Воля к истине по ту сторону знания власти и сексуальности

назад, к началу его философского пути, так и в будущее, вплоть до самых последних его работ. Этот текст был опубликован под псевдонимом «MauriceFlorence», в кото­ ром легко прочитываются инициалы Фуко (перепечата­ но в Dits etecrits, t.IV, рр.631-636). Это партнерство чув­ ствуется и в данной беседе: точные и подчас провоциру­ ющиевопросы Эвальда позволяют Фуко в немногих и по­ разительно ясных словах подытожить основные свои раз­ мышления последнихлет, того особого периода, который называют «поздним Фуко», и проделать ходы, восстанав­ ливающие— поверх всех и всяческих периодов — преем­ ственность и связность своей мысли и по-новомуувидеть то, что было сделано прежде.

Несколько слов о названии беседы. Как правило, подоб­ ногороданазваниянепринадлежатсамомуавтору. Похоже, однако, что в данном случае Фуко все же имел некоторое, пусть и не прямое, отношение к его появлению. Существу­ етдругойтекст сточно таким же названием, автором кото­ рогоявляетсясам Фуко. Он былнаписанв феврале 84-го го­ дадля ежедневной газеты Le Nouvel Observateur по случаю смерти историка ФилипаАръеса. Об этом историке — в чем-то близком школе Анналов, но во многом в одиноче­ ствепроделавшем свой собственный путь «ниспровергате­ ля» устоев исторической науки, — Фуко пишет с явной симпатией. Порой можно обнаружить даже что-то вроде «проекции». Когда, например, он предлагает видеть в том, что сделаноАрьесом, не «историю ментальностей», как то принято было считать (и как считал сам историк), но — «историюпрактик»; иликогдаон говорит о принципе«сти­ листики существования» (сформулированном якобы Арь­ есом, анасамом деле— одном из ключевыхдлясамого Фу­ ко в последние годы) как о принципе «изучения тех форм, через которые человек обнаруживает себя, себя изобрета­ ет, забывает или отрицает в своей участи живого и смерт­ ногосущества» (Dits eticrits, t.IV, р.648). Или чего стоят по­ следниестроки этого некролога, где Фуко говорит обАрьесекакотом, кто даетнам «пример человека, который знал, чтотакое возделывать верность, очень по-своемуразмыш­ лять над своими постоянно возобновляемыми выборами

и с завидным упорством совершать усилие, чтобы изме­ нять самого себя из заботы об истине» (ibid., р.649).

П е р е в о д вы п ол н ен п о издан и ю : M ichel Foucault, «Le

souci de la \6rit6» (entretien avec F.Ew ald), Dits et icrits, t.IV, pp.668-678. В п ер вы е оп убли к ован о в Magazine litteraire,

n° 207, m ai 1984, pp. 18-23.

c.309 Вот как о том ж е говорит Фуко в другой беседе примерно того ж е времени: «Программируя свою работу в несколь­ ких томах по заранее подготовленному плану, я сказал се­ бе, что теперь пришло время, когда я смогу написать их без труда — просто развернуть то, что было у меня в голове, подтверждая это эмпирическими изысканиями.

Книги эти — я чуть не умер, пока их писал, — они слиш­ ком походили на предыдущие. Для некоторых писать книгу — значит всегда: рисковать чем-то. Тем, напри­ мер, что так и не удастся ее написать. Когда заранее зна­ ешь, куда хочешь прийти, то чего-то не достает — како­ го-то измерения опыта, которое и связано как раз с тем, чтобы писать книгу, рискуя не дойти до ее конца» (Dits et icrits, t.IV, p.730).

