Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

danto_a_analiticheskaya_filosofiya_istorii

.pdf
Скачиваний:
13
Добавлен:
19.04.2020
Размер:
7.17 Mб
Скачать

214 Артур Данто. Аналитическая философия истории

же самый закон. Сторонники позиции А безусловно отвергли бы это утвержде­ ние, ибо они принимают тезис о свободе воли человека 18. Предсказуемость человеческого поведения представляется им совершенно несовместимой с че­ ловеческой свободой. Если принять сформулированное Гемпелем правило пе­ ревода объяснений в предсказания и vice versa, то оказывается: если поведение людей можно объяснить, то его можно и предсказать. Таким образом, если сто­ ронники позиции А считают, что поведение людей непредсказуемо, то они дол­ жны считать, что оно и необъяснимо с помощью общих законов. Я не хочу сей­ час обсуждать вопрос о том, правы они или нет, связывая предсказуемость с отрицанием человеческой свободы. Тем не менее, я надеюсь, что можно пред­ ложить более тонкий анализ взаимоотношений между объяснением и предска­ занием, который сделает приемлемым для них моё истолкование общих законов и спасёт, пб крайней мере, часть отстаиваемых ими положений. Я вновь хочу

уделить некоторое внимание вопросу описания.

Мне представляется, что если бы нам был известен закон L и если бы к тому же мы знали, что княгиня монегасков не является местной уроженкой и nmofete national является подходящим поводом для чествования государей, то мы смог­ ли бы с определённой долей уверенности предсказать рассматриваемое собы­ тие. Или, лучше сказать, мы могли бы предсказать его при описании с или в — при описании, которое мы охарактеризовали как экспланат. Но отсюда не следу­ ет, что, основываясь на той же самой информации, мы могли бы с такой же уве­ ренностью предсказать это событие при описании а. Несмотря на то, что а, в tic являются описаниями одного и того же события и что вис являются дедуктив­ ными следствиями закона L и указанных нами начальных условий, а неявляет­ ся таким следствием. Теперь я должен сказать, что закон L, как и великое множе­ ство (если не все) других законов, используемых для объяснений в истории, отно­ сится к классу, который является открытым и неоднородным. Это объясняется тем, что экстенсионалами описаний, выступающих в качестве экспланатов, являются

открытые и неоднородные классы событий. Обратившись к моему примеру, можно сказать, что существует множество разных событий и множество действий, совер­ шаемых монегасками, которые одинаково охватываются описанием с (или в) и законом L. Вывешивание флагов представляет собой лишь один из примеров, удовлетворяющих этому общему описанию. При соответствующих соглашени­ ях из описания а следует описание с, но из с не следуете. При техже соглашениях с совместимо с не-я. Государыню-иностранку можно чествовать, и не вывешивая флагов её родной страны. Поэтому можно было бы правильно предсказать с, не предсказывая при этом а, или правильно предсказать с (или в), но неправильно предсказать а. Вместо а вполне могло быпроизойтидругоесобытие, скажем, d, кото­ рое подводится подтотже самыйзаконL иподтоже общее описание с. Поэтомунельзя просто говорить, что мы можем предсказать событие. Вопрос заключается в том,

при каком описании событие может быть предсказано.

Этот вопрос связан с моими более ранними рассуждениями о составлении

ГлаваХ 215

повествований на базе документальных и концептуальных свидетельств. Стре­ мясь заполнить пробелы в историческом знании, когда не хватаетдокументаль­ ных источников («истории-как-свидетельств»), мы можем в качестве пробы и на основе некоторого общего закона или понятия о типе события постулировать, что произошло некоторое событие или множество событий. Так, случайно мы можем натолкнуться на то, что в действительности произошло. Но понятие о типе именно таково: оно выражает то, что обычно случается, и совместимо с целым рядом качественно различных событий. Все эти события удовлетворяют некоторому общему описанию, и любое из них могло бы произойти. Но чтобы узнать, какое из этих событий действительно произошло, нам нужны докумен­ тальные свидетельства. Концептуальное свидетельство в лучшем случае под­ тверждает лишь правдоподобность истолкования.

