danto_a_analiticheskaya_filosofiya_istorii

234 Артур Данто. Аналитическая философия истории

нию, со временем наряжать елки стали все более и более пышно. Кто-то может опровергнуть такое объяснение происхождения обычая украшать рождественс­ кую елку — подобного рода опровержение во многом и составляют задачу исто­ рии — обнаружив, что хвойные деревья украшались на Рождество и до этого.

В свете этих рассуждений становится понятным, почему иногда в качестве объяснения того, что х есть G, указывают, что х всегда было G. Это, конечно, следует понимать так, что не нужно давать никаких особых объяснений тому, что х есть Gсейчас. Так, человек несведущий может попросить объяснить, по­ чему Джонс раздражен этим утром, и ему ответят, что Джонс бывает разд­ раженным каждое утро. Или жеё кто-то может спросить, почему поддан­ ные Монако вывешивают американские флаги в свой национальный праз­ дник, и ему ответят, что так они поступали всегда. Но, конечно же, и в том и в другом случае объяснение-(если это можно так назвать) способно выз­ вать последующие вопросы, например об источнике раздражительности Джонса или о происхождении обычая подданных Монако, а они, в свою очередь, выражают просьбу указать причины и, следовательно, предпола­ гают наличие изменения.

Начало, как оно указывается в экспланандуме, представляет собой, та­ ким образом, состояние х до того, как х перешло в его нынешнее состоя­ ние. Этот факт позволяет использовать особый класс нарративных предло­ жений, которые в негативной форме описывают, каким х был до изменения. Эти описания опять-таки зачастую были бы странными и бессмысленны­ ми, если предположить, что их могли бы дать в то время. Так, историк, который пишет историю Эльзаса, может сказать об определенном периоде этой истории, что жители Эльзаса еще не приобрели своего оригинального обычая развешивать яблоки на хвойных деревьях в канун Рождества. Но если поставить это предложение в форму настоящего времени, едва ли мож­ но было бы ожидать, что оно встретится, например, в записках какого-ни­ будь путешественника того времени о его пребывании в Альзации. Это про­ изводило бы столь же нелепое впечатление, как и дипломатическое посла­ ние из Саксонии в Париж в 1617 г., в котором говорилось бы, что Тридца­ тилетняя война еще не началась — хотя мы не находим ничего странного в историческом сочинении, посвященном истории Европы этого периода, если в нем сообщается, что это было накануне Тридцатилетней войны. Между тем я могу представить себе ребенка, который неожиданно открывает для себя прошлое, узнав, что когда-то давно у людей не было елок на Рожде­ ство. Этиологические * мифы часто начинаются с таких же слов.

Таким образом, наш выбор начала повествования определяется его кон­ цом — правомерность этого заявления обусловливается тем, что начало по­ вествования описывается со ссылкой на его конец. Одна из основных задач

От греч. ajtia (причина) и logos (учение). Имеются в виду мифы, в которых объясняется

происхождение вещей. — Прим, перев.

повествования состоит в том, чтобы охарактеризовать арену действия, которое ведет к концу, а описание последнего служит объяснением изменению, крайни­ ми точками которого являются начало и конец повествования. Я говорил о вре­ менных целостностях, когда обсуждал нарративные предложения, и выдвинул предположение, что для истории характерна организация прошлого во времен­ ные целостности. Я понимаю, что такие слова, как «целостность», трудно ана­ лизировать, и что под «целостностью» мы иногда имеем в виду нечто большее, чем простое собрание частей. Мы подразумеваем единое собрание частей, и ос­ новная трудность, возможно, связана с понятием единства. Конечно, слово «един­ ство» зачастую используется для оценки: мы одобряем или не одобряем произве­ дение искусства в соответствии с тем, несет оно в себе единство или нет, состав­ ляют ли его части целое или нет. Без сомнения, мы имеем разные критерии един­ ства в зависимости от жанра оцениваемого произведения искусства — является ли оно, скажем, стихотворением, живописным полотном или музыкальным сочи­ нением, но меня здесь интересует понятие единства только применительно к повествованию. На мой взгляд, чтобы определить критерий единства повество­ вания, мы могли бы для начала серьезно отнестись к предположению, что пове­ ствование и дедуктивный вывод составляют альтернативные формы объяснения. Если это так, то определенные формальные ошибки и промахи в дедуктивном выводе, не позволяющие емудостичь цели, могут иметь свои аналоги в повество­ ваниях. Стало быть, мы могли бы найти ряд условий, которые при несоблюдении их дедуктивным выводом делают повествование некорректным. Таким образом, они были бы необходимыми условиями для корректного вывода. По аналогии мы могли бы составить из них необходимые условия для «корректного» пове­ ствования. Я не утверждаю, что таким образом мы можем выявить все необхо­ димые условия для единства повествования, но все же мы можем выявить некото­ рые из них. Более того, исследуя аналогию между дедукцией и повествованием, мы начнем понимать, где эта аналогия не проходит, а это позволит, я надеюсь, установить, какую особую и незаменимую роль играет повествование в истори­ ческом объяснении.