с .3 10 Казалось бы, во «Введении» к Использованиюудовольст­ вий Фуко говорит прямо противоположное: «это н* ра­ боты историка». Н есмотря на внешнее противоречие, по сути дела Фуко дает один и тот ж е ответ на вопрос, который часто задавали по поводу его творчества и ко­ торый сам Фуко также неоднократно себе задавал: то, чем он занимается, — это философия или история? О понимании отношения между историей и философией в рамках идеи «истории мысли» см. слова Фуко в комментарии к с.275, а также статью Фуко 1971 года «Nitzsche, la g6n6alogie, l’histoire» (Dits et icrits, t.II, pp. 136-156), где он, опираясь на ницшевскую критику «поисков происхождения», подробно анализирует отли­ чие истории как «генеалогии» от традиционной исто­ рии. С м ., кроме того, перепечатанные в Dits et icrits (t.IV, pp. 10-37) материалы дискуссии Фуко с историка­ ми, в особенности его резюме Круглого стола 1978 го­ да и его ответ историку Жаку Леонару с язвительным на­ званием «П ыль и облако» (имеются в виду «земная» пыль историков и облака, в которых витают-де филосо­

фы). В этом ответе, противопоставляя обычную «исто­ рию объектов», или периодов, и историю в контексте «анализа проблем», Фуко говорит, в частности, о необ­ ходимости различать два «способа работы: один заклю­ чается в том, чтобы дать себе объект и попытаться раз­ решить проблемы, которые он ставит; другой ж е состо­ ит в том, чтобы размышлять над некоторой проблемой и исходя из этого определять объектную область, кото­ рую нужно обозреть, чтобы проблему эту разрешить»

(ibid,ур.13).

с.317 Vhubris— слово, отсутствующее во французском языке, хотя и понятное для определенного круга интеллектуа­ лов; от древнегреческого среди значений которо­ го есть и «необузданность», и «бесчинство», и «невоздер­ жанность».

с.320 Вот как о связи «генеалогического» анализа и самоопре­ деления в современной ситуации Фуко говорит в уже ци­ тировавшейся беседе 1983 года «П о поводу генеалогии этики». «Не является ли наша проблема сегодня некото­ рым образом той ж е самой, — спрашивает он, имея в ви­ ду этику древних греков, — поскольку мы, в своем боль­ шинстве, не верим, что мораль может быть основана на религии, и поскольку мы не хотим системы законов, ко­ торая вмешивалась бы в нашу моральную жизнь, личную и интимную. Недавние движения за освобождение стра­ дают тем, что не находят принципа, на котором можно было бы основать выработку новой морали. Они нужда­ ются в морали, но им не удается найти никакой другой морали кроме той, что основывается на так называемом научном познании того, что есть Д желание, бессозна­ тельное и т. д. Я поражен сходством этих проблем» (p its et icritSy t.IV, p.386). И далее, на вопрос о том, можно ли считать, что греки предлагали «другой выбор, соблазни­ тельный и допустимый», подходящий и для нынешней ситуации, Фуко отвечает категорическим «нет»: «Нет! Я не ищу решения в другом месте; невозможно найти ре­ шение одной какой-то проблемы в решении другой про­ блемы, поставленной в другую эпоху и отличающимися от нас людьми. То, что я хочу делать, не есть историяре- шснийу и именно по этой причине я не принимаю терми­ на “другой выбор” . Я бы хотел делать генеалогию проблему проблематик. Я пытаюсь сказать не то, что все плохо, но что все опасноу — а это вовсе не то ж е самое. Если все

опасноу тогда нам всегда есть что делать. М оя позиция, стало быть, ведет не к апатии, но, напротив, к пессимис­ тическому гипер-милитантизму. Я полагаю, что этико­ политический выбор, который нам надлежит каждый день делать, состоит в том, чтобы определять, в чем главная опасность» (ibid.).

с.322 a fortiori— тем более (лат.).