Законы, которые, согласно подходу Гемпеля, неявно включены в типичные исторические объяснения, достаточно неопределённы в том смысле, что они подходят для любого числа качественно различных примеров. Эти законы не исключают возможность созидания, ибо класс охватываемых ими событий от­ крыт в том смысле, что в принципе мы всегда можем вообразить некоторый пример, входящий в этот класс, но не обязательно похожий на прошлые приме­ ры. Приблизительно втакой же ситуации мы оказываемся, когда классифициру­ ем в качестве произведений искусства такие вещи, которые вовсе не похожи на уже имеющиеся произведения искусства. Это позволяет художникам стремить­ ся к созданию нового, и когда им это удаётся, новизна их творений не исключает автоматически эти творения из класса произведений искусства. Фактически мы здесь имеем дело с тем, что Витгенштейн обсуждал под названием теории «се­ мейного сходства». Семья по природе своей такова, что близкое сходство между её членами чаще всего является исключением, а не правилом. Законы, к кото­ рым мы обращаемся в исторических объяснениях, могут быть включены прак­ тически в неисчерпаемый класс объяснений (или могутих оправдывать), ни одно из которых, как справедливо утверждал Дрей, в действительности не предпола­ гает закона. С другой стороны, эти объяснения могут предполагать закон, когда они соединены с тем, что я мог бы назвать правилами переописания, позволяю­ щими нам заменять данное описание некоторого события более общим описа­ нием. По-видимому, это множество правил трудно определить. Каковы, напри­ мер, критерии, согласно которым мы классифицируем нечто как произведение искусства? Кроме того, не всегда легко осуществить такое переописание, ибо событие может казаться подходящим под одно общее описание, в то время как на самом деле оно требует совсем другого описания. Именно это оставляет ло­ гическую возможность того, что я назвал иллюзией объяснения.

Существует одно очевидное возражение, которое можно выдвинуть против данного истолкования общих законов. Допустим, что кто-то объяснил некоторое событие в полном соответствии с моим анализом, т. е. подвёл его под общий закон после того, как дал ему более общее описание. Он осуществил переход от экспла-

216 Артур Данто. Аналитическая философия истории

нандума к экспланату. Однако мы могли бы использовать тотже самый экспланат и тот же общий закон, хотя объясняемое событие было совсем не тем, что про­ изошло в действительности и было описано с помощью совсемдругого экспланандума. Таким образом, одна и таже объяснительная процедура используется незави­ симо оттого, произошло на самом деле объясняемое событие или нет. Пусть Е бу­ дет рассматриваемым событием, a D — его экспланатом. Предположим, что Е яв­ ляется событием, качественно отличным от Е, но, тем не менее, также подходя­ щим под общее описание D. Теперь встаёт вопрос: если наши объяснительные средства безразличны к различиям между событиями, которые они охватывают, то на каком основании мы утверждаем, что объяснили именно Е, хотя с тем же успехом мы могли бы объяснить Е??Допустим, кто-то скажет, что на самом деле мы не объяснили, почему вместо IE? произошло Е. Из описания D не следует ни Е, ни Е?, хотя из каждого из них при соответствующих правилах будет вытекать D. А раз объяснение совместимо с другими возможными событиями, то можно ли есо вообще считать объяснением? Как пишет Алан Донаган:

«Если предполагают, что объяснение не обязательно логически влечёт то, что оно объясняет, и что оно может быть совместимо с различными ины­ ми возможностями, то оно не объясняет, почему не была реализована та или иная возможность и почему должно было произойти объясняемое событие, а не что-то другое» *9.

Любопытно, что утверждение Донагана, высказанное им в качестве аргу­ мента в пользу модели Гемпеля, в действительности может рассматриваться как возражение против одного из вариантов гемпелевской модели. С другой стороны, не вполне верно утверждать, что объяснение логически не влечёттого, что оно при­ звано объяснить. Оно влечёт экспланат. Проблема в том, что оно не влечёт тех или иных конкретных примеров, охватываемых одним и тем же экспланатом. Поэто­ му мы должны различать два смысла выражения «другие возможности».

Начать с того, что в одном смысле наше объяснение исключает другие воз­ можности. Рассмотрим вывешивание американских флагов наряду с флагами Монако в деньfete national. Это событие может быть выражено любым чис­ лом различных общих описаний или экспланатов. Его можно, например, подве­ сти под описание «чествование иностранной державы», но можно подвести и под общее описание «нанесение оскорбления соседней нации»: вывешивание американских флагов действительно может рассматриваться как выпад против Франции. Это событие одновременно может оказаться и тем, и другим. Однако если наше объяснение правильно, оно устраняет эти общие описания в качестве «других возможностей». Быть может, правда, не стоит столь категорично утвер­ ждать, что они устраняются, ибо всегда сохраняется возможность множествен­ ной детерминации. Даже если мы принимаем принцип достаточного основания и заявляем, что для существования каждой вещи должны быть достаточные ос-

