Требования к владению в институте приобретательной давности

1. Добросовестность владения

Еще римские юристы признавали необходимость наличия этого признака для приобретения имущества по давности владения. В дореволюционной России требования добросовестности к давностному владению в законодательстве не было, хотя некоторые цивилисты и высказывали предположение о “тождественности условия владения в виде собственности с добросовестностью владения”⁹.

Однозначного определения добросовестности нет. Действительно, даже исходя из происхождения этого слова, очевидно, что основой здесь служат два субъективных понятия: “добро” и “совесть”, однозначных определений которых не может существовать в принципе. “Добросовестность” ‑ категория оценочная. “Именно по этой причине, за небольшим исключением, нет возможности установить единообразно, не прибегая к другим таким же оценочным категориям, объем искомого понятия”¹. Соответственно, остается большой простор для доктринального толкования этого термина.

Наиболее близка к попытке дать определение добросовестности статья 302 ГК РФ (Истребование имущества от добросовестного приобретателя): “Если имущество возмездно приобретено у лица, которое не имело права его отчуждать, о чем приобретатель не знал и не мог знать (добросовестный приобретатель)...”. Однако подлежит ли это определение универсальному применению, в том числе в рамках института приобретательной давности ‑ вопрос спорный. (Хотя М.И. Брагинский и В.В. Витрянский и считают, что “указанным разъяснением следует по возможности руководствоваться и во всех случаях, когда законодатель использовал тот же термин”, в том числе в отношении приобретательной давности²).

Нельзя, разумеется, не отметить закрепленную пунктом 3 статьи 10 ГК РФ презумпцию добросовестности: “В случаях, когда закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права разумно и добросовестно, разумность действий и добросовестность участников гражданских правоотношений предполагаются”. Следовательно, презумпция распространяется и на институт приобретательной давности ‑ и чтобы оспорить приобретение лицом права собственности по давности владения в связи с недобросовестностью такого владения, необходимо эту недобросовестность доказать.

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что добросовестность как требование к владению в институте приобретательной давности ‑ понятие действительно оценочное, и наличие или отсутствие ее зависит в первую очередь от конкретных обстоятельств. “Соответствующие нормы призваны предоставить судам в достаточно определенных пределах возможность учитывать при рассмотрении дел особенности каждой в отдельности ситуации”³.

2. Открытость владения

Второе требование к давностному владению по статье 234 ГК РФ ‑ его открытость. Нет однозначного подхода к определению открытости владения. “Владелец должен владеть имуществом открыто, т.е. без утайки”, ‑ пишет Ю.К. Толстой⁴. “Владение должно быть открытым, очевидным для всех иных лиц”,‑ заявляют другие авторы⁵. Думается, что формулировка Ю.К. Толстого гораздо удачнее. Владелец не должен скрывать (утаивать) свое владение, не может принимать какие-либо меры для этого. Но возможны ситуации, при которых владение может стать очевидным для других лиц лишь в результате активных действий владельца. При этом в нашем законодательстве не усматривается обязанности такого владельца демонстрировать свое владение всем и каждому, чтобы сделать его очевидным. Таким образом, на давностном владельце лежит обязанность не скрывать (не утаивать) владения ‑ но не более того.

3. Владение как своим собственным имуществом

Третья обязательная черта давностного владения ‑ владение имуществом “как своим собственным или, что то же самое, в виде собственности”, как считает Ю.К. Толстой⁶. Вопрос в том, как понимать это словосочетание. По меткому выражению Д.И. Мейера, слова “владение в виде собственности” так общи, что можно понимать их в каком угодно смысле. Предлагаемая Ю.К. Толстым трактовка “без оглядки на то, что у него есть собственник” представляется слишком общей, поскольку страдает излишним субъективизмом и сама нуждается в расшифровке. Наиболее полно, пожалуй, в российском праве исследованием этой темы занимался в свое время Д.И. Мейер. Он выделял несколько основных доктринальных и практических подходов к пониманию владения “в виде собственности”.

Во-первых, это уже упоминавшееся в настоящей работе мнение ряда дореволюционных ученых о “тождественности условия владения в виде собственности с добросовестностью владения”⁷. Достаточно было, по их представлению, чисто субъективного восприятия владельцем обладания вещью как обладания ею на праве собственности: “давностный владелец должен питать в себе сознание о праве собственности по владеемой вещи”. Естественно, что на сегодняшний день, когда требование добросовестности появилось в институте приобретательной давности в качестве самостоятельного, такое суждение неактуально, хотя кое-кто из авторов и по сей день его придерживается. (“Владелец должен относиться к вещи как к своей собственной”⁸).

Вторая точка зрения исходит также из субъективного восприятия владения, но уже не самим владельцем, а окружающими: “давностный владелец должен считаться собственником владеемой вещи во мнении других лиц, хотя бы на самом деле и не был ее собственником и даже сам не считал себя за собственника”. Думается, в настоящее время закрепление в законе требования открытости владения делает такую трактовку также неактуальной. Правда, как и у первой, у нее также есть последователи и в наше время: “Окружающие не считают, что эти вещи находятся во владении рабочих и служащих. Соответственно ГК РФ устанавливает, что лица, осуществляющие операции с вещами в порядке исполнения своих трудовых или служебных обязанностей, владеют этими вещами не как своими собственными”¹.

Третья позиция вообще не касается каких-либо субъективных моментов: “рассматриваемую принадлежность давностного владения понимают так, будто давностный владелец должен действовать как собственник ‑ все равно, считает ли он себя собственником владеемой вещи, считают ли его другие за собственника или нет, только чтобы давностное владение представляло всю видимость права собственности”.

Дополняет эту точку зрения требование беститульности давностного владения. “Приобретательная давность распространяется на случаи фактического, беститульного владения чужим имуществом. Наличие у владельца какого-либо юридического титула (основания) владения, например долгосрочного договора аренды, исключает действие приобретательной давности”². Таким образом, внутри требования владения имуществом “как своим” обнаруживается еще одно требование к давностному владению ‑ беститульность. Именно его Д.И. Мейер клал в основу четвертого подхода к исследуемому требованию, который признавал наиболее правильным: “Владеть “в виде собственности” или “на праве собственности” ‑ значит владеть от своего имени, а не от имени другого собственника имущества; владеть, не имея к тому никакого юридического основания, ибо наличность этого основания будет или владением собственника, или владением от его имени”³.

Необходимо также добавить, что еще Б.Б. Черепахин убедительно обосновал необходимость, наряду с презумпцией добросовестности, презумпции владения имуществом как своим собственным. (“Владелец признается владеющим вещью как своею собственною, поскольку не будет доказано, что он владеет ею за другое лицо или по договору с последним”⁴). То есть давностный владелец не должен доказывать, что владеет имуществом как своим собственным, а напротив, лицо, оспаривающее это, должно доказать свои утверждения.