с.323* Т акого рода позицию Ф уко называл еще «моралью дискомфорта», противопоставляя ее установке, в каче­ стве образца выбирающей «греческого мудреца, еврей­ ского пророка или римского законодателя», каждый из которых, пусть на свой лад, знает: чтб есть благо, чтб нужно делать, и предлагает следовать за ним, по­ скольку убежден, что в той смуте, где все находятся, есть единственная незыблемая точка — та, где стоит он сам. «Я мечтаю (говорит Фуко в беседе 1977 года «Нет сексу-королю») об интеллектуале — разрушителе оче­ видностей и универсальностей, который выявляет и указывает в инертностях и принудительностях насто­ ящего точки уязвимости, проходы, силовые линии; ко­ торый без конца перемещается, не зная в точности ни где он будет, ни что он будет думать завтра, посколь­ ку он чрезвычайно внимателен к настоящему» (Dits et icritSy t.III, pp .268 -269). Противопоставление ж е «ло­ кального» (или «специфического», как чаще всего вы­ ражается сам Фуко) интеллектуала — «универсально­ му» стало для Ф уко, начиная со второй половины 70- х годов, центральным в его самоопределении как гражданина и как философа. «Долгое время — гово­ рит Ф уко в одной из бесед 1976 года, — так называе­ мый “левый” интеллектуал брал слово — и право на это за ним признавалось — как тот, кто распоряжает­ ся истиной и справедливостью. Его слушали — или он претендовал на то, чтобы его слушали,— как того, кто представляет универсальное. Быть интеллектуалом — это означало быть немного сознанием всех. Думаю, что здесь имели дело с идеей, перенесенной из марк­ сизма, причем марксизма опошленного: подобно то­ му, как пролетариат, который является — к чему его обязывает его историческое положение — носителем универсального (но носителем непосредственным, не рефлексирующим, мало сознающим самого себя), так и интеллектуал хочет — своим моральным, теоретиче-

ским и политическим вы бором — быть носителем этой универсальности, но в ее осознанной и прорабо­ танной форме. Интеллектуал, дескать, выступает яс­ ной и индивидуализированной фигурой той самой универсальности, темной и коллективной формой ко­ торой является якобы пролетариат. Вот уж е многие годы, однако, интеллектуала больш е не просят играть эту роль. М ежду теорией и практикой установился но­ вый способ связи. Для интеллектуалов стало привыч­ ным работать не в сфере универсального, выступающе- го-образцом, справедливого-и-истинного-для-всех, но в определенных секторах, в конкретных точках, там, где они оказываются либо в силу условий работы, ли­ бо в силу условий ж изни (жилье, больница, приют, ла­ боратория, университет, семейные или сексуальные от­ ношения)» (Dits et icritSy t.III, p.154). Такая, разверты ­ ваю щ аяся в конкретных областях, или, как говорит Фуко — на «площадках», работа позволяет, или долж ­ на позволять интеллектуалу— и именно здесь для него и происходит сопряжение гражданского и собственно философского — «диагносцировать настоящее». Ч то должно заключаться не в «простом выделении харак­ терных черт того, что мы такое есть, но в том, чтобы, следуя сегодняшним линиям надлома, стараться ухва­ тить, через что и каким образом то, что есть, могло бы не быть больше тем, что есть. И именно в этом смыс­ ле описание долж но делаться всегда соответственно своего рода виртуальному разлому, который открыва­ ет пространство свободы, понимаемое как пространст­ во конкретной свободы, то есть — возможного измене­ ния* (Dits et icrits, t.IV, pp .448 -449).

Эти слова следует воспринимать не как формулировку отвлеченных максим или, тем более, не как авторитар­ ное слово «знающего, как надо», но как попытку Фуко ухватить свой собственный опыт освобождения от столь привычного для французской политической ж из­ ни образа «ангажированного интеллектуала», как по­ пытку артикулировать свою новую позицию, позицию «специфического интеллектуала». Теперь свою задачу он видит уже не в критике и изобличении действий пра­ вительства с точки зрения той или иной партии или по­ литической группировки (хотя, после непродолжитель­ ного пребывания в компартии в начале 50-х годов, Фуко

и не принадлежал ни к одной из партий, в начале 70-х, однако, он был близок к различным группировкам ультралевых — к анархистам, маоистам и др., пусть не всегда и не во всем разделяя их взгляды), но в том, что­ бы включаться в поиск ответа на вопросы, встающие из­ нутри тех или иных практик, в поиск, который предпри­ нимают те, «кто выводит себя из состояния устойчивос­ ти, кто двигается, кто ищет вне привычных словарей и структур. Это... я не решаюсь сказать — “культурная ре­ волюция”, но наверняка— культурная мобилизация, ко­ торая не может быть сведена к политике: ясно, что суть проблем для них никак не изменилась бы при любом из­ менении правительства» (Dits et dcrits, t.III, pp.330-331). Одним из примеров такого поиска выступает для Фуко движение антипсихиатрии.