ГлаваХ 111

нования, это не препятствует существованию более чем одного достаточного основания. Точно так же и наличие одного объяснения не может служить аргу­ ментом против существования другого объяснения того же самого события. Одним камнем люди часто убивают двух птиц, идут гулять и одновременно де­ лать покупки, и монегаски могут чествовать свою государыню, чествовать одно иностранное государство и наносить оскорбления другому, причём осуществ­ лять всё это посредством одного действия. Но все эти сложности мы можем пока опустить и сказать просто: если мы подвели событие под правильный экспланат, то при отсутствии множественной детерминации все остальные возмож­ ные общие описания устраняются. Однако при этом сохраняются «другие воз­ можности» во втором смысле, а именно, другие со-возможные события, выра­ жаемые конкретными описаниями, которые удовлетворяют одному и тому же общему описанию. А поскольку общее описание не различает конкретных опи­ саний, постольку оно и не устраняет ни одного из них. Из истинного общего описания мы не можем вывести заключения о том, какое конкретное событие имеет место. Такого рода вещи можно установить только независимым истори­ ческим исследованием, и как раз благодаря тому, добавлю я, что невозможно аналогичное историческое исследование будущего, наше знание будущего оста­ ётся общим и абстрактным по сравнению с нашим знанием прошлого. Даже если бы мы знали все общие законы, мы не смогли бы предсказать событий будущего в их конкретных описаниях. Но рассматриваемое возражение состоит в том, что мы не можем и объяснить событий при таких описаниях.

Таким образом, можно говорить о «других возможностях» в двух смыслах. Во-первых, в том смысле, что одно и то же событие может подводиться под разные общие описания. Именно благодаря этому оказываются возможными множественная детерминация и иллюзия объяснения. Во-вторых, в том смысле, что под одно и то же общее описание могут подводиться качественно разные события. Этим объясняется общий характер нашего знания о будущем итог факт, что без документальных источников (истории-как-свидетельств) наше знание о прошлом осталось бы таким же общим и абстрактным, как наше знание о буду­ щем. Наше объяснение указывает (исключая множественную детерминацию), какому из тех классов, к которым могло бы принадлежать данное событие, оно действительно принадлежит. Я буду говорить, что оно устраняет другие воз­ можности в смысле классов. Однако, выделяя класс, к которому принадлежит данное событие, оно не позволяет нам сказать, какое из возможных событий этого класса действительно произошло. Я буду говорить, что оно не устраняет других возможностей в смысле элементов классов. Это не имело бы большого значения, если бы элементы класса были однородны, но поскольку это не так, постольку это можно считать недостатком данной теории объяснения.

Я не уверен, что смогу удовлетворительно ответить на это возражение20. Тем не менее, кое-что можно сказать. Во-первых, это возражение предполагает существование других возможностей в смысле элементов класса. Если бы их не

218 Артур Данто. Аналитическая философия истории

было, то трудно было бы обвинить теорию объяснения в том, что она их не раз­ личает. Но поскольку другие возможности в смысле элементов класса конкрети­ зируются относительно общего описания и общего закона, примерами которых они являются, постольку данное возражение предполагает именно ту характе­ ристику общих описаний и законов, которую я им дал. Таким образом, данное возражение неявно принимает разработанную мной структуру и признаёт, по крайней мере, отчасти, её значение. Во-вторых, допустим, нам удалось найти описание некоторой средней степени общности между аис (илив), относитель­ но которого некоторые из прежних возможностей в смысле элементов класса превращаются в другие возможности в смысле классов. Но даже и при таком новом экспланате некоторые из прежних затруднений сохраняются, ибо всё ещё остаются некоторые другие возможности в смысле элементов класса. Эти зат­ руднения будут преследовать нас до тех пор, пока мы не придём к такому описа­ нию события, относительно которого не остаётся никаких других возможностей в смысле элементов класса. Такие описания разделяются на два вида: либо это описания типа а, либо это общие описания, относящиеся к классам однородных элементов. В первом случае перед нами встаёт вопрос обобщем законе, из которого дедуктивно следует а: поскольку этот закон включает в себя обозначения конкрет­ ных объектов, постольку — согласно критерию Гемпеля — он будет автомати­ чески исключён из числа общих законов. Во втором случае трудно было бы ска­ зать, каким должен быть этот закон, и почти безусловно неверно утверждение о том, что такие законы используются в исторических объяснениях, ибо любой такой закон относится к неоднородным и открытым классам. Вопрос о том, смо­ жем ли мы когда-нибудь получить такие законы, является спорным, и я не могу решить apriori, какой ответ на него будет дан.

