Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

danto_a_analiticheskaya_filosofiya_istorii

.pdf
Скачиваний:
13
Добавлен:
19.04.2020
Размер:
7.17 Mб
Скачать

164 Артур Данто. Аналитическая философия истории

его специфической форме не существовало в классической литературе до появления романтизма точно так же, как прихотливый узор не суще­ ствует в проплывающем мимо облаке, пока его не увидит художник, сво­ им воображением преобразующий бесформенную массу» 25.

Это, конечно, звучит экстравагантно. Я бы, скорее, сказал, что элемен­ ты романтизма присутствовали в классической литературе, ожидая своего открытия. Но для такого открытия нам необходимы понятие романтизма и критерии определения романтического. Но понятие романтизма естествен­ но не существовало в период расцвета классической литературы. В скобках заметим, что какие бы элементы в работах классических авторов ни подво­ дились под понятие романтизма, они, без сомнения, были включены в эти произведения намеренно. Но о’ни не были включены намеренно в качестве «романтических элементов», поскольку авторы не имели в своем распоря­ жении этого понятия. Это служит важным ограничением при использова­ нии понятия Verstehen *. В намерения Аристарха не входило предвосхитить открытие Коперника, равно как в намерения Петрарки не входило поло­ жить начало эпохе Возрождения. Чтобы дать подобные описания, необхо­ димы понятия, которые станут доступными только в более позднее время. Из этого следует, что, даже обладая доступом к сознанию людей, действия которых он описывает, Идеальный хронист не способен оценить значение этих действий.

Чтобы понимать историческое значение событий в тот момент, когда они происходят, необходимо знать, с какими более поздними событиями их свяжут историки будущего в своих нарративных предложениях. Так что недостаточно одной способности предсказывать события будущего, необходимо знать, ка­ кие будущие события окажутся относящимися к делу, для этого требуется пред­ сказать интересы историков будущего. Теперь я хотел бы обратиться к вопро­ су о предсказании событий. Однако мимоходом замечу, что если Идеальный хронист должен будет предсказывать, то образцом для него послужат сочине­ ния обычных историков, а не наоборот, как мы полагали ранее.

Мы не можем назвать предложение 5 предсказанием просто потому, что оно стоит в определенной форме времени, поскольку некоторые предложения могут быть предсказаниями и стоять в прошедшем времени, хотя это для них нетипич­ но. Так, «Аристарх предвосхитил открытие Коперника» является предсказани­ ем влюбой момент времени с 270 г. до н.э. по 1453 г. н.э26Не зависит отнесение S к предсказаниям и от намерения человека, высказывающего его, поскольку человек может ошибиться в датах; соревнование, результаты которого он пыта­ ется предсказать, возможно, уже состоялось и победитель определился к тому времени, когда он формулирует S21. Я сформулирую не определение, но только

* Понимание (нем.). — Прим, перев.

Глава VIII. Нарративные предложения

165

необходимое условие для предложения предсказания: ^является предсказанием,

если 5 ссылается на событие Е и Е не происходит ни раньше, ни одновременно с высказыванием предложения S™.

Тогда нарративное предложение, содержащее ссылку на упорядоченную относительно времени пару событий £, и E# будет предсказанием при его ис­ пользовании Идеальным хронистом, поскольку он записывает это предложение, когда происходит Е Л (напомню, что в нарративном предложении описы­ вается более раннее из двух событий), а стало быть, раньше по времени, чем ЕТ Более того, чтобы Идеальная хроника оставалась окончательной, эти предсказания должны быть верными. Однако это существенно меняет задачу Идеального хрониста. Поскольку два события, о которых говорится в нар­ ративном предложении, принадлежат к одной временной структуре, Идеаль­ ный хронист должен точно так же структурировать будущее, как будущие историки будут структурировать прошлое. Поскольку Идеальная хроника должна быть полной, все нарративные предложения, истинные относитель­ но Е„ должны быть записаны сразу, и соответственно Идеальный хронист, должен «заложить» все временные структуры, в которые будет помещено событие Е\. В результате в Идеальной хронике история будет написана до того, как она произошла. Так что если мы теперь позволим фрагментам Идеальной хроники попасть в руки историков, последние узнают из них намного больше, чем что произошло и как произошло. Они узнают, что произойдет (если события, описанием которых они располагают, как-то связаны с будущими событиями). Но тем самым мы нарушаем ассиметрию в нашем представлении о прошлом и будущем: прошлое и будущее теперь равны в отношении определенности. Это аналитика. Истинность р логи­ чески вытекает из истинности высказывания «я верно предсказывает, и то р», а каждое предсказание Идеального Хрониста верно по определению.

