общество он понимает, что стал человеком.

«Вот выяснением исходных предпосылок как обыденных, так и научных представлений о человеческом мире и занимается социальная философия. Ее работа заключается в обнаружении онтологических представлений о действительности человеческого мира. Особенность же человеческого мира заключается в том, что бытие этого мира есть дело самого человека. Мир человека - творение человека. Поэтому онтология человеческого мира есть знание о бытии, возникающем благодаря энергии человеческого деяния, есть выяснение оснований данного бытия как свершения, события. Это выяснение есть критический анализ, есть философская критика бытия человека, «дискурс энергий», а не «дискурс сущности». Поэтому социальная философия есть философская критика оснований человеческого бытия (философская критика создается Кантом для анализа оснований деятельности теоретического и практического разума, в процессе критики выявляются архитектоника, строение деятельности разума и его способность конституировать действительность знания и действительность деятельности. Философская критика не судит о тех или иных книгах, теориях, людях, она судит о возможности самих способностей человека знать, действовать и оценивать. Философскую критику Кант противопоставляет догматическому и скептическому пониманию деятельности разума, которые судят о его деятельности либо исходя из предвзятых посылок, либо не имея для этого твердых оснований), т.е. критическая онтология. На первый взгляд, это представляется странным - как можно критиковать бытие. Не похоже ли это на приказ персидского царя высечь море за то, что оно разбило его корабли? Нет, не похоже, так как бытие человека всегда возникает, становится, держится усилиями самого человека, имеет свое оправдание. А именно это и выявляет философская критика.

Таким образом, предметом социальной философии является разработка онтологии (возможных видений) человеческого мира, которые становятся методологическим основанием исследования человеческого бытия. Если социология анализирует существующие социальные системы, строит их типологические модели, если история анализирует ход исторического развития определенных общественных систем, то социальная философия категориально определяет онтологию социального, индивидуального и исторического, которые направляют конкретно-научные исследования.

Социальная философия есть разработка категориального аппарата, способного показать и описать, как возможна действительность человеческого мира, как возможна социальность, историчность, индивидуальность»¹.

Таким образом, предмет социальной философии имеет двоякий характер: 1) сам социум изучается с точки зрения его смысла, т.е. социум включается в контекст мирового целого как некоторая органическая его часть; 2) осмысляется само социоморфное видение всеобщего как один из фундаментальных типов видения мира в целом.

1. Социальная философия и социология

Европейская социальная философия изначально преследовала цель познать общество как целое, природу и функционирование социальных связей, общественные качества и общественный модус существования человека. Эта же задача встала позже и перед социологией, первоначально также мыслившей общество и историю исключительно в форме «объекта» - как сущее. До тех пор, пока рядом с социальной философией не было другой науки об общественной реальности, она включала в себя и то предметное содержание, что позже отошло в ведение социологической теории. Становление социологического знания существенно модифицировало проблемное поле социальной философии: с частью собственного предмета ей пришлось расстаться, но и оставшееся со временем подверглось преобразованию. Проблематика отношений социальной философии с нефилософским научным знанием об обществе с тех пор конкретизируется в первую очередь как проблема ее взаимосвязей с общетеоретической социологией. Еще важнее, что их взаимоотношения перестают быть внешними для социальной философии в той мере, в какой они задают и внутреннюю определенность ее содержания, и ее возможности. Первый вопрос и состоит в том, что после этого осталось в социальной философии?

На уровне самых общих представлений качественное различие философского и «научно-позитивного» (в том числе социологического) знания в их внутренней предметной, понятийной и методической определенности кажется достаточно очевидным; хотя и это, возможно, тот случай, когда нечто «кажется», но не «есть». С переходом от «философии в целом» к социальной различение их становится более затруднительным; и стремление превратить различия в застывшие противоположности, равно как и противоположная установка на их тождество, оборачиваются существенными издержками.