Между прочим, отнюдь не просто заранее сказать, что представляют собой другие возможности в смысле элементов класса, ибо трудно установить, из ка­ ких элементов состоит класс. Быть может, этого вообще нельзя сделать, ибо все­ гда сохраняется возможность того, что человеческая изобретательность создаст новый пример, который мы впоследствии сочтём принадлежащим классу, хотя никак не могли его предвидеть. Можно предсказать лишь общее описание, под которое подводится данный пример. Аналогичным образом, если нам известна склонность человека совершать добрые постугГки, и мы знаем, что данная ситу­ ация такова, что можно ожидать от него совершения этих поступков, совсем не просто сказать, что в точности он совершит. Быть добрым человеком значит творитьдобро, быть внимательным и радовать окружающих своей исключитель­ ной тактичностью. Такая предрасположенность человека оставляет широкое про­ странство для творчества, ибо доброта не сводится к соблюдению каких-то ри­ туалов и не существует исчерпывающего списка тех дел, в которых она может проявиться. Многие черты характера принадлежат к этому типу, поэтому так часто повторяемый детерминистами тезис, что если бы мы точно знали харак­ тер человека и нам были известны условия его деятельности, то мы могли бы

ГлаваХ 219

безошибочно предсказать его поведение, верен лишь наполовину. Мы способны высказать лишь общее описание: без риска ошибиться можно сказать, что добрый человек может совершать добрые поступки, остроумный человек будет поступать остроумно. Однако это не означает, что мы могли бы предсказать конкретные про­ явления добросердечности первого или насмешничества и bons mots * второго.

Мы можем осознать их как примеры общего описания лишь после их появле­ ния, но не способны предсказать их.

В свете этих рассуждений требование объяснить, почему произошло Е, а не какое-то событие, со-возможное с Е в смысле элементов классов, кажется до­ вольно-таки бессодержательным. Можно, конечно, указать некоторое возмож­ ное событие Е\ констатировать, что Услужит той же цели, что и Е, и поставить вопрос: почему вместо Е не произошло Efl Однако объяснение отсутствия Ё\ хотя и может принимать различные формы — данному человеку никогда не при­ ходило в голову совершить Е /иш он отверг^ по тем или иным причинам, — в принципе не требует каких-то иных законов. Иногда такое объяснение могло бы появиться, но в конце концов оно встречает точно такие же возражения. Поэто­ му при отсутствии законов иного рода данное возражение раскрывает существен­

ную особенность структуры объяснения, и оно удобно для представителей по­ зиции Л.

Может быть, слишком удобно. Кто-то мог бы сказать, что подобранный мной пример был специально таким, чтобы представить Л в лучшем свете. Но это не совсем верно. Он был взят в качестве типичного примера исторического объяс­ нения, и вначале мы показали, что он соответствует всем другим позициям, одна из которых была прямо противоположна позиции Л. Сдругой стороны, остаётся вопрос, что нам нужно для выбора общего описания, не должны ли мы выяс­ нять какие-то факты относительно мышления монегасков или их интенций для того, чтобы дать общее описание вывешиванию флагов? Нам не нужно осуще­ ствлять эмпатического проникновения для верификации любого из этих фактов. Во-первых, элемент созидания, который я подчеркивал, уже ограничивает эмпа­ тию. Когда мы сами поступаем творчески, то часто обнаруживаем, что что-то создали, но не имеем ясного представления, как это произошло или что проис­ ходило в нашем мышлении в момент творчества. Поэтому даже если бы кто-то полностью эмпатически воспроизвёл наши ментальные процессы, то он понял бы не больше, чем мы сами. Во-вторых, существуюттакие общие описания дей­ ствий, при которых действие оказывается неинтенциональным, и эмпатия про­ сто не нужна. И, наконец, в некоторых случаях общее описание (экспланат), ко­ торое дают событию сами его участники, может быть ошибочным, может пред­ ставлять собой лишь иллюзию объяснения, что и выясняется в ходе последую­ щего исторического исследования. Но в этом случае объяснение события при его новом, более правильном описании будет значительно отличаться от объяс­ нения, данного участниками события. Поэтому участники событий, как показа-

* Острословия (франц.). — Прим, персе.

220 Артур Данто. Аналитическая философия истории

да, я надеюсь, моя глава о нарративных предложениях, не имеют никаких пре­ имуществ при построении исторических объяснений.

