danto_a_analiticheskaya_filosofiya_istorii

174 Артур Данто. Аналитическая философия истории

следовать рукописи подобно взбунтовавшимся актерам, недовольным сценари­ ем. Опровержения предсказаний достаточно распространены. Кто-то предска­ зывает, что мяч упадет на землю в определенном месте, а кто-то другой его ло­ вит. Безусловно, в интересах человека было бы опровергнуть предсказание, что он умрет в такое-то время, в таком-то месте. Предсказание может избежать все­ го этого только одним способом — оно должно быть обнаружено после того, как событие произошло. Мы не можем, как вы помните, изменить прошлое.

Возможно, тот человек в 1815г. отдавал себе в этом отчет. Может быть, он даже предсказал, что рукопись попадет в руки людей в 1944 г., и они постарают­ ся опровергнуть содержащееся в ней предсказание. Он не только предсказал, как они поступят, но и написал об этом! Если бы в руки людей в 1944 г. попало это «более полное» описание, сложилась бы та же самая ситуация, что и прежде. Мы не можем представить лишь одного: люди знают о предсказании и не имеют возможности его опровергнуть, поэтому предсказанное событие происходит. Допустим, имеется предсказание, что кто-то сделает движение левой ногой в момент времени t) и правой ногой — в момент времени t2- Человек пытается опровергнуть это предсказание: в момент времени /] он старается стоять непод­ вижно или двигать правой ногой, но, несмотря на все его усилия, предсказание сбывается! Ноги его ступают туда, куда им предсказано; человек словно теряет контроль над своим телом, и его конечности двигаются теперь сами по себе. Или представьте, что человек пытается сдержать крик, но обнаруживает, что, несмотря на все его усилия, крик вырывается у него из груди. Вообразите карти­ ну боя, где массы людей испытывают это странное состояние отчуждения. В ужасе они обнаруживают, что целятся из ружей, их пальцы непроизвольно тя­ нутся к гранатам и выдергивают чеку; они пытаются крикнуть «Отходим», но вместо этого у них вырывается предсказанное «Вперед!». Каждый наблюдает за собственными действиями почти как зритель, отстранение, зная заранее, что произойдет, и не имея возможности ничего сделать, чтобы это предотвратить. Возможно, подобное случается в ночных кошмарах или в больном воображении безумного ученого. Во сне мне может привидеться, что кто-то кричит: «Прекра­ ти падать!», и я подчинюсь, прервав свое стремительное движение в простран­ стве. «Прекрати падать!» в реальных условиях является образцом приказа, кото­ рому мы не можем подчиниться. «Отодвинь правую ногу!» при обычных обсто­ ятельствах — образец приказа, которому мы можем не подчиниться, если поже­ лаем. Придуманный мной случай, который я подробно описал выше, мог бы произойти, только если бы люди потеряли контроль над своими действиями. Единственная книга, которую невозможно представить в руках у участников сражения за о. Иводзима, это «История сражения за о. Иводзима». Или, точнее говоря, невозможно представить, чтобы эта книга у них была и чтобы она оста­ валась истинной.

Таким образом, мы не знаем, что историки будущего скажут о нас. Если бы мы знали это, мы могли бы опровергнуть их описания точно так же, как мы

можем опровергнуть предсказания, сделанные до того, как мы совершили ка­ кое-то действие, и это вполне подвластно человеку, возможности которого на­ ука призвана расширять, а не ограничивать.

Теперь предположим, что сражение было предсказано, и предсказание было обнаружено только после того, как событие произошло. Мы считаем это пред­ сказание великим достижением и сожалеем лишь о том, что оно было обнару­ жено слишком поздно. Поскольку оно было обнаружено слишком поздно, оно истинно. Ничто не может случиться с прошлым, что опровергло бы это пред­ сказание, но с течением времени, мы все больше и больше ощущаем необхо­ димость создавать новые описания сражения за о. Иводзима. Какой-то рядо­ вой выжил благодаря героическому поступку человека, в последнюю минуту подумавшего, что он пожертвовал своей жизнью ради такой незначительной личности. Этот рядовой в дальнейшем совершает великие подвиги! Эпизод получает особое значение, о нем рассказывают в школе. Дети с удовольствием разыгрывают сцену спасения человека, который... И все больше нарративных

предложений включается в описания этого сражения, предложений, о которых даже гений в 1815 г. не мог знать.

