3.3. Классическая греческая философия. Платон и Аристотель

Платон (427–347 гг. до н.э.) – великий древнегреческий философ, считающийся родоначальником объективного идеализма.

Философскую позицию Платона лучше можно понять, сопоставив ее с подходом досократиков. И досократики, и Платон, будучи философами, пытаются постичь сущность вещей, найти общее начало за их многообразием. Однако если досократики (включая атомистов) искали в многообразии вещей т.н. материально общее, то Платон намечает другой путь – поиск идеально общего.

Материально общее определяется как общий (одинаковый) элемент разных вещей, их общая материя (заметим, что такого рода общий (одинаковый) элемент разных вещей непосредственно содержится в самой вещи и может быть получен путем физического анализа вещи).

Идеально общее объединяет вещи, не находясь внутри этих вещей, не составляя их материю. Так, например, общим для всех деревянных вещей (столов, стульев, парт и т.д.) является то, что они состоят из дерева. Дерево здесь – это материально общее. Но что общего, например, у всех столов (деревянных, железных, пластмассовых и т.д.)? Это то, что они являются столами, выполняют функцию столов или, как сказал бы Платон, соответствуют Идее стола.

Идея – это идеальное общее, специфицирующее данный класс вещей. Идея определяет суть данной вещи, но не содержится при этом в самой вещи. Идея вещи не зависит от самой вещи. В частности, Идея вещи не перестает быть даже при физическом исчезновении данной вещи. Например, любой конкретный стол можно сломать, разрушить, но это никак не затрагивает Идею стола, она, очевидно, существует независимо от физического состояния данного стола.

Открыв идеально общее, обнаружив такую сущность, как Идея вещи, Платон задается вопросом о «месте» существования Идей. Размышляя на эту тему, приходится признать, что 1) Идеи не существуют ни внутри вещей, ни среди вещей (действительно, можно положить, например, тетрадь на стол, но нельзя положить тетрадь на Идею стола); 2) Идеи не существуют и «внутри» человеческого сознания, иными словами, Идеи не представляют собой (человеческие) идеи (действительно, Идея стола, задавая возможность бытия такой вещи, как стол, очевидно, существует независимо от того, знает ли (представляет ли) человек, что такое стол, или не знает (не представляет) – Идея стола не субъективна, а объективна). Но, если мы все это учтем, вопрос: что собой представляет «место» существования Идей? – становится еще более острым.

Пытаясь найти ответ на вопрос о местонахождении Идей, Платон вынужден признать, что такого рода «местом» должен быть особый мир, т.н. мир Идей. Мир Идей принципиально инаков, принципиально отличается от обычного мира – мира вещей, данных человеку в чувственном восприятии. Соответственно, Платону приходится постулировать наличие двух различных миров: мира вещей и мира Идей.

Мир вещей – это физический мир, воспринимаемый чувственным образом. Вещи рождаются и умирают, находятся в постоянном движении и изменении.

Мир Идей – это мир метафизический (мета здесь означает «вне», «за»), то есть мир, инаковый по отношению к физическому. Идеи не воспринимаются чувственным образом (они только умопостигаемы), Идеи не рождаются и не умирают, Идеи представляют собой вечные, неподвижные, неизменные и самодостаточные сущности (заметим, что, начиная с Парменида, именно такие свойства приписываются бытию).

Как же соотносятся между собой эти два мира, какое отношение имеют Идеи вещей к физическим вещам? Продумывая этот вопрос, Платон выстраивает свою базовую онтологическую концепцию, свое представление о Космосе в целом. Для уяснения онтологической схемы Платона целесообразно обратиться к т.н. мифу о пещере, который излагается в одной из основополагающих работ Платона – диалоге «Государство».

Представьте себе – говорит рассказчик мифа (им в диалоге Платона выступает Сократ) – пещеру, внутри которой закованы узники. Они закованы спиной ко входу и даже не могут повернуть головы, они могут глядеть только перед собой – на тыльную стену пещеры. За спиной у узников разведен костер, и некто, располагающийся между костром и узниками, проносит различные вещи. Что, спрашивается, видят узники?