При «чисто историческом» подходе к заявленной теме можно было бы ограничиться анализом того, как самоопределялись и взаимодействовали социология и социальная философия в их реальном историческом существовании, начиная с конституирования социологии в прошлом веке. Позже к социологии добавились культурология, политология, культурантропология. Преимущества такой исторической и, казалось бы, «единственно научной» установки налицо: вместо рассуждений о том, какими должны бы стать, чем и как должны заниматься социальная философия и социология и каковы оптимальные формы и способы их взаимодействия (т.е. вместо повелительного и сослагательного наклонений) при таком подходе исследуется действительный исторический процесс взаимодействия наук. Однако преимущество исследовать, что и как было и есть, перед конструированием возможно не имеющих шансов осуществиться долженствований, или (в формулировке М. Вебера) «реально-сущего» перед «долженствующим быть сущим» выявляет и менее симпатичные следствия. Последовательное проведение подобной позитивно-исторической установки всего лишь неизбежно узаконит и возведет в принцип сложившееся, во многом случайное, обусловленное научной и образовательной институализацией разделение труда. В основании ее лежит теоретически «ничтожная» предпосылка: «социология - это то, чем заняты социологи», а «социальная философия - то, что пишут об обществе философы». А это «не работает» даже на эмпирическом уровне в той мере, в какой социологи и философы далеко не всегда заботились о дисциплинарно-профессиональной «чистоте» в постановке и разработке собственных проблем.

Различие социальной философии и теоретической социологии представляется фиксированным, если ограничиться сравнением крайних полюсов континуума, охватывающего всю совокупность теоретического обществознания, но оно становится зыбким, если обратиться к тому, что находится «между» полюсами. С первых лет существования социологии под собственным именем в XIX в. вплоть до первой трети нашего века четкая демаркационная линия между ними по сути отсутствовала; порой дело ограничивалось терминологическими предпочтениями авторов. Историки социологии могут сколь угодно спорить, следует ли считать О. Конта и Г. Спенсера, К. Маркса и Э. Дюркгейма, Г. Зиммеля и М. Вебера и других по преимуществу «социологами» или «социальными философами», - для того времени «сущностное тождество» теоретической социологии и социальной философии не только очевидно, но и глубоко мотивировано. Если помнить, что программа О. Конта превратить социологию в вершину всей системы позитивных наук базировалась на трактовке ее как универсальной теории, имеющей предметом общество в целом в его истории, - иначе и быть не могло. Социология была призвана унаследовать почти всю проблематику прежней социальной философии и философии истории в той мере, в какой эта проблематика в принципе представлялась доступной научно-позитивной методологии социологического исследования. Социальная философия отвергалась при этом «методологически», а не «предметно» и лишь в той ее части, что (тогда!) представлялась откровенно «мета-физической», умозрительной, не верифицируемой методами описательно-объяснительной науки. В той мере, в какой социология претендовала на статус универсальной синтетической теории и на роль теоретического и методологического основания всех наук об обществе и истории, она утверждала свою тождественность с прежней социальной философией. Помимо нее и рядом с ней не оставалось места ни для какой другой науки об обществе в целом, о социальной реальности и социальном познании, в том числе и философского ранга. Та часть мысленных представлений об обществе, что не соответствовала критериям «социологической научности», причислялась в разряд «донаучных и вненаучных форм знания».

Эволюция социологического знания в ХХ века и те его преобразования, что имели непосредственное отношение к перестройке связей социологии с философией, многократно описывались в литературе и достаточно известны. Вплоть до средины века были популярны предположения, что в отличие от прошлого столетия, именовавшегося «веком истории», наше станет «веком социологии», понятой как интегративное ядро всего социально-гуманитарного знания. Ныне очевидно, что надежды эти не сбылись и что повинен в этом не «век», а «социология». Существенно понизился уровень притязаний социологии, ушли в прошлое ее претензии на статус универсальной социальной науки, познающей «общество в целом», «социальное как таковое» и тем более - «целостную историю человечества». Сказанное не следует понимать буквально: и в ХХ веке было и есть немало теоретиков-социологов, вовсе не отказавшихся от работы с предельными обобщениями типа «социальной реальности», «социокультурного мира», «социальных систем». Но и в этих случаях речь шла уже, как правило, не столько о синтетическом всеохватывающем понимании «социального», объемлющего в себе общество и историю, сколько о «социальном» (точнее: «социологическом») как одном из аналитически фиксируемых срезов, аспектов общественной жизни, как специфическом предмете социологического знания. Методически более строгими оказываются ситуации, когда социологи рассматривают осуществляемое ими теоретическое обоснование социальной реальности как выход из социологии в социально-философскую проблематику за границы предметной области и возможностей социологии.