Могли знать о них Идеальный хронист? Это зависит от нас. Он наше тво­ рение, мы можем делать с ним, что пожелаем. В конце концов, это мы решили, что он способен в ту же минуту записывать все, что происходит, в том виде, как это происходит. Но зачем дальше следовать этой выдумке? Идеальный хро­ нист выполнил свое назначение, и теперь о нем можно забыть. Как и об Иде­ альной хронике, которую нам не удалось представить в таком виде, чтобы она сообщала не меньше, чем мы хотим знать, и не больше, чем мы можем знать. А что можно сказать о нашей не слишком удачной метафизической модели? Разве ее цель была не в том, чтобы в метафорической форме выразить ту мысль, что истинные предложения о прошлом не становятся ложными? Возможно, именно к этому сводится и положение о том, что «прошлое нельзя изменить». А истинные утверждения о будущем? Что ж, если нам удается опровергнуть утверждение о будущем, оно просто не является истинным. Если «изменение будущего» означает только опровержение предсказаний, то мы, безусловно, можем изменить будущее. Почему же тогда мы не можем опровергнуть пред­ сказания, сделанные задним числом? В каком-то смысле мы могли бы это сде­ лать. Если бы я знал, что кто-то задним числом предскажет, что я ел персик в момент времени t\, я мог бы вместо персика съесть яблоко и опровергнуть это предположение. Но именно этого я и не знаю. Если бы мы знали, что историки будущего скажут о нас, мы смогли бы при желании опровергнуть их утвержде­ ния, так же как мы можем опровергнуть предсказания, сделанные людьми до нас. Почему мы не знаем будущее в этом смысле? Я не могу сказать. Но озна­ чает ли высказывание Пирса, с которого мы начали, нечто большее, а не про­ сто незнание нами того, что историки будущего скажут о нас? «Будущее от­ крыто» означает только, что никто еще не написал историю настоящего.

Это вполне типичный случай. Поэзия давным-давно открыла нам, что мы видим себя не так, как видят нас другие люди, что наше представление о себе часто отличается от того представления, которое складывается о нас у других людей, что люди постоянно переоценивают или, напротив, недооценивают свои достижения, неудачи и характер. Такие расхождения редко разрешаются в пользу представлений индивида, ибо наши критерии оценки тех или иных поступков являются в значительной мере бихевиористскими. Наиболее велики эти расхож­ дения в истории, в которой поведение человека мы оцениваем с точки зрения событий будущего. Историк обладает преимуществом, которого в принципе ли­ шены действующие лица и их современники. Историк имеет уникальную воз­ можность видеть действие во временной перспективе. Поэтому, как я уже нео­ днократно повторял, глупо сетовать на то, что, будучи отдалены во времени от тех событий, которые интересуют нас как историков, мы не можем знать их так, как знали их очевидцы. Задача истории как раз и заключается в том, чтобы знать события не так, как знали их очевидцы, а как их знают историки — в связи с более поздними событиями и в контексте времени. Желание отказаться от этого уникального преимущества1неразумно и гибельно для истории, к тому же оно и невыполнимо. Используя образ Платона, можно сказать, что это желание воз­ вратиться в пещеру, в которой будущее всё ещё темно. Люди многое отдали бы за то, чтобы видеть свои действия глазами будущего историка.

Но вследствие того, что историк описывает действия не так, как описы­ вает их само действующее лицо, и при этих описаниях данные действия не могут быть представлены как интенциональные, довольно трудно сказать, как обстоит дело со свободой воли в области истории. Существует есте­ ственная склонность предполагать, что предикаты «быть свободным» и «быть детерминированным» являются противоположностями, так что если для некоторого действия один из них ложен, то второй будет истинным. Однако этот тезис плохо согласуется с тем фактом, что одно и то же дей­ ствие может быть выражено любым числом истинных описаний, некото­ рые из которых будут истинными нарративными предложениями, но лишь при некоторых из этих описаний действие оказывается интенциональным. Я думаю, все согласны с тем, что для того, чтобы действие было свобод­ ным, оно должно быть интенциональным. Анализ интенций является слож­ ным и открытым вопросом, но, по крайней мере, это можно считать несом­ ненным. Кроме того, можно считать несомненным и то, что некоторые дей­ ствия являются интенциональными. С этим мог бы согласиться даже детер­ минист, который добавит только, что даже если действие интенционально, его ещё нельзя считать свободным только по одной этой причине 2. Но как бы то ни было, допустим, что существуют свободные действия, и каждое такое действие интенционально. Однако остаётся ещё тот факт, что эти дей­ ствия интенциональны только при некоторых описаниях, и существуют другие описания, при которых они явно не являются интенциональными.