Таким образом, это все меняет. В частности, изменяются познаватель­ ные возможности Идеального хрониста. Прежде он был посвящен в гораз­ до большее количество подробностей, нежели это доступно человеку, одна­ ко его способ познания представлял собой простое расширение обычной познавательной ситуации: он наблюдал события, о которых писал. Но не­ возможно наблюдать будущие события, не изменив значение слова «наблю­ дать». Как тогда он может знать о будущем? Остаются ли действия Иде­ ального хрониста по-прежнему доступными нашему пониманию? Обратимся сначала к более обычным для человека ситуациям, в которых делаются пред­ сказания, а затем вновь вернемся к данным вопросам.

Когда в момент времени ?( человек предсказывает, что событие Е произой­ дет в момент времени (2, мы всегда можем спросить, откуда он знает или поче­ му он думает, что Е произойдет в момент времени t>- Таким образом, мы про­ сим представить подтверждающие данные, и наше доверие к предсказанию будет зависеть от нашей оценки этих данных. Пусть предсказание будет та-

166 Артур Данто. Аналитическая философия истории

ким: «В момент времени ?2пойдет дождь». В данном случае подтверждающие данные могут включать все от приступа ревматизма и просто предчувствия, грозовых облаков и поведения птиц до результатов экспериментов в камере Вильсона, рентгеновских лучей, электронной дифракции и тому подобного. Или же это может быть прогноз погоды, опубликованный в газете. В любом случае эти подтверждающие данные будут приняты, только если можно ответить на вопрос, почему они считаются основанием для веры в то, что в момент времени t2 пойдет дождь. Ответы могут варьироваться от простого индуктивного обобщения до новейших метеорологических теорий. Короче говоря, для предсказания нам нужно некоторое событие и то или иное законо­ подобное предложение, которое позволит нам на основе этого события сде­ лать заключение о том, что произойдет в будущем. Сейчас меня не интересует вопрос, являются ли какие-то данные плохим или хорошим подтверждением, меня интересует только наиболее общее требование, которому они должны удовлетворять, чтобы вообще быть подтверждающими данными, а именно: какие бы данные ни приводились в подтверждение, они должны быть доступ­ ны в тот момент, когда делается предсказание. Если учесть нашу характерис­ тику предсказания, то это требование точно исключает одну вещь: само пред­ сказываемое событие. Любое утверждение о том, что Е произойдет, высказы­ ваемое, когда Е уже произошло, будет автоматически ложным в силу того, что оно искажает временное отношение между моментом, когда его высказывают, и событием Е. Следовательно, если Е предлагается в подтверждение предска­ зания о нем самом, то это предсказание становится ложным.

Итак, в момент времени / 2мы располагаем информацией, которая в прин­ ципе недоступна человеку, предсказавшему, что произойдет в момент времени *2. Точнее говоря, теперь мы имеем возможность знать, было ли его предска­ зание верным или нет. Если нас спросить, откуда мы знаем, что идет дождь, мы в принципе можем предъявить подтверждающие данные, которые даже самый совершенный прогноз погоды не мог бы предоставить раньше: мы мо­ жем указать на идущий дождь. Если нарративное предложение ссылается на два разделенные во времени события и является предсказанием до тех пор, пока не произойдет более позднее событие, то, видимо, после этого события историки могут приводить в подтверждение указанного нарративного предло­ жения данные, которые в принципе были недоступны до того, как это событие произошло: они могут ссылаться на само событие. Таким образом, они имеют возможность знать, истинно ли данное нарративное предложение, чего не мог знать никто до того, как это событие произошло. Было ли оно истинным рань­ ше — на этот вопрос я отвечу в следующей главе. Сейчас меня интересует

только эпистемологическая сторона вопроса.