Я возьму простейший случай, вывод modusponens, удовлетворяющий критериям объяснения Гемпеля:

(1)(х)ГхЛ3 Gx

(2)Fa,

(3)Ga,

где (3) — экспланандум (предложение, описывающее единичное событие), а (1) и (2) совместно образуют эксплананс, соответственно, как общий закон и начальное условие. Я буду считать, что эксплананс удовлетворяет всем крите­ риям Гемпеля и что, более того, (3) следует по одним только правилам логики из (1) и (2). Я уже высказал свою неудовлетворенность этой моделью; мое глав­

236 Артур Данто. Аналитическая философия истории

ное возражение состоит в том, что Fa-Ga является изменением, что именно этому изменению мы хотим получить объяснение, что эти изменения не всегда подпадают под общие законы, хотя связь между ними и некоторой припи­ сываемой причиной изменения обычно подпадает под общий закон, и т. д. Тем не менее даже с этой упрощенной моделью мы можем выдвинуть не­ сколько логико-эстетических положений.

(A) Предположим, что нам нужно заменить (2) на Fb. Это было бы на­ рушением правила естественной дедукции, и из посылок в таком случае больше не следовало бы Ga. Сходным образом, предположим, что мы дол­ жны заменить (3) на Gb. Это заключение больше не вытекало бы из (1) и (2). По законам логики необходимо, чтобы одна и та же переменная заменя­ лась одними и теми же константами на протяжении всего вывода. В случае повествования мы могли бы говорить о единстве субъекта. В приведенном выше выводе заключение не может содержать констант, которые бы не со­ держались в посылках. Что касается повествования, то «возможно, именно непрерывность и постоянство элементов, подчеркиваемых характерно исто­ рическим объяснением, служат для того, чтобы экспланандум — представ­ ленный некоторым человеческим действием или последовательностью дей­ ствий — был доступным пониманию и оправданию» и. Существует неверо­ ятно сложная проблема в онтологии истории, а именно какие элементы со­ храняют постоянство при изменении. Она решается достаточно просто, если нас интересует перемена в позиции герцога Бекингема. Однако она гораз­ до сложнее и вызывает немало метафизических возражений, когда нас ин­ тересуют изменения подобные, скажем, разложению феодализма, возник­ новению национализма, или, если на то пошло, распространению обычая украшать рождественскую елку. Как бы ни решалась эта проблема, с фор­ мальной точки зрения повествование предполагает постоянного субъекта.