Итак, я пытался спасти ту долю истины, которая есть в каждой из рассмот­ ренных позиций, и сформулировать синтетическую теорию роли общих зако­ нов в историческом объяснении. Этот синтез должен удовлетворить предста­ вителей всех четырёх позиций и соответствовать реальной практике. Но оста­ ётся ли при этом место для той позиции, которую собираюсь защищать я сам? На первый взгляд, синтезированная мной теория представляется полной. Что нужно делать при объяснении событий помимо подведения их под общие опи­ сания и, следовательно, под общие законы? Каким должен быть следующий шаг? Для чего нам нужны повествования? Этим вопросам посвящена следую­ щая глава.

ГлаваХ!. Историческое объяснение:роль повествований

221

Глава XI

Историческое объяснение:роль повествований

Пока мы привели только одно подтверждение в пользу того, что рассказы, или повествования, являются формами объяснения. Я имею в виду то прагма­ тическое соображение, что в определенных контекстах люди, испытывающие потребность в объяснении, обычно ожидают (или хотят услышать) всего лишь правдивый рассказ. По крайней мере, так обстоят дела, и? по всей вероятнос­ ти, это не подлежит сомнению. Кроме того, не подлежит сомнению, что эта потребность обычно исчезает, как только в качестве объяснения предлагается определенного вида рассказ, а те, к кому обращаются за объяснением, также обычно рассказывают историю. Остается только установить, каким условиям должны удовлетворять такого рода рассказы.

Для начала я еще раз обращусь к описанию того, чему мы ищем и даем объяснение. В дискуссиях по поводу исторических объяснений и объяснений вообще, хотя и отмечался, но не был по достоинству оценен тот факт, что экспланандум описывает не просто событие — то, что произошло, а изменение. Дей­ ствительно, наличие изменения часто предполагается самим языком, который мы используем для описания: описание неявно ссылается на прежнее состоя­ ние предмета, подвергшегося изменению. Я уже говорил об использовании «языка времени» в главе V. Здесь мы вновь обнаруживаем, что неявная ссылка на какой-то отрезок времени уже встроена в экспланандумы. Если при описа­ нии автомобиля мы упоминаем о вмятине, то этим мы неявным образом ссы­ лаемся на прежнее состояние этого автомобиля, когда вмятины не было. Когда же мы просим объяснить наличие этой вмятины, мы, соответственно, хотим знать о происшедшем изменении. От рассказов мы ожидаем, что они облада­ ют началом, серединой и концом. Тогда объяснение состоит в заполнении «се­ редины» между крайними временными точками происшедшего изменения. Ос­ новная трудность для отнесения утверждения S из главы VII, к категории рас­ сказа, состоит в том, что на первый взгляд отсутствуют связи между упорядо­ ченными во времени событиями, которые в нем упоминаются. Ни одно из более поздних событий не отсылает явным образом к более раннему, и, следователь­ но, ни одно промежуточное событие не служит серединой между граничащими с ним во времени другими событиями. Таким образом, б’состоитиз серии начал и концов, но относятся они к разным рассказам. Или, возможно, упомянутые в S события являются серединами рассказов, начала и концы которых не включены в S. Рассказ — это описание, а я бы сказал, объяснение того, как происходило

изменение от начала и до конца, при этом и начало, и конец являются частями экспланандума.

222 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Рассмотрим два примера, предложенные недавно философами истории: пример проф. Гардинера * (его использует и проф. Дрей) о том, что Людовик XIV умер непопулярным и пример проф. Нагеля о перемене во взглядах герцо­ га Бекингема2. По всей видимости, если мы говорим, что Людовик XIV умер непопулярным, мы предполагаем, что Людовик не всегда был непопулярен, поскольку в противном случае его непопулярность вряд ли можно было бы объяснить, сославшись на проводимую им политику, которая, как тогда счита­ ли, шла вразрез с национальными интересами Франции. Приводимые обстоя­ тельства служат для объяснения изменения, происшедшего в отношении наро­ да к королю. Они примерно и составляют «середину» в рассказе о том, как изменилось отношение французов к Людовику. Начало и конец рассказа явля­ ются крайними временными точками изменения и в равной мере принадлежат к экспланандуму.