Но если мы действительно проводим эпистемологический анализ, мы заш­ ли слишком далеко. Предположим, что в момент времени /} предсказывается, что событие Е произойдет в момент времени ?2. Тогда в момент времени <2кто-

Глава VIII. Нарративные предложения

167

то действительно будет располагать информацией, недоступной в момент време­ ни / j , а именно самим событием, если предсказание окажется верным. Предполо­ жительно, этот человек является свидетелем самого события Е, тогда как в мо­ мент времени t, можно наблюдать только признаки Е. Но тогда свидетелем Е можно быть только в момент времени <2: в момент времени /Ауже слишком по­ здно, как, впрочем, и влюбой момент tn(где и > 3). Начиная с момента времени <3, мы находимся примерно в том же положении, что и тот, кто сделал предсказание в момент времени /\: подобно ему мы можем наблюдать только признаки события Е, происшедшего в момент времени tT В каком-то смысле мы находимся в менее выгодном положении. Предсказатель может по крайней мере надеяться стать сви­ детелем события, которое он предсказывает. Тогда как наши собственные аргу­ менты систематически опровергают предложения «Я буду свидетелем £», если Е произошло раньше, чем это предложение было высказано. Предсказатель имеет возможность стать свидетелем, и, таким образом, он может узнать, верно его

предсказание или нет. Но этого не может сделать тот, кто предсказывает задним числом (retrodict).

Этот недостаток частично компенсируется тем, что тот, кто предсказывает событие Е, итог, кто предсказывает его задним числом, могут наблюдать различ­ ные классы признаков события Е. Возможно, мокрые улицы являются не более надежным признаком того, что шел дождь, чем грозовые облака — признаком того, что пойдет дождь, но экземпляры «De Revolutionibus Orbium Caelestium» * будут, без сомнения, более надежным признаком того, что кто-то написал эту книгу, чем любой признак (если таковой можно себе представить), говорящий о том, что ее кто-то напишет. В любом случае тот, кто предсказывает событие зад­ ним числом, можетрасполагать свидетельствами очевидца события, которые, учи­ тывая наше общее ограничение, совершенно исключены для обычного предска­

зателя. Истории событий пишутся после того, как эти события произошли, а не до того.

Признавая, что наше ограничение исключает возможность того, что кто-то скажет, будто он был свидетелем события и теперь ждет, когда оно произойдет; признавая также, что мы сочли бы абсурдными слова человека отом, что его кни­ га опубликована, поэтому ему лучше приняться задело и написать ее; так не сле­ дует ли нам сходным образом признать абсурдным заявление о том, что кто-то написал историю событий, хотя эти события только должны еще произойти! По­ пробуем представить себе такой случай.

Предположим, мы находим книгу, озаглавленную «Сражение за о. Иводзи­ ма» **. Она описывает в мельчайших подробностях участников и ход этого сра­

*Латинское название выдающегося труда Коперника «Об обращении небесных сфер» (1543), содержащего изложение гелиоцентрической системы мира. — Прим, перев.

**Имеется в виду ожесточенное сражение за остров Иводзима (в Тихом океане) между морскими пехотинцами США и японскими войсками в 1945 г. Именно во время этой операции была сделана знаменитая фотография морских пехотинцев, вод

168 Артур Данто. Аналитическая философия истории

жения: сообщается, кто был ранен и когда, кто был убит и при каких обстоятель­ ствах, а затем мы обнаруживаем, что эта книга была написана в 1815 г.! Несмотря на это, она сообщает больше сведений, чем нам известно, хотя мы являемся, ска­ жем, лучшими экспертами по истории этого сражения. Используя эту книгу, мы находим тех оставшихся в живых участников сражения, о которых нам раньше было неизвестно. И их свидетельства всегда согласуются с этой странной нару­ шающей хронологию находкой, которая теперь становится бесценным руковод­ ством для исторического исследования, подобно карте, на которой указан путь к

сокровищам!