В этой, новой рамке формулируется теперь и задача вы­ яснения отношений между истинойи властью, которые сами при этом понимаются Фуко уже иначе, чем преж­ де. Истина, говорит Фуко в беседе 1976 года, не есть не­ что, существующее вне власти и не обладающее властью; истина — это «не вознаграждение для свободных умов, не дитя долгих одиночесгв, не привилегия тех, кто до­ стиг освобождения». М иф, утверждающий это, еще ждет своего анализа. «Истина принадлежит этому миру в нем она производится при помощи многочислен­ ных принуждений, и в нем она имеет в своем распоря­ жении регулярные эффекты власти» (Dits et icrits, t.III, p.158). У каждого общества — свой режим производ­ ства и функционирования истины. И именно с этим связана особая роль интеллектуала: его позиция соотно­ сима не только с его социально-классовой специфично­ стью, не только со специфичностью условий его жизни и труда, но и со специфичностью «политики истины в наших обществах», или, как еще говорит Фуко, «всеоб­ щих функций диспозитива истины в обществе, подоб­ ном нашему». Именно на этом уровне и функциониру­ ет интеллектуал, именно здесь «его позиция может при­ обретать всеобщее значение» и именно здесь «локаль­ ная, или специфическая битва, которую он ведет», имеет уже не только профессиональные или групповые по­ следствия. Поскольку вокруг истины действительно ра­ зыгрывается настоящее сражение, если только под ис­ тиной понимать — не устает подчеркивать Фуко — не

«совокупность истинных вещей, которые мож но от­ крыть или заставить принять, но совокупность правил, в соответствии с которыми истинное отделяют от лож ­ ного и связывают с истинным специфические эффекты власти». Основная политическая проблема для интел­ лектуала, стало быть,— «это не ошибка и не иллюзия, не отчужденное сознание и не идеология, но самое исти­ на»; «проблема не в том, чтобы изменять сознание лю­ дей, или то, что у них в головах, но — самый политиче­ ский, экономический или институциональный режим производства истины» (ibid., рр.159-160).

с.323** Имеется в виду «конфликт» между Фуко и социалиста­ ми, начало которому положили события 1978 и 1981 годов, когда Фуко перед парламентскими и, соответст­ венно, президентскими выборами отказался публично высказаться о своих предпочтениях, мотивируя это не­ желанием занимать позицию авторитета и выступать наставником совести избирателей. П ик ж е этого кон­ фликта приходится на «польские события», когда в де­ кабре 1981 года правительство социалистов заявило, что военное положение, установленное в П ольш е Ярузельским,— это внутреннее дело поляков и Франция вмешиваться в него не будет. Тотчас ж е Фуко вместе с известным социологом Пьером Бурдье выступили с рез­ ким протестом: «Неужели сохранить союз с француз­ ской компартией важнее, чем воспрепятствовать раз­ давливанию рабочего движения под военным сапогом? В 1936 году социалистическое правительство столкну­ лось с военным путчем в Испании; в 1956 году социа­ листическое правительство столкнулось с репрессиями в Венгрии. В 1981 социалистическое правительство сталкивается с переворотом в Варшаве [...]. М ы напоми­ наем ему, что оно дало слово обязательствам интерна­ циональной морали отдавать предпочтение перед Realpolitik» (цит. по: Dits et icrits, t.I, pp.59-60). Этот про­ тест, вокруг которого объединились сотни интеллекту­ алов, стал заметным событием в жизни Франции. Он был широко поддержан Французской конфедерацией труда — крупнейшей и влиятельнейшей профсоюзной организацией страны (в частности, был создан Комитет поддержки «Солидарности», в акциях которого Фуко принимал непосредственное участие, см. комментарий, с.360), и осужден теми, кто считал, что главное — ло-