Западная социология в целом на протяжении ХХ века, по меньшей мере, дважды радикально переосмысляла критерии «социологической научности» при общей тенденции углубления социологического «пуризма» и расширения круга того, что им не соответствует и что (по этим критериям) в строгом смысле не есть социология¹. Не стоит удивляться, что при смене социологических парадигм отпала прежняя конкуренция по принципу «или-или» и отношение социологов к «социальной философии» стало более терпимым, чем в прошлом веке, хотя критерий их различения («научность» социологии) не только сохранился, но и ужесточился. Г. Маркузе в терпимости социологов ко всякого рода «трансцендирующим понятиям» об обществе, но именно как к «вненаучным» и «внесоциологическим» не без основания усмотрел «новую форму учения о двойственной истине». При такой установке социальная философия как разновидность «метафизики» имеет право на существование лишь в ряду прочих «вненаучных» истин: религиозных, мифологических, художественных.

Каждая новоевропейская философская дисциплина обязательно соотносится с соответствующей ей в новоевропейской науке положительной дисциплиной. И для социальной философии может быть указана такая частная положительная научная дисциплина - социология. В самой абстрактной форме различие социальной философии и социологии являет собой различие разума (Vernunft) и рассудка (интеллекта, Verstand) - как различие метафизики и опытной науки. Социальная философия берет на себя ответственность разума, ее занимает то, «что и насколько может быть познано рассудком и разумом независимо от всякого опыта»², а потому она рефлектирует развитие социологии.

Отношения социальной философии и социологии могут быть интерпретированы также как старая проблема рационализма и эмпиризма. Первая несет рациональное начало, а вторая - по преимуществу эмпирическое. Правда, рационалистические амбиции с самого своего рождения обнаружила и социология, заявив о возможности не только эмпирической, но и теоретической социологии. Однако, хотя и самой социологии вовсе не заказан путь теории, на ее современном уровне, по всеобщему признанию, сильно недостает именно рационального начала¹. Очевидно, что эта «недостача» носит не временный и случайный характер. Напротив, недостаточность рационального начала в социологии связана с самим ее происхождением и задачами, которые ей поставлены.

Конечно, между социологией и социальной философией в институциональном плане всегда присутствует момент соревнования или конкуренции, как вообще между всей новоевропейской философией и всей новоевропейской положительной наукой. Однако этот стереотип абстрактного противопоставления социальной философии и социологии представляется поверхностным. Смысл социальной философии для социологии в том, что, говоря словами Б. Кроче, «произвол абстракций со стороны интеллекта (Verstand), преодоленный в сфере разума (Vernunft), необходимо пролагает путь наукам с их законами, классами и математическими формулировками»². Только после возникновения социологии и стало возможным выявление собственного содержания социальной философии. Вполне естественно, скажем, что в «Политике» Аристотеля присутствует огромное количество описательного материала, который впоследствии превратился в социологическое и политологическое знание и который, возможно, отвлекает внимание читателя, заинтересованного собственно социально-философской проблематикой. Но теперь, когда налицо развитая социологическая литература, социально-философские произведения могут быть свободны от специального социологического материала, не несущего философской нагрузки¹.

Каковы типичные штампы в отношениях между социальной философией и социологией? Позитивистская парадигма², являя «естественнонаучную» позицию, предполагает, что социальная философия не имеет перспектив. Она должна быть постепенно заменена теоретической социологией³. С точки зрения позитивистов, социальная философия имела право на существование до тех пор, пока не возникла социология. Но теперь такое оправдание исчезло и вообще никакой социальной философии не может быть в принципе. Современная социальная философия, с точки зрения позитивизма, есть лишь раздел социологии.