В конце концов, человек может сначала составить карту, ведущую к сокрови­ щам, а затем закопать их в соответствующем месте или велеть кому-то закопать их там. Человек может сначала разработать программу и затем начать ее выполнять или велеть кому-то выполнить ее.’Это примеры «исправления фактов»29. Почему же тогда мы не можем написать историю прежде, чем произойдут события, о ко­ торых мы пишем? Кто-то мог бы сказать, что это нельзя назвать историей, что история по определению относится к прошлому и что, соответственно, говорить, будто история событий 1945 г. может быть написана в 1815 г., означает нарушать правила словоупотребления. Я не хочу уйти от решения вопроса таким образом. Пусть это не называется «историей». Но предположим, мы обнаружили, что книга была написана в 1815 г., только после того, как приняли эту книгу за точное и окончательное описание сражения за о. Иводзима. Я нахожу слабое утешение в том, что мы не можем больше называть это историей. Именно возможность суще­ ствования такой книги, как бы ее ни называли, приводит меня в замешательство.

Маленький ребенок в своем лепете может случайно произнести ряд звуков, которые окажутся доказательством теоремы Ферма. Назовите это совпадением: один ряд звуков может быть равновероятным с любым другим рядом. Или со­ чтите ребенка оракулом и пригласите математиков, чтобы они внимательно выс­ лушали его лепет. Любое действие считается разумным в данном случае. Но пред­ положим, что наша странная рукопись обнаружена в стопке бумаг, составляю­ щих литературное наследие писателя XIX в., и вместе с ней найдены письма. Среди прочего в них часто встречаются фразы: «Я с головой ушел в работу над книгой об Иводзиме. Работа продвигается медленно...». Достаточное количе­ ство подобной сопутствующей документации убедит нас в том, что книга явля­ ется результатом сознательного человеческого замысла. Мы видим, что некото­ рые фразы зачеркнуты, и их заменяет правка, которая содержит точные факти­ ческие сведения, и все это написано архаичным почерком XIX в. Каждый ска­ жет: рукопись подделана. Однако если бы мы нашли среди бумаг Ньютона карту небесного свода на 1960 г., проверили ее и убедились, что она совершенно вер-

ружающих флаг США на одной из вулканических вершин острова, которая была по­ ложена в основу создания военного мемориала на Арлингтонском национальном клад­ бище в г. Вашингтон (округ Колумбия). Остров был возвращен Японии в 1968 г. —

Прим, перев.

Глава VHI. Нарративные предложения

169

на, мы бы не заподозрили обмана. Мы не ощущали бы неудобства, которое воз­ никает, когда под угрозой оказывается фундаментальное понятие. Отчего так?

Витгенштейн писал: «Будущее от нас сокрыто. Но думает ли так астроном, вычисляющий дату солнечного затмения?»30 Вопрос риторический: совершен­ но очевидно, что астроном так не думает. Но дело в том, что мы примерно зна­ ем, чем занимается астроном: он определяет исходные положения небесных тел, решает уравнения и т.д. Наш прозорливый историк написал: «Работа продвига­ ется медленно». Но что эта за работа? Мы не знаем. Мы только знаем, что это, возможно, не совсем то, что обычно делают историки: работают в архивах, ус­ танавливают подлинность документов, критически анализируют свидетельства, беседуют с оставшимися в живых, изучают фотографии. Мы можем теперь на­ чать склоняться к тому, чтобы сказать, что не может идти речь о написании исто­ рии прежде самих событий, поскольку ничто (в данном случае) не может счи­ таться историографией. Для астронома будущее сокрыто не больше, чем про­ шлое, а предсказания и описания, сделанные задним числом, составляют одно целое. Но существует особого рода асимметрия между признаками и «следами» событий, о которой мы говорили выше. Отпечатки ступней появляются после того, как сделан шаг, а не до него. Фотографии, свидетельства очевидцев и тому подобное появляются после событий, которые они призваны удостоверить, а не до них. Именно с такого рода вещами имеет дело историография. Подумайте о невероятных трудностях, возникающих при попытке определить, куда именно

наступит человек, проходя по полосе песка, и как легко задним числом указать, куда он наступил, пока видны следы.