Очевидно, узники видят только тени вещей, но, поскольку узники не в состоянии видеть ничего иного, им кажется, что они видят истинные вещи, видят подлинную реальность.

Допустим – продолжает рассказчик, – один из узников, сумев ослабить свои кандалы, повернул голову и взглянул прямо на проносимые вещи. Будет ли его восприятие вещей более адекватным? Отнюдь. Дело в том, что он смотрит против источника света (костра), а вещи при таком взгляде на них выглядят гораздо менее определенными, нежели контрастные тени этих вещей на стене пещеры.

Только если узник окончательно освободится от оков и выйдет из пещеры, только тогда – при свете дня – он, преодолев первоначальное ослепление, сможет разглядеть вещи в их подлинности. Но если освободившийся узник, познав таким образом истину, решит довести ее до своих «сокамерников» и, вернувшись в пещеру, начнет им рассказывать об увиденном, вряд ли он будет понят. Прикованные к своему месту в пещере узники скажут своему «увидевшему свет» коллеге: «Ты бредишь, ты нам рассказываешь об истине вещей, называя то, что мы видим, лишь тенями подлинных вещей, но мы живем в этой реальности, и то, что ты называешь только тенями, для нас и есть подлинные вещи, а твои фантазии нам не понятны».

Приблизительно так рассказывается миф о пещере, являющийся ключевым для понимания онтологических представлений Платона. Этот миф есть не что иное, как развернутая метафора человеческого бытия в нашем мире. Под узниками пещеры здесь подразумеваются жители земли, пещерой для которых как раз и является их земное бытие. Оковы узников – это их чувства, которые снабжают людей чувственными восприятиями. Но чувственные восприятия – как в своем мифе пытается показать Платон – не есть истина вещей, чувственно воспринимаемые вещи представляют собой лишь «тени» истинных вещей, истинными же вещами, или Истиной вещей, являются Идеи вещей. Однако познать Идеи вещей, получить представление об Истине можно только освободившись от оков чувственности. Только опираясь на умозрение, можно совершить выход из пещеры земного, чувственного бытия и, таким образом, постичь Истину.

Подобный выход из пещеры чувственного бытия в поисках Истины сущего и есть – считает Платон – задача философии, такого рода выход по плечу только философу, но жизнь философа в мире людей (не забудем, что Платон – ученик Сократа, очень тяжело переживавший казнь своего учителя) – отнюдь не сладка. Как правило, философ, несущий людям свет Истины, наталкивается на глухое непонимание, на более или менее ясно выраженное неприятие. «Ты бредишь…» – вот что частенько слышит философ, пытающийся поделиться с людьми своим знанием.

Но вернемся к онтологическим представлениям Платона. Как видно из мифа о пещере, ключевой онтологической метафорой Платона является процесс отбрасывания тени, где Идея вещи является тем началом, которое отбрасывает тень, а все (чувственно воспринимаемые) вещи выступают лишь как тени Идей.

Рассмотрим, однако, метафору отбрасывания тени в более полном виде. Для этого нам потребуется ввести еще два элемента: источник света и фон, на котором, собственно, и возникает тень. Подобным «источником света» Платон полагает особую сверх-Идею, называемую им Благом или Единым; фоном же для образования теней выступает у Платона некое неопределенное начало, называемое Хорой (слово, однокоренное с древнегреческим Хаос) или Материей.

Соответственно, онтологическая схема Платона выстраивается как четырехуровневая. Высший уровень, обладающий сверхбытийственным статусом, занимает высшая Идея – Благо или Единое. Следующий уровень – бытийственный – занимает мир Идей, которые выступают эталонными образцами для соответствующих классов вещей. Мир вещей – это третий уровень, занимающий серединное положение между миром Идей и четвертым уровнем – «Хорой» или Материей. Четвертый уровень – это уровень небытия. Соответственно мир вещей – это мир, в котором есть и бытийственное начало (благодаря которому вещи «живут»), и есть начало небытия (благодаря которому вещи «умирают»).