178 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Если «а интенционально» является необходимым условием для «а свободно», то отсюда следует, что а не является свободным при этих описаниях. Но можем ли мы утверждать, что при таких описаниях оно детерминировано? Это можно было бы сказать, только приняв предположение о том, что если действие не свободно, оно детерминировано. Однако защитник свободы воли теперьдолжен согласиться с тем, что одно и то же действие, свободное при одних описаниях, не будет сво­ бодным при других описаниях, и что если выражение «несвободный» автомати­ чески истолковывается как «детерминированный», одно и то же действие ока­ зывается и свободным, и детерминированным. Отсюда следовало бы, что эти субконтрарные предикаты могут быть оба истинны для одного и того же дей­ ствия.

С другой стороны, действительно ли мы готовы согласиться с тем, что выражение «несвободный» -является синонимом предиката «детерминиро­ ванный»? Обычно считается, что детерминист по-своему истолковывает этот предикат, который он хочет приписать каждому действию. Самое меньшее, он понимает под ним приблизительно следующее: каждое дей­ ствие есть следствие причин, наличие которых вытекает из того факта, что действие осуществлено и при данных причинах должно было осуще­ ствиться. Однако даже такая минимальная характеристика сталкивается с некоторыми острыми проблемами, когда действия выражены нарратив­ ными предложениями.

Рассмотрим уже упомянутый пример предложения, которое описывает Ари­ старха Самосского как предшественника Коперника. Это предложение можно встретить в любой современной истории астрономии. Несомненно, никто не стал бы утверждать, что Аристарх намеренно стремился предвосхитить от­ крытие Коперника. Следовательно, с точки зрения защитника свободы воли, это не было свободным актом. Но мы могли бы сказать, что при таком описа­ нии Аристарх был причинно вынужден предвосхитить открытие Коперника, что для этого были все причины. А если причины были даны, то это действие должно было осуществиться. Можно сказать и так. Но не будем ли мы тогда вынуждены признать, что и более поздние действия Коперника также должны были осуществиться? Нет сомнений, что Аристарх не смог бы стать предше­ ственником Коперника, если бы Коперник позднее не осуществил то, что преж­ де сделал Аристарх. Но тогда если действия "Аристарха детерминированы, т. е. должны осуществиться в силу имеющихся причин, то и действия Коперника должны осуществиться, и это должно быть истинно в то время. Не означает ли это, что все причины более позднего события уже существовали тогда, ког­ да имелись причины более раннего события? Это приводит к весьма стран­ ным следствиям, в частности к выводу о том, что историк, пытающийся рас­ крыть причины поведения Коперника в XVI столетии, был бы совершенно дезориентирован: для его объяснения он был бы вынужден рассматривать со­ бытия IV столетия до н.э.