(B) В логической теории является общим местом то, что в заключении дедуктивного вывода не может содержаться предикат, который не содер­ жался бы в посылках. Предположим, что наше заключение удовлетворяет условию (А), но содержит дополнительные сведения. Например, в нем утверж­ дается конъюнкция двух суждений об а — Ga и На. Ясно, что сами по себе (1) и

(2) не обеспечивают достаточных оснований для утверждения этой конъюнк­ ции, и, соответственно, объяснение было бы неполным. Однако аналогичное положение справедливо и в отношении повествования, неважно исторического или вымышленного. Допустим, что в конце пьесы нам известно и то, что Мак­ бет мертв, и то, что его ненавидит Макдуф, но сама пьеса дает объяснение толь­ ко первому обстоятельству. Поскольку автор дает понять (по нашему предполо­ жению), что Макдуф ненавидит Макбета, но не показал почему, мы, естествен­ но, ощутили бы пробел в рассказе, художественное несовершенство пьесы. Этот пробел и несовершенство исчезнут, когда в пьесу будут включены сцены, показы­ вающие, что враждебные чувства Макдуфа к Макбету вызваны тем, что Макбет

ГлаваХ7. Историческое объяснение:роль повествований 237

был виновником смерти жены и детей Макдуфа. Фактически в конце о Макбете может быть известно много таких сведений, которым не дается объяснения по ходу пьесы. Из их числа лишь несколько фактов отбираются для повествова­ тельного объяснения. Это, конечно же, справедливо для любого объяснения, а не только исторического. Еще раз хочу подчеркнуть, что мы объясняем не собы­ тия как таковые, а события, которым даны определенные описания. Выбор опи­ сания важен в равной мере и в истории, и в науке. Но когда описание выбрано,

события должны быть самым тщательным образом объяснены относительно этого описания.

(С) Предположим, мы просто добавили Еа в качестве посылки (За). Де­ дукция выполнялась бы как и прежде, но (За) не имела бы отношения к логическому выведению. Она была бы излишней, дедуктивно неактивной и нарушала бы правило дедуктивной простоты, в соответствии с которым корректный дедуктивный вывод должен содержать те и только те предло­ жения, которые необходимы для заключения. В эстетическом плане и при­ менительно к повествованию аналогом этого было бы несоблюдение тре­ бований художественного вкуса. Если в повествовании содержатся эпизо­ ды, не имеющие отношения к действию, это его изъян. Примером подобно­ го безотносительного к действию эпизода в повествовании может послу­ жить сцена с пьяным привратником в «Макбете», которую именно за это и критиковали. Это, конечно же, не означает, что наличие этого эпизода в пьесе не может быть оправданно как-то иначе. Например, его назначение может состоять в том, чтобы ослабить напряжение, возникающее в резуль­ тате непосредственно предшествующей ему сцены убийства. Так же и исто­ рики могут вводить в свои повествования безотносительные к рассматри­ ваемому действию сведения. Однако меня здесь интересуют только аспекты повествования, направленные на объяснение.

Таким образом, на основании этих аналогий, думаю, мы можем сфор­ мулировать некоторые необходимые условия для единства повествования. Так, если N повествование, то N не имеет единства, если только (А) оно не повествует об одном, и том же субъекте, (В) не дает адекватного объяснения из­ менению в этом субъекте, которое описывается экспланандумом, и (С) не содер­ жит ровно столько сведений, сколько необходимо для (В), и не более того. Я не утверждаю, что это единственные критерии единства. Возможно, существуют и другие критерии для оценки удовлетворительного исторического сочинения, которые могут даже вступать в противоречие с некоторыми из перечисленных критериев, например с (С). Но я не хочу чрезмерно усложнять обсуждаемую

проблему этими деталями, поскольку нам предстоит еще объяснить роль пове­ ствования.

Указанные аналогии между дедуктивным выводом и повествованием под­ крепляют мое утверждение о том, что если дедуктивный вывод является фор­

240 Артур Данто. Аналитическая философия истории

которое предполагает наличие двух общих законов и ссылается на две раз­ личных причины, например К-1 и К-2. Тогда законы выглядят следующим образом:

КЛ F—G; К-2 G—H.

Возможно, нам удастся соединить два эти закона в один более широ­ кий по охвату, а тем более обнаружить единую причину для изменения F—H. Так что здесь аналогия не срабатывает.