Это асимметрия уходит еще глубже. Глядя на грозовые облака, я могу ска­ зать: «Пойдет дождь, если только не...», а видя мокрую улицу, я могу сказать: «Шел дождь, если только не...». Едва ли найдется фраза, которой можно было бы закончить оба предложения. Так, окончание «если только не проехала поли­ вальная машина» вполне подходит ко второму предложению, но при изменении формы времени «если только не проедет поливальная машина» совершенно не подходит к первому. Или можно сказать, глядя на грозовые облака: «Пойдет дождь, если только ветер не переменится», но «Шел дождь, если только ветер не переменился» звучит странно, когда все вокруг мокрое. Более того, если чело­ век является свидетелем события Е в момент времени t2, он по-прежнему счита­ ется свидетелем в момента времени Д, но, хотя он и будет свидетелем события, он не считается свидетелем в момент времени Л.

Однако если мы используем свидетельства очевидца как основание для опи­ сания события задним числом, мы полагаемся на его память. Почему бы, в кон­ це концов, здесь не могла бы существовать симметрия и почему мы не могли бы воспользоваться как основанием для предсказания заявлениями о своих предви­ дениях * того, кто будет свидетелем? Назовем такого человека пред-свидете-

* Имеются в виду «видения», в которых человек переживает то, что с ним лично произойдете будущем. — Прим, перев.

170 Артур Данто. Аналитическая философия истории

лем (pre-witness). Пред-свидетель пред-видит то, чему он будет свидетелем, по­ добно тому, как свидетель вспоминает то, чему он был свидетелем. Кто-то мо­ жет возразить: утверждение о том, что а является пред-свидетелем, логически предполагает, что а будет свидетелем события Е, а это, в свою очередь, логичес­ ки предполагает, что Е произойдет. Но мы не можем принять свидетельство а как пред-свидетеля в качестве подтверждения того, что Е произойдет, поскольку само признание его пред-свцдетелем логически предполагает, что событие Е про­ изойдет, а именно в этом и состоит вопрос. К сожалению, совершенно анало­ гичное рассуждение заставит отвергнуть и свидетельство очевидца, поскольку признание человека в свидетелем Алогически предполагает, что в был свидете­ лем Е, а это в свою очередь логически предполагает, что Е произошло. Таким образом, признать в свидетелем и принять его свидетельство в качестве под­ тверждения того, что Апроизошло, значит уйти от вопроса. Истинность/? выте­ кает из истинности «в помнит, что р», но тогда истинность/? также вытекает из

истинности «а предвидит, что/»».

Конечно, даже если мы настаиваем на симметрии между предвидением и памятью, мы должны будем исключить предвидение в качестве основа­ ния, на котором наш «историк» может строить описание сражения за о.Иводзима, поскольку если мы не можем помнить события, свидетелями которых мы не были, мы не можем предвидеть события, свиделелями которых мы не будет. А наш «историк» почти наверняка не будет свидетелем этого сраже­ ния. Так что эта предполагаемая симметрия между памятью и предвидени­ ем очень мало может нам помочь. Едва ли это обстоятельство сильно по­ влияет на обычного историка, который в редких случаях является свидете­ лем событий, о которых он пишет, но это непоправимо для человека, кото­ рый пишет о событиях, которым он не будет свидетелем.

Возможно, он обладает чем-то вроде второго зрения и основывает свои опи­ сания на пророческих видениях. Тогда он сможет объяснить вносимые исправ­ ления тем, что более позднее видение вытесняет раннее, примерно как при со­ ставлении Корана. Однако мы можем спросить, откуда он знает, что он обладает этим вторым зрением, как он различает между подлинным видением и простой фантазией. Возможно, когда он писал: «Работа продвигается медленно», он имел в виду: «Видения бывают очень редко». Но как он должен провести различие между своим случаем и случаем писателя с его непостоянной музой? Заметьте, что мы можем сопоставить нашего странного пророка с не менее странным че­ ловеком, у которого бывают видения, обращенные в прошлое, человеком, кото­ рый в 1960 г. пишет историю, происшедшую в 1815 г., основываясь только на видениях! Предположим, что этот человек создаст таким образом совершенно точное описание. Но в этом случае мы можем по крайней мере проверить его видения, сличив их с описаниями, созданными обычным способом. Даже если он сообщает о фактах, не упомянутых в обычных исторических сочинениях, мы в’принципе знаем, какого рода свидетельства понадобятся для того, чтобы про­