Глава IX. Будущие и прошлые случайности

179

Альтернативы тоже не очень привлекательны. Допустим, мы хотим сохра­ нить нашу веру в то, что, по крайней мере, некоторые причины действия можно обнаружить во времени, непосредственно предшествующем данному событию, и что историки науки не заблуждаются, когда пытаются понять поведение Ко­ перника в свете локальных причин. Но если событие Е2(по крайней мере, отча­ сти) детерминировано причинами, появившимися после более раннего события Е], с которым оно связано повествованием, то при требуемом повествователь­ ном описании не все причины Е\ были в наличии, когда появилось Е\. В частно­ сти, отсутствовали причины более позднего события, которого логически тре­ бует нарративное предложение. Я думаю, это сильно ослабляет претензии де­ терминистов на высказывание предсказаний. Допустим, у нас есть два события £j и Е2, разделённых во времени, но связанных нарративным предложением, и некоторые причины Е2появляются после Е\. В таком случае совершенно оче­ видно, что даже идеально полное описание мира в момент появления £, не дало бы нам адекватной информации для безошибочного предсказания Е2и даже Е} при данном нарративном предложении. Следовательно, существуют такие ис­ тинные описания событий, при которых они не могут быть предсказаны даже при совершенном знании предшествующих им причин. Можно сказать, что Е\ детерминировано причинами, которые появились после того, как оно произош­ ло, но такое обращение казуального отношения вступает в противоречие с инту­ ициями историка. Отсюда вытекало бы, что какие-то причины события следует искать в периоды, более поздние по отношению к моменту свершения события, например полное объяснение деятельности Аристарха потребовало бы исследо­

вать причинные отношения, существовавшие, грубо говоря, во времена Копер­ ника.

Я полагаю, в распоряжении детерминиста имеются две альтернативы, если он согласится с моей минимальной характеристикой его позиции. Пер­ вая альтернатива заключается в том, чтобы рассматривать нарративные предложения как незаконные и провозглашать, что детерминизм подходит для всех ненарративных описаний событий. Конечно, это героическая по­ зиция, но я не уверен в том, что она приемлема, ибо именно посредством нарративных предложений мы выражаем наше восприятие мира во време­ ни. Если бы детерминист возразил, что ошибочно в восприятие мира вклю­ чать временные отношения, то мы просто указали бы ему на то, что описа­ ния одних событий в качестве причин других событий представляют собой, как я показал, частный случай нарративных предложений и уже принадле­ жат к нашему восприятию мира во времени. Если же язык причинности не­ правомерен, то о чём вообще тогда говорит детерминист? Вторая альтерна­ тива приходит почти к такому же результату. Она заключается просто в утверждении о том, что существуют такие описания событий, при которых эти события-не детерминированы. Однако детерминист не в большей мере склонен отождествлять выражение «не детерминировано» с выражением «сво-

180 Артур Данто. Аналитическая философия истории

бодно», чем защитник свободы воли склонен отождествлять «не свободно» с «детерминировано». По этим причинам трудно сказать, что делать в истории с контроверзой «свобода воли — детерминизм». Когда мы имеем дело с нарратив­ ными предложениями, трудно сказать, детерминированы действия или свобод­ ны. Обычно они не являются ни тем, ни другим.

Существует разновидность детерминизма, свободная от раздражающих вопросов причинности, которую иногда называют «логическим детерми­ низмом». Она опирается на свойства предложений, якобы не связанные со временем, а именно на их истинностные значения. Принимая тот или иной вариант корреспондентной теории истины, логический детерминист утвер­ ждает, что если бы (например) я читал газету «Тайме» в определённый мо­ мент времени t\, то предложение «Данто читает ’’Тайме” в момент fj» было бы истинным, а если бы я не читал в этот момент газеты, — ложным. Но тогда если это предложение истинно в любое время, то оно истинно в каж­ дый момент времени, а это означает, в частности, что всегда было и всегда будет истинным, что «Данто читает "Тайме” в момент /,». Не имеет значе­ ния, произнёс ли кто-нибудь когда-то это предложение, было ли оно напи­ сано и знал ли о нём кто-нибудь вообще. Из того, что оно истинно, и из того, что если предложение истинно, оно не может быть ложным, следует, что это предложение не может быть ложным. Но если оно не может быть ложным, то не может случиться так, что я не читаю «Тайме» в момент f,. Короче говоря, всё, что случилось, должно было случиться, а всё, что не слу­ чилось, и не могло случиться. Здесь нет ни слова о причинах. Логический детерминизм подвергался критике, например Райлом, указавшим на то, что:

«Мы незаметно привыкаем к тому, чтобы... думать об истинах, по­ явившихся до тех событий, относительно которых они истинны, как о причинах этих событий, и только сравнение дат удерживает нас от рассмотрения событий как следствий тех истин, которые были установлены после совершения событий» 3.