С «гуманитарной» точки зрения, именно социальной философии как умозрительной дисциплины в современном сциентизированном мире и не хватает. Наиболее полно эта идея выражена в следующей выдержке из позднего Э. Гуссерля: «Нам не хватает науки, которая попыталась бы исполнить для идеи человека (и, таким образом, для a priori неразделимой пары понятий: отдельного человека и общества) то, что пыталась сделать чистая математика в природном мире для идеи природы и что она в основном исполнила. Так же как последняя идея - природа вообще как всеобщая форма - охватывает universitas естественных наук, так идея духовных существ - и особенно разумных существ, людей - univcrsitas всех наук о духе и особенно всех наук о человеке. Между тем, с одной стороны, математика природы в ее априорном учении о времени, пространстве, движении, движущих силах разворачивает априорную необходимость, заключенную в этих сущностных компонентах природы вообще («natuга formaliter spectata»), она делает возможным эмпирические науки с их рациональным, а именно математическим, методом в применении к фактичности данной природы. Она, таким образом, благодаря своим априорным принципам осуществляет рационализацию эмпирического. С другой стороны, у нас сейчас имеются богатые и плодотворные науки, относящиеся к духовному и человеческому царству, но это полностью и «чисто» эмпирические науки. Необычайное изобилие временных, морфологических, индуктивных или упорядоченных с практической точки зрения фактов, имеющихся в них, остается вне связи, осуществляемой рациональностью, которая основывается на принципах. При этом мы лишены даже параллельной априорной науки, так сказать, mathesis'a духовного и человеческого; отсутствует научно развитая система чисто рациональной истины, коренящейся в «сущности» человека, такой истины, которая внедрила бы в качестве чистого логоса в эмпирию наук о духе метод теоретической рациональности и сделала бы возможным рациональное прояснение эмпирической фактичности в таком же смысле, как чистая математика природы делает эмпирическую естественную науку доступной для математической теории и таким образом рационально ее проясняет»¹. С этой точки зрения, как раз социология (в том числе и особенно теоретическая) и не имеет сущностного права на существование, она, по сути, есть либо «грехопадение» социальной философии², либо ее эмпирическое дополнение и развертывание. Границы между социологией и социальной философией, хотя теоретически и вполне четки, в то же время «прозрачны»¹. Однако есть две черты, которые радикальным образом отделяют социальную философию от социологии. Это, во-первых, ее органическая нормативность и, во-вторых, ее антитетичность.

Рассмотрим момент нормативности.

Философское противополагание знания «сущего» и знания «должного» сформировалось в истории и само исторично. В традиционном онтологизме античного космоса и средневекового универсума необходимое истинно-сущее совпадало с должным и их различение могло быть лишь намечено в качестве аспектов единой реальности. Только в европейской метафизике на основе трактовки бытия как представленного субъектом противополагание двух способов его представления (в качестве сущего и в качестве должного) впервые стало возможным и действительным. Необходимое уточнение: в классической европейской философии (начиная с Юма и Канта) аргументировалась невыводимость знания о должном из знания о сущем и их нередуцируемость. Напомним, что различие между «сущим» и «должным» было лишь различением двух родов знания, классов представлений внутри сознания субъекта и тем самым противопоставлялись не «сущее» (вопрос о «сущем самом по себе» вне и помимо того, как оно представлено субъектом, для той философии оказывался запредельным) и «должное», а мышление (суждения) о сущем и мышление (суждения) о должном, - что явно не то же самое. Сопоставлялись два ряда мысленных представлений, пространство которых задавало границы философствования после Декарта, когда «сущее» неизбежно оказывалось «представленным сущим».

Осуществленное в постклассическую эпоху философствования преобразование традиционного «бытия» прежней метафизики во всеобъемлющую реальность процессуальной «жизни» и отказ от признания субъект-объектного отношения в качестве универсального привели к тому, что различение представлений о сущем и о должном (теперь уже относительное и с ограниченной сферой значимости) может быть обнаружено и осуществлено только внутри единого жизненного потока, объемлющего как бытие, так и смыслы, как сущее, так и должное. Ограничиться ныне воспроизведением прежнего дуализма неперспективно; средоточием проблематики становятся не «сущее» и «должное» в их разделенности и обособленности, а их взаимопроникновения и переходы.