яльность правительству социалистов. В 1983 году пресс-секретарь французского правительства сообщил Ф уко о своей обеспокоенности отношениями между правительством и обществом и предложил Фуко встре­ титься с президентом. Фуко отказался. Чуть позже, пы­ таясь вновь консолидировать вокруг социалистической партии интеллектуалов, бойкотировавш их ее после польских событий, тот ж е чиновник опубликовал в га- / зете Le Monde статью «Интеллектуалы, политика и со­ временность», после чего газета предложила ответить на вопросы анкеты о молчании левых интеллектуалов. Фу­ ко отказался сделать это, не признав за собой при этом никакого «молчания», указав как раз на свою работу в Комитете поддержки «Солидарности» и неоднократные выступления в печати. Пресса, и не только французская, однако, усиленно муссировала эту тему и, рассматривая случай Фуко как наиболее характерный, обращала вни­ мание на его дистанцированносгь, молчание, частые от­ лучки в Америку и так далее. Одно из наиболее развер­ нутых разъяснений своей позиции Фуко дал в публику­ емой беседе.

с.324 «маленькие левые»t «американские левые» или «калифор­ нийские левые» — так традиционалистски ориен­ тированные представители социалистической партии называли небольшую часть её членов, настроения кото­ рых на съезде этой партии в 1977 году сформулировал Мишель Рокар, различив две возможные культуры «ле­ вых»: одну— якобинского, этатистского толка, соглас­ ную на альянс с коммунистами ради достижения успе­ хов на выборах, и другую — отрицающую такую воз­ можность и выступающую за децентрализацию и реги­ онализацию страны. В названиях — явно язвительных

— содержится намек на «заокеанское» происхождение «ереси». См. Фуко об этом в одном из интервью 1984 го­ да: Dits et icritSy t.IV, pp.689-690.

c.325 Так называемое «свободное слово», или «говорить истин­ но»,— каррцаха — что Фуко понимал как право и даже долг того, кем управляют, «обращаться к тем, кто управ­ ляет,— во имя его знания, его опыта и самого факта, что он является гражданином,— с запросом о том, что эти последние делают, о смысле их действий, о принятых ими решениях» {Ditseticrits, t.IV, p.734). «Следует, однако,— продолжает Фуко,— избегать ловушки, в которую, как

того и хотят правители, попадали бы интеллектуалы, и в которую они действительно часто попадают: “Поставьте себя на наше место и скажите нам, что бы вы сделали”. Н а этот вопрос отвечать не следует. Возможность при­ нять решение относительно какого-то положения дел предполагает знание обстоятельств, в котором нам было отказано, равно как и анализ ситуации, проделать кото­ рый у нас не было возможности» {ibid.).

Светлана Табачникова

Мишель Фуко: историк настоящего

Я всегда писал свои книги всем телом и жизнью:мненеизвест­ но, что такое чисто духовные

проблемы.

г

Начало Мишель Фукородился 15 октября 1926 года в городе Пу­

атье;. Не Мишель, правда,— он верен себе с самого на­ чала,— а Поль; или, если уж быть совсем точным, — Поль-Мишель. В соответствии с традицией семьи Фуко все мальчики получали имя отца: Поль. Это и было офи­ циальным именем нашего героя. Для друзей же и близких он предпочел оставить вторую часть своего имени (добав­ ленную по просьбе матери) — поскольку, как объяснял Фуко впоследствии, не хотел носить имя отца, которого в детстве ненавидел.

Известная в округе богатая буржуазная семья. Воспи­ тание, которое получают дети, скорее строгое; при этом, однако, мать Фуко руководствуется максимой своего от­ ца: «Что важно, так это управлять самим собой». В лицее и коллеже у Фуко превосходные результаты по всем пред­ метам, кроме математики. Особые успехи у него в гречес­ ком языке, в занятиях французской и римской литерату­ рой, в переводах с латыни и в сочинениях12. Однако на пер­

1«Вот каков город,— напишет Фуко в 1981 году,— где я родился: обез­ главленные святые, с книгой в руках, следят за тем, чтобы правосудие было справедливым, чтобы крепости были крепкими [...]. Вот чему нас­ ледует моя мудрость» (цит. по: Eribon, р.20).

2 Но почти по всем предметам его обходит один из его друзей... В 1973 го­ ду Фуко опубликует книгу, в которой собраны архивные материалы, ка­ сающиеся одного из нашумевших убийств первой половины XDCвека: за-