Но, я думаю, логический детерминист не совершает такой ошибки. Во-пер­ вых, потому, что причины являются событиями,’существующими во времени, а суждения таковыми не являются; истинное предложение не есть нечто та­ кое, что случается, скорее, если предложение истинно, то, о чём оно гово­ рит, должно иметь место. Логический детерминист не претендует на знание причин. Несомненно, скажет он, события имеют причины; ведь что-то зас­ тавило меня читать «Тайме» в момент /j. Но тогда независимо от времени истинно, что это заставило меня читать «Тайме» в момент f,, поэтому опятьтаки независимо от времени истинно, что я должен читать «Тайме» в мо­ мент ?,, следовательно, невозможно, чтобы я не читал «Тайме» в этот момент4.

И когда Райл сам говорит об истинах, появившихся до тех событий, относитель­ но которых они истинны, он принимает ту самую точку зрения, которую хочет критиковать. Чтобы оценить особенность детерминистского аргумента, нужно посмотреть сочинения фаталистов. Герой новеллы Дидро «Жак-фаталист» выс­ казывает эту позицию в одном из бесконечных диалогов со своим хозяином.

Отправив в постель разгулявшихся в трактире грабителей, он возвращается к прерванной беседе:

Хозяин. Черт, а не человек! Ты, значит, веришь...

Жак. Ни верю, ни не верю.

Хозяин. А если б они отказались лечь? Жак. Этого не могло быть.

Хозяин. Почему?

Жак. Потому что этого они не совершили5.

Попробуем реконструировать аргумент, лежащий в основе этой странной позиции. Предполагается, что каждое суждение либо истинно, либо ложно. Поскольку суждение не может быть одновременно истинным и ложным, по­ стольку если оно истинно, оно не может быть ложным. Это вместе с правила­ ми синонимии позволяет нам построить следующее рассуждение:

(!)/> необходимо либо истинно, либо ложно.

(2)Если/? истинно, то невозможно, чтобы оно было ложным.

(3)Если невозможно, что/? ложно, то невозможно, что/? не истинно.

(4)Если невозможно, что/? не истинно, то необходимо, что/» истинно. Следовательно, (5) Еслнр истинно, то необходимо, что/? истинно.

Спомощью аналогичного рассуждения мы получаем:

Следовательно, (6) Если р ложно, то необходимо, что р ложно. Из утверждений (1), (5) и (6) мы получаем:

Следовательно, (7) Необходимо, что р истинно, или необходимо, что р ложно.

Здесь предполагается, что истина есть семантическое отношение между предложением и событием, и хотя события происходят во времени, это отноше­ ние, по-видимому, от времени не зависит. Кроме того, если некоторое предло­ жение истинно, то данное отношение должно иметь место. Детерминист, не­ сомненно, счёл бы абсурдным утверждение отом, что предложение о некотором событии необходимо истинно, но событие может не произойти. Поэтому если предложение необходимо истинно, событие необходимо должно произойти. Та-

182 Артур Данто. Аналитическая философия истории

ким образом, наконец, если событие произошло, оно произошло необходимо и невозможно, чтобы оно не произошло. Таков, в общем, логико-философский

багаж героя-фаталиста Дидро.

Нарративные предложения не страшны для детерминизма такого рода и они не создают для него трудностей. В самом деле, он утверждает, что будущие события детерминированы раз и навсегда быть такими, какими они будут. Хотя логический детерминизм, как я указал, не требует, чтобы истинные предложения обязательно были написаны или известны, Жак-фаталист скло­ нен думать, что это так. «Все, что случается с нами хорошего или дурного,

— весело сообщает он своему хозяину, — предначертано свыше» 6. Это зву­ чит почти как Идеальная хроника и весьма похоже на опережающее исто­ рическое знание, когда история событий известна некоторому всеведающему существу ещё до того, как события произошли. «А разве вы знаете, су­ дарь, какой-нибудь способ уничтожить это предначертание?» — спраши­ вает Жак. Я склонен серьёзно отнестись к вызову, неявно содержащемуся в этом вопросе, и хотел бы проанализировать логику опережающего истори­ ческого знания в связи с логическим детерминизмом.

