О компетенции органов юридического лица.

В вопросе об органах юридического лица, крайне важной представляется проблема разграничения их компетенции, поскольку, во-первых, юридическое лицо, по общему правилу, несет ответственность перед третьими лицами по обязательствам, принятым органом юридического лица с превышением его полномочий, установленных учредительными документами (п. 4 ст. 44 ГК РК), а во-вторых, нарушение органом своей компетенции в некоторых случаях способно привести к признанию заключенной им сделки недействительной. Напомним, что ГК КазССР 1963 г. регулировал подобную ситуацию следующим образом: недействительна сделка, совершенная юридическим лицом в противоречии с установленными целями его деятельности (ст. 48). Комментируя эту норму, Ю.Г. Басин отмечал, что “внеуставными следует также считать сделки, нарушающие установленную компетенцию органов юридического лица... Внеуставные сделки являются ничтожными”¹.

Таким образом, по ГК КазССР 1963 г. такие сделки являлись, безусловно, недействительными. В настоящее же время, в соответствии с п. 11 ст. 159 ГК РК, эти сделки не являются ничтожными, они – оспоримы.

Следует отметить, что до внесения изменений в ГК РК Законом от 2.03. 1998 г. интересующая нас норма выглядела несколько иначе: сделка, совершенная юридическим лицом с нарушением уставной компетенции органа юридического лица, заключившего сделку, может быть признана недействительной по иску этого юридического лица, его учредителя (участника) или государственного органа, осуществляющего контроль или надзор за деятельностью юридического лица, если доказано, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о таких нарушениях.

Ю.Г. Басин отмечает, что соответствующие изменения были внесены в п. 11 ст. 159 ГК РК “с целью уточнения условий признания сделки недействительной по мотивам, изложенным в этом пункте”². Иными словами, автор считает, что отличие между первой и действующей в настоящее время редакциями рассматриваемой нормы ГК РК, сводится лишь к уточнению условий признания сделки недействительной.

Такое утверждение вряд ли соответствует реальному положению вещей. На наш взгляд, принципиальное отличие между первоначальной и действующей редакцией этой нормы состоит в изменении круга лиц, имеющих право требовать признания совершенной сделки недействительной. Так, до поправок от 2.03.1998 г. таким правом обладали:

• само юридическое лицо;

• его учредитель (участник);

- государственный орган, осуществляющий контроль или надзор за деятельностью юридического лица.

Сейчас правом на предъявление такого иска обладает лишь собственник имущества юридического лица. Эта новелла не может быть расценена иначе как направленная на резкое сужение института признания недействительными сделок, заключенных органом юридического лица с превышением компетенции. Ведь казахстанское законодательство лишь в отношении двух форм юридических лиц предусматривает формулу “юридическое лицо – несобственник”: для государственного предприятия и учреждения. Поэтому буквальное толкование п. 11 ст. 159 ГК РК в действующей редакции не дает права участникам хозяйственных товариществ, акционерам акционерных обществ, членам кооперативов на предъявление таких исков. Не обладают этим правом и сами указанные юридические лица³.

Существующее положение не может быть признано обоснованным и целесообразным. Считаем, что допущенная законодателем небрежность, впредь до внесения соответствующих поправок в эту норму, должна устраняться путем расширительного толкования п. 11 ст. 159 ГК РК. Участники (акционеры, члены) юридического лица и само юридическое лицо при соответствующем решении вышестоящего органа (наблюдательного совета, совета директоров) или общего собрания участников (акционеров, членов) должны иметь право требовать признания таких сделок недействительными.

Любопытны различия по этому вопросу, существующие в Гражданских кодексах Казахстана и России. Так, ст. 174 ГК РФ в соответствующей части говорит о полномочиях органа юридического лица, ограниченных его учредительными документами по сравнению с тем, как они определены в законе либо как они могут считаться очевидными из обстановки, в которой совершается сделка. Рассматривая эту ситуацию, Г.И. Стрельникова указывает, что учредители юридического лица вправе ограничить в уставе круг полномочий своего органа по сравнению с тем, как они определены в законе (например, установив, что сделки по распоряжению недвижимым имуществом директор вправе совершать только с согласия общего собрания участников). В подобных случаях третьи лица, вступающие в сделку, могут и не знать о таком ограничении полномочий органа, поскольку об их возможном круге они осведомлены из закона¹.