В своей гносеологии Платон опирается на развиваемое им учение о человеческой душе. По Платону, души изначально находятся в мире Идей и, соответственно, обладают непосредственным знанием Идей, обладают полным знанием Истины. Но после «низвержения» (из мира Идей) и заключения в человеческое тело (Платон называет его «темницей души») душа «забывает» Истину. Таким образом, познание Истины требует «припоминания», для чего человек должен вести философский образ жизни, не поддаваться чувственным страстям, но уделять основное внимание созерцанию и умозрительному размышлению.

По своим политическим взглядам Платон был выразителем аристократической позиции. В своем учении о государстве и обществе (для древних греков эти понятия по существу не различались) он в качестве нормативного вывел т.н. идеальное государство, где правят философы, на его страже стоят воины, а ниже этих разрядов находятся крестьяне и ремесленники, обеспечивающие производство необходимых материальных условий жизни.

Учеником Платона и одновременно его идейным оппонентом был Аристотель (384 – 322 гг. до н. э.) – величайший мыслитель и наиболее универсальный ученый античности. Аристотель (которому приписывают известную фразу «Платон мне друг, но истина дороже» критиковал концепцию Платона о самостоятельном существовании Идей, полагая, что бестелесные формы (Идеи), которые составляют принципы вещей, не могут существовать самостоятельно, как отдельные сущности (позиция Платона), но только в неразрывной связи с соответствующей материей.

Вещь – такова позиция Аристотеля – это всегда единство идеального начала, называемого формой (своего рода аналог платоновской Идеи), и материи. Материя, по Аристотелю, – это то, из чего состоит вещь, материя неопределенна и пассивна. Форма – это то, благодаря чему вещь является именно этой, то есть имеющей характерное качество, вещью. Форма определенна и активна.

И материю, и форму Аристотель трактует как релятивные (относительные) понятия. То, что в одном отношении является материей, в другом отношении оборачивается формой. Так, приводит пример Аристотель, если мы рассмотрим глиняный кирпич, то здесь материей (кирпича) будет глина, а формой – кирпич (не горшок, не статуэтка и т.п.). Но если мы рассмотрим дом, сделанный из глиняных кирпичей, то здесь уже кирпичи составят материю дома, а формой будет дом (а не сарай, не храм и т.п). Если же мы рассмотрим город, то здесь уже дома образуют его материю, а формой будет определенный город. Таким образом, на вопрос: «Что есть, например, дом – материя или форма?» ответ должен быть таков: «Смотря в каком отношении».

При таком подходе обнаруживается, что все вещи нашего мира могут быть рассмотрены как находящиеся на ступенях некой «мировой лестницы», так что по отношению к следующей верхней ступени данная вещь воспринимается как материя, а по отношению к предшествующей нижней ступени – как форма. В приведенном выше примере движение по ступеням «мировой лестницы» осуществляется снизу вверх в такой последовательности: …4 – глина, 5 – глиняный кирпич, 6 – дом из кирпичей, 7 – город, оформляющий дома… (здесь мы как бы выхватываем часть «мировой лестницы» и поэтому начинаем отсчет не с 1-го номера, а с некоего произвольного номера, в данном случае обозначаемого цифрой 4).

Если же мы попытаемся мысленно охватить всю «мировую лестницу», то движение «вниз» приведет нас к крайнему нижнему пределу, куда Аристотель помещает т.н. Первоматерию, а движение «вверх» – к крайнему верхнему пределу, где располагается, по мнению Аристотеля, т.н. Форма форм. Первоматерия характеризуется абсолютными пассивностью и неопределенностью, а Форма форм – абсолютными активностью и определенностью. Все вещи, заключает Аристотель, находятся в пределах глобальной «мировой лестницы», которая воплощает в себе принцип устройства нашего Космоса.

Так Аристотель представляет себе план мироздания в его, так сказать, статическом аспекте. Но для Аристотеля не менее характерно и динамическое рассмотрение мироздания, которое позволяет уяснить, как происходит движение по «мировой лестнице»,

Действительно, зададимся вопросом: как правильно следует глядеть на вещи, располагающиеся на ступенях «мировой лестницы»? Сверху вниз (со стороны формы) или снизу вверх (со стороны материи)? Да, любая вещь есть единство формы и материи, но – если рассматривать порождение вещи – то форма «формит» материю или материя «материализует» форму?