Один вариант логического детерминизма был подвергнут критике Ари­ стотелем в чрезвычайно сложном отрывке из трактата «Об истолковании». Аристотель чувствует, что если аргументация детерминиста верна, она унич­ тожила бы возможность действия и лишила смысла решения людей по по­ воду своих действий. Он подозревает, что решения были бы бесполезными, если бы всё происходило по необходимости, и полагает, что предваритель­ ное размышление в свете имеющейся информации полезно для совершения действия 7. Поэтому он стремится опровергнуть аргумент детерминиста. И способ, который он использует для этого, согласно большинству интерпре­ таторов, таков: он утверждает, что (1) ложно. Вовсе не является необходи­ мым, что каждое суждение истинно или ложно. Если это так, то это, безус­ ловно, подрывает аргумент детерминиста, ибо при всей его формальной правильности, если одна из его посылок ложна, то мы не обязаны согла­ шаться с заключением. Аристотель считает, что (1) ложно потому, что для него имеются исключения. Конечно, Аристотель мог либо критиковать рас­ суждение своего оппонента, либо вывести свою собственную позицию, на­ падая на другую посылку, а именно на (2), которая эквивалентна контрпо­ зиции 8:

(2а) Если возможно, чтор ложно, тор не истинно.

Утверждение (2а), очевидно, двусмысленно. Его можно истолковать (по крайней мере) двояко:

(2Ь) Если возможно, что/? ложно, тор ложно.

(2с) Если возможно, что/? ложно, тор не безусловно истинно.

Но (2Ь) ложно, поэтому эквивалентная ему контрпозиция (2а) тоже ложна, а поскольку (2) требуется для детерминистского аргумента, этот аргумент раз­ рушается при такой интерпретации. Однако интерпретация (2с) очень близ­ ка собственной позиции Аристотеля. Он мог рассуждать так: если только возможно, что р ложно, то столь же возможно, что оно истинно. Но, ко­ нечно, не безусловно истинно. И, опять-таки, не безусловно ложно. Поэто­ му, если существуют суждения, о которых можно сказать, что они, воз­ можно, истинны и они, возможно, ложны, то существуют суждения, кото­ рые не являются безусловно истинными и не являются безусловно ложны­ ми. Это противоречит утверждению (1).

Такой вывод, однако, почти наверняка был бы оспорен детерминистом, который спросил бы, как интерпретируется слово «возможно». Если Арис­ тотель истолковывает фразу «Возможно, что р истинно и возможно, что р ложно» как означающую только: «Мы не уверены в том, истиннор или лож­ но», то он сам впадает в ошибку: «Если мы не уверены, истиннор или лож­ но, то р не является ни безусловно истинным, ни безусловно ложным». Та­ кой вывод, скажет детерминист, либо ложен, либо совершенно тривиален, ибо консеквент лишь повторяет то, что сказано в антецеденте. Если же, с другой стороны, Аристотель имеет в виду не эпистемологическую интер­ претацию — ив этом отношении детерминист не может к нему придраться,

— а подразумевает, что р действительно, объективно не истинно и не лож­ но, то такую интерпретацию детерминист отвергает. Он будет настаивать на том, что при такой интерпретации высказывание «р возможно» ложно для каждого значения р. Следовательно (с точки зрения материальной имп­ ликации), (2Ь) истинно. Поэтому при таком истолковании (2а) трудности отпадают. С другой стороны, истолкование (2а), благоприятное для пози­ ции Аристотеля, предполагает тезис, который Аристотель хотел бы обо­ сновать. Как и прежде, рассматриваемый вопрос должен быть соединён с детерминистским утверждением, а Аристотель отвергает (1). Это логичес­ кое отступление должно ясно показать, что фразе «Некоторые суждения не являются ни безусловно истинными, ни безусловно ложными» Аристотель придавал глубокий и не просто эпистемологический смысл — «по природе вещей, а не только в отношении нашего знания или незнания вещей», как выражает это Ричард Тэйлор '.

«По природе вещей...»? Детерминист считает это неясным. Не хочет ли Аристотель сказать, что в мире существуют ситуации, не являющиеся ни тем ни другим? Ситуации, в которых <« есть F» и «5 не есть Г» не явля­ ются ни истийными, ни ложными? Аристотель этого не говорит. Он не говорит, что существуют или когда-либо существовали такие ситуации.