Удачно называя такое положение “неочевидным ограничением полномочий”, А.М. Эрделевский и О.Н. Рыкова считают, что “закон, охраняя интересы добросовестных контрагентов, допускает признание таких сделок недействительными только в случае недобросовестности контрагента, который знал или заведомо должен был знать об указанных ограничениях, и только по иску лица, в интересах которого установлены ограничения”².

Возможность ограничения полномочий нижестоящих органов вышестоящим предусматривается и казахстанским законодательством. Так, например, в соответствии с п. 3 ст. 15 Указа Президента РК, имеющего силу закона, от 5.10.1995 г. “О производственном кооперативе”, учредительными документами кооператива к исключительной компетенции общего собрания может быть также отнесено решение иных вопросов. Аналогичные нормы содержатся в Указе о хозяйственных товариществах, Законах о товариществах с ограниченной и дополнительной ответственностью и об акционерных обществах.

Однако следует четко различать диспозиции соответствующих норм Кодексов России и Казахстана. Если Российский кодекс говорит о сделках, заключенных при “неочевидном ограничении полномочий” органа юридического лица, то казахстанский Кодекс такого положения не содержит. И потому спорной выглядит позиция Ю.Г. Басина, отмечающего, что “ответственность юридического лица за действия его органа, превысившего полномочия, установлена только для случаев, когда границы компетенции органа определены учредительными документами или решениями общего собрания. На те же случаи, когда полномочия органа определены непосредственно законодательством, правило механически распространяться не должно, так как речь будет идти о сделках, нарушающих требования законодательства”³.

Такой комментарий вполне соответствует положениям ст. 174 ГК РФ, однако не может быть применен к положениям ГК РК, и автор, как нам представляется, лишь выдает желаемое за действительное. Действительность же заключается в том, что п. 11 ст. 159 казахстанского Кодекса в отличие от ГК России не различает компетенцию органа юридического лица, определенную законодательством, и его компетенцию, установленную учредительными документами. Поэтому п. 11 ст. 159 и другие пункты этой статьи представляют собой отдельные случаи недействительности сделок и выступают по отношению к ст. 158, как специальные основания к общему. Соответственно, п. 11 ст. 159 ГК РК должен применяться во всех случаях, когда орган вышел за пределы своей компетенции, определенной как уставом, так и законодательством.

И, наконец, еще один вопрос, возникающий при анализе этой нормы, – о ее практической значимости, жизнеспособности. Следует учитывать, что, во-первых, законодательные акты о коммерческих юридических лицах не только определяют компетенцию высшего органа юридического лица, но и требуют указывать ее в уставе. Таковы требования п. 1 ст. 6 Указа о производственном кооперативе, п. 2 ст. 17 Закона о товариществах с ограниченной и дополнительной ответственностью, п. 2 ст. 13 Закона об акционерных обществах, возводя соответствующие положения устава в разряд существенных. Во-вторых, устав юридического лица – это документ, содержание которого, в отличие от учредительного договора, не является коммерческой тайной. Все заинтересованные лица вправе ознакомиться с уставом юридического лица.

Рассуждая о целесообразности включения в ГК РК нормы об ответственности юридического лица перед третьими лицами по обязательствам, принятым его органом с превышением полномочий, Ю.Г. Басин отмечает, что она была определена затруднениями выяснения точных пределов полномочий органа, особенно, если эти пределы устанавливаются уставом юридического лица либо общим собранием его участников без должного информирования об этом третьих лиц¹. В обоснование необходимости ее включения в Кодекс, автор приводит пример, когда акционерное общество с целью уйти от ответственности представило протокол общего собрания, содержащий решение об ограничении компетенции президента, датированный днем раньше, нежели президентом был подписан оспариваемый договор².