С другой стороны, существует еще одна возможность. Предположим, мы заменяем наш общий закон другим (х) (Fx.Gx. Ю.Я*.) и добавляем еще одно начальное условие Ga. В этом случае ни из Fa, ни из Ga в отдельности не следу­ ет заключение, и закон предполагает их конъюнкцию в качестве своего антеце­ дента. Этот вывод, без сомнения, имеет аналог в повествовании, которое требу­ ет более одной причины для объяснения крупного изменения. По сути, мы мог­ ли бы иметь даже законы, в которых требуемые начальные условия должны удов­ летворяться в определенной последовательности, например (х) (FxF . Gxt2 . Э Нх), где нижние индексы указывают, в каком порядке должны удовлетворяться начальные условия. Можно было бы назвать подобные законы исторически­ ми. Тогда с помощью исторических законов при таком указании разделенных во времени начальных условий мы действительно могли бы вывести наше зак­ лючение. Такие законы позволили бы нам делать предсказания или, лучше ска­ зать, небезусловные предсказания. Поскольку можно доказать эквивалентность двух форм (р • q) э г up Z) (д • г), из этого следует, что если у нас есть истори­ ческий закон вида

(C'Vo -C1,., ...с» ,.„)=> £■

и если С° происходит в момент времени /0, мы можем предсказать, что произой­ дет is при условии, что С’.-.С11будут происходить в надлежащей временной пос­ ледовательности. Примерно так же мы могли бы сказать (предсказать), что ра­ кета пролетит определенное расстояние при услрвии, что произойдут три пос­ ледовательных взрыва, и затем, предполагая, что первый взрыв действительно имеет место, предсказать, что ракета пролетит необходимое расстояние, если произойдут два оставшихся взрыва.

Возможно, исторические законы существуют. Возможно даже существуют исторические законы в истории. Но если бы они были открыты, они не добави­ ли бы новых доводов в пользу детерминизма по сравнению с неисторическими законами. Не давали бы они оснований и для вывода о существовании истори­ ческой неизбежности, а если бы давали, то не в большей мере, чем общие зако­ ны неисторического типа дают нам право признать неизбежность в природе.

Так что открытие исторических законов не прибавило бы аргументов в пользу субстантивной философии истории с ее пророческими притязаниями.

Между тем, я думаю, мы вправе утверждать, что возможность преобразова­ ния молекулярного повествования в дедуктивный вывод, зависит от ответа на вопрос, существуют ли исторические законы. Более того, если бы некоторые ис­ торические законы были открыты, все равно оставался бы нерешенным вопрос о том, можно ли найти общий закон для каждого молекулярного повествования.

Как бы там ни было, по крайней мере, в истории известно очень мало исто­ рических законов (если они вообще известны), но это ни в коей мере не умаляет и не подвергает сомнению объяснительную силу повествований. Если что и под­ вергается сомнению, так это философская позиция, согласно которой необходи­ мым условием любого объяснения является возможность его переформулиров­ ки в дедуктивном виде. Я вполне допускаю, что это может быть достаточным условием, но, если мы признаем молекулярное повествование формой объясне­ ния, это не может быть необходимым условием. Это вовсе не означает, что пове­ ствование может быть создано без обращения к общим законам, но оно не нуж­

дается в едином общем законе, который бы охватывал все изменение в целом, объясняемое данным повествованием.

Роль повествований в истории должна быть теперь ясна. Они используются для объяснения изменений и, что наиболее характерно, широкомасштабных из­ менений, охватывающих периоды времени, огромные по сравнению с отдель­ ной человеческой жизнью. В задачу истории входит выявить эти изменения, организовать прошлое во временные целостности и объяснить эти изменения, одновременно рассказывая о том, что произошло, и используя временную перс­

пективу, отражаемую в языке в виде нарративных предложений. Каркас пове­ ствования имеет следующий вид:

/./././..../

но этот каркас может обрасти дополнительными описаниями, поучитель­ ными историями, моральными суждениями и тому подобным. Однако все

это, по крайней мере с философской точки зрения, представляет меньший интерес.