Затруднения в поисках однозначного ответа на вопрос о взаимоотношениях социальной философии с теоретической социологией в ХХ веке отчасти порождены философским и социологическим «плюрализмом». И если философская ситуация в новоевропейской истории всегда была такой, то социологический «плюрализм» глубже, чем обычная полемика школ и направлений в других специальных науках. Плюрализм в социологии более «философский», нежели «социологический». Независимо от субъективных установок (в том числе, «антифилософских») теоретиков-социологов «философская составляющая» в теоретической социологии ХХ в. оказывалась значительно большим, чем нечто внешнее для содержания специальных наук. Философское обоснование собственной предметной области в существенной мере определяет методологические установки и содержание теоретической социологии, и оно в принципе неустранимо. В большинстве случаев изъятие философского обоснования означало бы разрушение целостности и ликвидацию своеобразия социологических конструкций. Связь социологической теории с социальной философией существенно иная чем связи естественных наук с философским обоснованием их предметной области; в последнем случае (со времен Канта) предполагают, что философское обоснование никак не входит в содержание собственно научного знания и не сказывается на его результатах.

Существуют социальная стихия и рефлексия социального. Социальная стихия являет собой совокупную структуру и изменения социума, которые наблюдателю (исследователю, мыслителю) предстают как независимые от него. Социальная стихия включает в себя и те мотивы, которые владеют людьми, вызывают их к действию. Социальная же рефлексия описывает социум, его структуру и изменения, т.е. проясняет социальную стихию. Очевидно, что рефлексия влияет на стихии: только осмысляя действительность, люди уже тем самым так или иначе изменяют ее. Известно, что Аристотель разделял направленность философского рассуждения на три части: «Всякое рассуждение направлено либо на деятельность, либо на творчество, либо на умозрение»¹. Конечно, социальная философия направлена на умозрение, ибо она носит эвристический, методологический характер и предлагает специфические социоморфные модели для умозрения. В этом отношении социальная философия предстает как теоретическая философия.

Социальная философия направлена на деятельность, и в этом смысле, постольку она есть одна из отраслей практической философии - наряду с этикой и логикой. Социальная философия, таким образом, есть также и нормативная дисциплина, которая исследует, проясняет, вербализует, устанавливает и вообще культивирует нормы, ценности, которые могут и не иметь отношения к наличной реальности². Существенное отличие социальной философии от социологии, даже теоретической, состоит в том, что социальная философия по сути своей содержит неотъемлемый нормативный момент, подобно тому, как нормативный момент содержат этика, эстетика и логика. Социальная философия в той мере, в какой она есть практическая философия, в той мере, в какой она вышла из моральной философии, занимается не только тем, что есть, но и тем, что должно быть. Каким-либо образом, в какой-либо системе, но она всегда сопоставляет норму (идеал) и реальность, причем ее «симпатии» всегда на стороне нормы. Общество рассматривается как завершенная в себе, нормативная, абсолютная, логически непротиворечивая, справедливая, непреложная структура. Напротив, социология выстраивает свой идеал как положительную науку, подчеркнуто свободную от ценностей. Этой свободе от ценностей в социологии уделял особое внимание М. Вебер.

Нормативный момент в социальной философии именно как в философии не только утверждается, но еще и рефлексируется. Социальная философия пытается не только провозгласить норму, но и понять ее. Э.Гуссерль говорит, что «в случае с науками о духе речь идет не просто о рациональном «прояснении», как в случае с природой. Здесь еще проявляется... своеобразный тип рационализации эмпирического: нормативное суждение в соответствии с общими нормами, которые относятся к априорному существу «разумной» человечности, а также и тип самой фактической практики в соответствии с такими нормами, к которым принадлежат разумные нормы самого руководства практикой»¹.

Каждое суждение о сущем имеет в социальной философии в качестве эквивалента суждение о должном. Налицо исследуемая социальной философией связь между тем, как реально устроен мир, и тем, как он должен быть устроен. Скажем, нам известно логическое суждение, обозначающее связь понятий. Но «суждение» происходит от слова «суд» и имеет не только логический, но и оценочный смысл. Все понятия, суждения и умозаключения социальной философии мерцают на грани этих двух смыслов - чисто логического, описывающего сущее, и нормативного, выражающего должное². Можно противопоставлять должное и сущее, можно подчеркивать их единство, но так или иначе момент отрефлексированного должного присутствует в социальной философии. Таким образом, в социальной философии имеется как «истинностный», так и неотъемлемый нормативный момент. Эти два момента обнаруживают тенденцию к институциональному обособлению в самых различных формах.

Второй момент, определенно отличающий социальную философию от социологии, связан с антитетичностью социальной философии. Социальная философия предполагает формулировку и развитие не только тезиса, но и антитезиса, причем антитезис не менее значителен, чем тезис. Поэтому социальная философия способна ставить предельные вопросы, но не может их окончательно решить. Этим она радикально отличается от положительной науки социологии.