Опять-таки, когда Нагель говорит об объяснении того, почему герцог Бекингем стал противником намечавшегося брака принца Карла с испанской ин­ фантой *, явно предполагается, что герцог не всегда был противником этого брака (иначе не о чем было бы и рассказывать), но произошла явная перемена

вего отношении к этому браку. Мы хотим получить объяснение не просто тому факту, что герцог Бекингем стал противником этого брака, поэтому не­ верно считать экспланандумом предложение «Герцог стал противником брака

вмомент времени /]». Мы хотим получить объяснение именно происшедшей перемене, и более подходящим экспланандумом было бы нарративное предло­ жение, ссылающееся на два разделенных во времени события, например, как сформулировал его Нагель: «Бекингем изменил свое мнение относительно же­ лательности этого брака и стал противником этого плана». Важно отметить использование ссылающихся на время выражений в этом предложении, пре­ тендующем на роль экспланандума. «Герцог изменил свое мнение», «герцог стал противником» — эти выражения предполагают, что прежде он либо за­ нимал нейтральную позицию, либо был сторонником этого брака. Следова­ тельно, было бы ошибкой рассматривать упоминаемое более раннее событие как часть эксплананса, поскольку это событие иначе расположено на логичес­ кой карте структуры исторического объяснения. По сути, мы могли бы опи­ сать более раннее событие при помощи нарративного предложения, в кото­ ром ссылка на более позднее событие выражалась бы не в виде «Герцог был сторонником брака в момент времени 7^, а в виде «Герцог, впоследствии став­ ший противником этого брака, до начала 1623 года поддерживал идею данно­ го союза». Не имеет значения, говорим ли мы, что при этом повествователь­

*Герцог Бекингем Джордж Вильярс, английский государственный деятель (1592—1628), пра­ вая рука Якова I (1612—1625). Первоначально он поддерживал происпанскую политику Якова и даже отправился с Карлом инкогнито в Мадрид. Они провели там восемь месяцев и вернулись ни с чем. После этого герцог Бекингем встал на сторону парла­ мента и стал выступать против этого брака. — Прим, перев.

Глава XL Историческое объяснение: роль повествований

223

ном описании объясняем более позднее или более раннее событие, поскольку объяснению подлежит именно связь между событиями.

Эта связь не является причинной, скорее, события, о которых идет речь, свя­ заны как крайние точки растянутого во времени изменения, как начало и конец некоторой временной целостности, и именно изменению, представленному та­ ким образом, нужно найти причину. На мой взгляд, Нагель неправильно пони­ мает эту связь, когда отмечает, что «трудно представить себе приемлемое обоб­ щение, позволяющее от С0[Бекингем считает желательным брак Карла с испан­ ской инфантой] заключить, что С12 [Бекингем изменяет свое мнение]3. По его словам, «видимо, не существует никакой другой связи между С0и С]2 (действие, которому предлагается объяснение), кроме той, что они "противоположны” друг другу». Но такая связь существует, и Нагель, в действительности, уже сформу­ лировал ее. Просто он искал связь иного рода. А здесь мы имеем связь части с целым. Более раннее событие является частью того, что требуется объяснить, и ссылка на него уже содержится в описании «Герцог изменил свое мнение». Если это так, то предполагать, будто более раннее событие относится к средствам, используемым для объяснения происшедшего изменения, значит уходить от воп­ роса. Оно само составляет часть этого изменения и, таким образом, часть того, что требуется объяснить.

Когда мы говорим об изменении, мы неявно предполагаем непрерывную самотождественность объекта, подвергающегося изменению. Традиционно ус­ матривали некую метафизическую необходимость в том, что неизменная суб­ станция должна пройти через изменение, иначе было бы некорректно вообще говорить об изменении. Не останавливаясь на вопросе о субстанциях, мы все же должны рассмотреть объект, подвергающийся изменению, каким бы мета­ физическим статусом он ни обладал. Итак, возвратимся к нашим примерам и продолжим анализ того, что в них предполагается. Пример Гардинера-Дрея имеет дело с изменением отношения французов к своему королю: они измени­ ли свое отношение. Пример Нагеля имеет дело с изменением мнения герцога Бекингема: он изменил мнение. Именно эта неявная ссылка на непрерывный во времени объект, подвергающийся изменению, придает единство историчес­ кому повествованию. И это еще одно основание для того, чтобы не считать S повествованием: в нем не говорится об одном и том же. Поскольку нет объек­ та, подвергающегося изменению, нет, строго говоря, и самого изменения.

Экспланандум в историческом объяснении может быть представлен в сле­ дующей форме:

Е: х есть F в момент времени 71, и х есть G в момент времени /л,

FviG предикатные переменные, которые должны быть заменены проти­ воположными предикатами; х индивидная переменная, которая должна быть