По нашему мнению, такие доводы, вряд ли, являются обоснованными, а сам пример – показательным. Во-первых, выше отмечалось, что устав – это документ, который открыт для всех заинтересованных лиц. Даже в случае, когда представители организации отказываются его предоставить, имеется достаточно правовых средств, чтобы ознакомиться с его содержанием и выяснить подлинную компетенцию органов юридического лица. Во-вторых, компетенция органов юридического лица устанавливается соответствующими законодательными актами и его учредительными документами, но не решением общего собрания. Если же высший орган принимает решение о каком-либо изменении компетенции органа, это юридическое лицо обязано в установленном порядке уведомить регистрирующий орган о внесении соответствующих изменений в учредительные документы по вопросам компетенции его органов.

Таким образом, с одной стороны, закон под страхом недействительности устава обязывает указывать в нем компетенцию органов юридического лица, с другой – предоставляет право всем заинтересованным лицам знакомиться с его содержанием.

Все это, на наш взгляд, делает практически нежизнеспособным условие для признания сделки недействительной по правилам п. 11 ст. 159 ГК РК. Контрагент юридического лица, орган которого заключает сделку с превышением своих полномочий, если и не знает о таком нарушении, то в любом случае должен знать об этом, поскольку само законодательство создает для этого соответствующие условия, стимулирует контрагента интересоваться компетенцией органа. Не случайно, в одном из Постановлений Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации указывалось, что “другая сторона в сделке должна была ознакомиться с текстом устава общества, чтобы выяснить, имеются ли у председателя правления закрытого акционерного общества полномочия на заключение договора залога недвижимого имущества”³.

Но такой подход разделяется далеко не всеми исследователями. Так, В.В. Витрянский, например, отмечает: “Нельзя не заметить, что при таком подходе анализ действительного волеизъявления сторон и их действий по заключению договора подменяется сугубо формальной констатацией обязанности сторон, вступающих в договорные отношения, тщательно изучить учредительные документы друг друга... Вместо реализации задачи обеспечения стабильности договорных отношений путем всемерного усложнения процесса оспаривания совершенной сделки мы получаем дополнительное средство защиты недобросовестных участников имущественного оборота, которые, не исполнив обязательства, могут добиться практически автоматического признания договора... недействительной сделкой”⁴.

С этими рассуждениями едва ли можно согласиться. Гражданское законодательство не ставит и не может ставить цели обеспечения стабильности договорных отношений за счет усложнения всеми возможными средствами процесса оспаривания совершенной сделки. Эта задача должна достигаться, и достигается другими средствами. Более того, гражданское право имеет другую цель – защиту интересов стороны, права которой нарушены. В нашем случае при признании недействительной сделки, совершенной с превышением компетенции органа юридического лица, могут страдать интересы контрагента этого юридического лица. Однако в случае непризнания такой сделки недействительной могут страдать интересы участников (акционеров, членов) юридического лица, орган которого вышел за пределы своей компетенции. Здесь закон стоит перед дилеммой: чьи интересы должны подлежать приоритетной защите – контрагента юридического лица или его участников (акционеров, членов)?

Представляется, что вопрос должен решаться, все же, в пользу участников. При этом следует использовать по аналогии так называемую “теорию наименьшего зла”. Так, когда орган юридического лица совершает какую-либо сделку с превышением своей компетенции, причиняя при этом ущерб юридическому лицу, участникам может быть поставлен в вину неудачный выбор своего нижестоящего (чаще всего – исполнительного) органа. С другой стороны, контрагент, заключая сделку с юридическим лицом, имеет возможность ознакомиться с компетенцией соответствующего органа юридического лица, но не делает этого. Кто же из них более виноват? Мы считаем – контрагент. В большинстве случае участники юридического лица отстранены от реального управления юридическим лицом, причем наиболее это заметно в акционерном обществе. Участники, как правило, не знакомы с содержанием и условиями заключаемых исполнительным органом договоров. Это делает их положение крайне зависимым от политики исполнительного органа, недобросовестные действия которого способны привести к имущественным потерям участников. Контрагент же юридического лица имеет в полной мере защищаемую законом возможность убедиться в наличии у органа юридического лица права заключать подобные сделки.

Поэтому, считаем, что именно контрагент должен нести риск неблагоприятных последствий, связанных с последующим признанием недействительной сделки, заключенной органом юридического лица с превышением полномочий.

М.В. ЖАБРЕЕВ

магистр частного права

(г. Екатеринбург)