По Аристотелю, правильное рассмотрение движения по «мировой лестнице», правильное рассмотрение динамики бытия – «сверху вниз». Форма – активна, а материя – пассивна. Это значит, что форма накладывается на материю, форма оформляет материю, но не наоборот. Форма – высшее, инициирующее начало, материя – страдательное, подчиненное начало. Форма знаменует собой потенцию вещи, форма – вещь в возможности; другое дело, что эта потенция актуализируется (возможность вещи переходит в ее действительность) только через акт наложения соответствующей формы на соответствующую материю.

Под этим углом зрения развивает Аристотель и свою теорию причинности. Для возникновения вещи, учит Аристотель, требуются четыре рода причин: материальная, формальная, действующая и целевая.

Рассмотрим в качестве примера (вслед за Аристотелем) изготовление, допустим, глиняного кувшина. Что для этого требуется?

Конечно, во-первых, требуется наличие соответствующего материала, в данном случае – глины. Это будет материальная причина.

Но из глины можно сделать различные вещи… Чтобы получился именно кувшин, глине следует придать форму кувшина (а не чаши, не блюда, не пиалы и т.д.). Так речь заходит о формальной причине.

Надо также выделить и ту приводящую (действующую) силу, которая обеспечивает придание глине формы кувшина. Допустим, это руки гончара. Соответственно, обнаруживается действующая причина.

Наконец, следует учесть и ту цель, которая только и «запускает» весь процесс изготовления кувшина. Допустим, цель в нашем случае – продажа на рынке. Это и есть целевая причина.

Аристотель полагает, что материальную и действующую причины можно объединить в понятии т.н. причинной материи, а формальную и целевую причины – в понятии причинной формы. И тогда, уже под этим углом зрения, вещь вновь предстает как единство формы и материи (при соответствующем приоритете формы над материей).

Если же под углом зрения теории причин взглянуть на мироздание в целом, мы получим картину становления и формирования мирового целого, где каждая, актуально существующая вещь является следствием предшествующей причины, но сама, в свою очередь, выступает как причина возникновения последующих вещей. Так аристотелевская «мировая лестница» оборачивается (при динамическом, причинном плане рассмотрения) глобальной причинно-следственной цепью, где каждое звено выступает как следствие предыдущей причины, но при этом одновременно является и причиной последующего следствия.

Этот план рассмотрения приводит Аристотеля к мысли о наличии некой Первопричины, которая и приводит в движение все происходящее в нашем мире. Если учесть, что в терминологии Аристотеля причина обозначается как двигатель, а следствие – как движимое, то учение о Первопричине выступает как учение о Перводвигателе.

Но такой Перводвигатель, полагает Аристотель, сам должен быть неподвижным, поскольку в противном случае он просто бы не был первым. Таким образом, согласно философии Аристотеля причинной основой всего сущего является Неподвижный Перводвигатель, который движет всё, сам оставаясь неподвижным (представим себе красавицу в центре бального зала, которая не меняет своего положения, а молодые люди, влекомые ее красотой, вокруг нее так «круги и нарезают»).

Неподвижный Перводвигатель – это не то, что сзади «толкает» (действующая причина), а то, к чему стремятся (конечная целевая причина). Неподвижный Перводвигатель – это высшее совершенство, к которому всё несовершенное стремится как к своему идеалу. Таким Неподвижным Перводвигателем, по Аристотелю, является Нус (по гречески) или Ум (в переводе) – чистое мышление, мышление, мыслящее самое себя. Неподвижный Перводвигатель, таким образом, предстает как чисто идеальное начало, как предельно высшая форма, то есть как не что иное, как Форма форм.

Так композиционно замыкается общее онтологическое воззрение Аристотеля, которому суждено было сыграть большую роль в истории развития и античной, и средневековой мысли.

Следует, конечно, отметить, что философия Аристотеля не исчерпывается онтологической составляющей. Аристотель – и наиболее энциклопедический, и наиболее разносторонний ум Древней Греции. Он существенно обогатил практически все сферы античного знания. Перу Аристотеля принадлежат работы по логике (основателем которой он и является), физике, астрономии, метереологии, этике, политике и др. Творческое наследие античного мыслителя поистине огромно, однако его подробный разбор не входит в наши задачи.