Одно слово в заключение. Даже если предположить, что у нас есть поис­ тине необыкновенные исторические законы, содержащие большое множество переменных и охватывающие огромные периоды времени, это все же не дава­ ло бы оснований утверждать, что связь между этими законами и временными целостностями, в которых они проявляются, была бы более жесткой, чем связь между законами, о которых шла речь, и их конкретными проявлениями. Так что предсказания, которые мы смогли бы делать при помощи этих необыкно­ венных законов; не только были бы условными, но и общими. В лучшем слу­ чае они сообщали бы нам о том, что произойдет только в весьма общих описа-

242 Артур Данто. Аналитическая философия истории

ниях, и при условии, что будут последовательно выполнены определенные начальные условия, опять-таки описанные весьма обобщенно. Поэтому еще раз оказались бы опровергнутыми пророческие притязания субстантивных философов истории и опять встала бы проблема написания истории со­ бытий до того, как они произошли — задача, которую существование ис­ торических законов не снимает. Наше знание о будущем по-прежнему ос­ тавалось бы абстрактным по сравнению с нашим знанием о прошлом. И задача истории по-прежнему заключалась бы в рассказе о том, что же дей­ ствительно произошло, даже если бы рассказ подводился под историчес­ кий закон как его частный случай, и даже если бы этот закон был нам известен. Только истории было бы под силу продемонстрировать потря­ сающее разнообразие временных целостностей, которые при этом охва­ тываются одним историческим законом. Наше желание знать подробнос­ ти прошлого, скорее всего, возросло бы еще больше. Сонеты не кажутся нам менее интересными и прекрасными оттого, что все они, как известно, имеют неизменную форму. Наше восхищение поэтическим творчеством только возрастает, когда мы понимаем, как много совершенно непохо­ жих друг на друга произведений было создано в соответствии с наиболее строгим и неизменным сводом правил.

Глава XII

Методологический индивидуализм и методологический социализм

Я пытался представить доводы против субстантивной философии истории, подчёркивая определённые логические особенности так называемого языка вре­ мени. В ходе этой критики я старался уточнить наше понятие истории, предпо­ ложив, что субстантивная философия истории опирается на неправомерное рас­ пространение способов описания, характерных для истории, за пределы облас­ ти их применимости. Затем я попытался очертить границу, которую мы посто­ янно стремимся преодолеть, однако не можем этого сделать. Анализ истории и анализ субстантивной философии истории взаимосвязаны приблизительно так же, как трансцендентальная аналитика и трансцендентальная диалектика в «Кри­ тике чистого разума» Канта: диалектика показывает, какая прискорбная судьба ожидает разум, когда формы рассудка, описываемые аналитикой, он пытается вывести за пределы области их применения, а именно области опыта. Я хотел бы, чтобы мои рассуждения были поняты в духе критической философии.

Какими бы неудовлетворительными ни были мои доводы, я ничего не могу к ним добавить. Но прежде чем закончить, я хотел бы ответить на упрёк иного рода, который иногда предъявляют субстантивной философии истории, а имен­ но будто она поддерживает то воззрение, согласно которому историю творят не люди, движущими силами истории являются определенные сверхчелове­ ческие или сверхъестественные сущности. Я не хочу сказать, что этот упрёк несправедлив, но я не вижу здесь чего-то философски предосудительного. Даже если философствующие историки принимают такие сущности, то независимо оттого, ошибаются они или нет, их ошибка будет фактической и эмпиричес­ кой, а не концептуальной или философской. Однако, чтобы убедиться в этом, нужен тщательный концептуальный анализ, ибо вопрос чрезвычайно запутан, и его обсуждение требует обращения к сложным темам в онтологии, теории значения, методологии и философии языка, для распутывания которых вряд ли найдутся энтузиасты. Я попытаюсь здесь осуществить такой анализ в на­ дежде на то, что при этом нам удастся продвинуться ещё дальше в понимании исторических предложений.

Под историческим предложением я буду понимать предложение, фор­ мулирующее некоторый факт относительно прошлого. Исторические со­ чинения состоят, главным образом, из исторических предложений и вдо­ бавок отличаются ещё и тем, что значительное число входящих в них ис­ торических предложений в качестве грамматического подлежащего ис­ пользуют имена собственные (например «Фридрих V») или определённые дес­ крипции (например «Курфюрст в 1618 г.») реально существовавших людей.