«Критика социологического мышления» в ХХ в. (в числе этих «критиков» Р. Миллс, Ж.-П. Сартр, Т. Адорно, Г. Маркузе, Ю. Хабермас, Р. Арон и др.), осуществлявшаяся с позиций социальной философии или традиционной интерпретации «социальной теории», с достаточной степенью убедительности продемонстрировала неперспективность, а во многом и иллюзорность, для социологии заявленного ею разрыва с социальной философией и философией истории. Первоначальный оптимизм социологов, некогда видевших в своей науке единственно возможную социальную теорию столь высокого ранга абстракции, претендующую на уяснение фундаментальных параметров общественно-исторической реальности, не оправдался именно потому, что чем более сложным и многомерным внутри себя становилось социологическое знание, тем явственнее обнаруживалось, что традиционные философские вопросы остаются вне его компетенции. И не надо думать, будто социология в первую очередь нуждается в социальной философии именно для обретения ценностно-нормативных и «экзистенциальных» обоснований собственной проблематики; как бы они ни были важны. Социальная философия необходима для социологии в первую очередь в качестве теоретического и методологического фундамента социологического знания, то есть в ее «онтологическом» и «эпистемо-логическом» содержании. Социология, подобно другим специальным наукам, не может и не должна собственными средствами обосновывать существование исследуемой ею общественной реальности и исследовать ее онтологические основания.

Для социальной философии разрыв ее продуктивных связей с социологией пагубен в еще большей мере, чем для социологии. Какими бы способами ни формировалось философское осмысление общественной реальности и общественного человека, в том числе в форме идеалов, ценностей, долженствований, - это всегда отношение философии к тому, что есть, существует, т.е. к «сущему». Выработка такового неизбежно опирается на знание того, к чему относятся; иными словами, общество как сущее необходимо при этом познать. При всей справедливости утверждений, что философия в отличие от науки не только познает, но делает «кое-что еще» (конструирует, достраивает, «трансцендирует» и пр.), она остается познанием и знанием, хотя и особого рода. Вовсе изъять из ее задач и содержания предметное познавание, оставив ей лишь суждения о «должном», безотносительные к знаемому «сущему», означало бы стать на путь субъективного фантазирования и конструирования утопий. При этом нет оснований надеяться, будто можно просто «наложить» социально-философскую «норматитвность» на результаты социологического познания.

Две совершенно разные вещи. Одно дело: утверждать, что философия, не ограничиваясь познанием «сущего», всегда и во всех своих исторических формах конструировала и аргументировала в своем содержании некие долженствования и императивы, - это представляется истинным. И совсем другое: интерпретировать социальную философию как по сути своей «нормативную науку», (это уже нечто большее, чем признание дуализма «сущего» и «должного» внутри философии) - что, можно полагать, ложно. Подобная позиция обязана признать, что тем самым она порывает со всей многовековой (по крайней мере, с Платона и Аристотеля до Гегеля) традицией самоопределения философии (поскольку социальная философия есть все же философия) как познания «истинно-сущего», «сущего самого по себе».

Вопрос о взаимоотношениях социальной философии с общетеоретической социологией так или иначе непрестанно решается самой практикой работы философов и социологов даже в тех случаях, когда самим им он вовсе не представляется проблематичным. В то же время есть основания утверждать, что надеяться на окончательное его решение, вовсе «закрыв» вопрос, нет оснований. Из-за неустранимости исторического измерения философии, социальной философии и социологии и, соответственно, их исторического взаимодействия, которое, несомненно, продолжится в будущем, утверждать с определенностью, какими их отношения будут в перспективе, было бы несколько самонадеянно. Но даже применительно к недавнему прошлому и современному состоянию вывод также не может быть однозначным, так как и философия, и социальная философия, и социология представлены во множественном числе, - их «много» и они «разные». Тот «момент истины», который может быть здесь постигнут, принадлежит ряду истин, обладающих (в терминологии Канта) только лишь «регулятивной достоверностью», то есть достаточной для того, чтобы руководствоваться ими в деятельности, но не соответствующей критериям обоснованности, необходимости и общезначимости истин теоретических.