Глава VIII. Нарративные предложения

171

верить то, что он говорит. Но в 1815 г. не было ничего подобного, с чем можно было бы сличить «Историю сражения за о. Иводзима». И уж во всяком случае, не было других описаний, поскольку в таком случае возник бы вопрос, как были созданы эти описания. Если онитакже написаны на основании видений, мытоль­ ко переведем проблему с одного описания на другое. Визионерская и традици­ онная история могут прийти к одинаковым заключениям, однако в этом случае существует традиционный способ проверить и ту и другую версию. Но если описания созданы до того, как событие, о котором идет речь, произошло, не существует ни традиционных описаний, ни традиционных способов их провер­ ки. Могут существовать подобные видения. То, что у кого-то случаются виде­ ния, — огромная удача, подобная рождению в вашей семье многосторонне одаренного гения. Поведение Пьеро да Винчи поучительно: он пытался точно воспроизвести обстоятельства, при которых был зачат Леонардо, с тем, чтобы произвести на свет точную его копию. Вы можете сказать, он сделал именно то, что следовало, или совсем не то, что следовало. Нет никакой разницы. В конце концов, неизвестно, что следует делать, а чего нет, если вы хотите произвести на свет многосторонне одаренного гения. Рецептов не существует.

Однако когда астроном вычисляет дату будущего затмения, мы не пред­ полагаем, что он при этом пользуется особым даром предвидения или обла­ дает вторым зрением. Когда мы говорим, что будущее сокрыто, мы всего лишь имеем в виду, что у нас нет законов или теорий, подобных тем, что есть у астронома. Разве не мог наш прозорливый историк прибегнуть к помощи науки? Тогда фразу «Работа продвигается медленно» надлежит понимать так: невероятно трудно определить значения для всех перемен­ ных, чудовищно трудно произвести сложнейшие расчеты, которые дедук­ тивным путем приведут к выводам, представленным в «Истории сражения за о.Иводзима». Что ж, это возможно, однако у нас есть достаточные осно­ вания полагать, что в 1815 г. не было такого рода теорий. Их нет и сегодня. И мы не можем по-настоящему понять, поскольку мы сами не располагаем такими теориями, какого рода вещи могли бы выступать в роли начальных и пограничных условий. Но предположим, нашему автору это было извес­ тно, и его работа была «научной». Он предсказал сражение подобно тому, как астроном предсказывает затмение.

И опять-таки начнем с простых случаев. Предположим, что существуеттео­ рия Т, в соответствии с которой можно, исходя из события С, предсказать со­ бытие Е. Пусть Г имеет следующий вид: «Всякий раз, как появляются грозо­ вые облака, цдетдождь». В состав словаря Гвходят, таким образом, два специ­ альных термина: «грозовые облака» и «дождь». Однако проливной дождь об­ ладает множеством других характеристик, кроме той, что является проливным дождем. Следовательно, мы можем с легкостью составить описание D для со­

бытия Е, которое не может быть сформулировано при помощи ограниченного лексикона Т.

172 Артур Данто. Аналитическая философия истории

Событие Е, без сомнения, может быть предсказано с помощью теории Т\ но без использования описания D. Чтобы мы смогли это сделать, мы должны будем показать, что предикаты, используемые в описании D, яв­ ным образом определимы при помощи терминов, уже включенных в Т, или же — что более вероятно в данном случае — мы должны будем соответству­ ющим образом пополнить наш набор терминов. В результате теория Т ста­ новится более сложной, пропорционально произведенным изменениям, и

мы можем предположить, что теперь по своему уровню сложности

Т соот­

ветствует новейшим метеорологическим теориям. Исходя из того,

что сло­

варь

Т теперь состоит из набора терминов F\, F2, FА.... Fn, мы можем ска­

зать,

что описание, используемое для предсказания Е, в идеале будет содер­

жать либо каждый этот термин, либо противоположный ему. Таким обра­ зом, это будет наиболее полное описание, которое позволяет дать совре­ менная теория.

Мы, конечно же, отдаем себе отчет в том, что любое подобное описание, каким бы полным оно ни было, проигрывает по сравнению с логически возмож­ ным описанием, где каждый предикат языка (или его отрицание) может быть применен к Е, и что даже в этом случае, поскольку individuum est inefabile * свойства Е не будут исчерпаны. Богатство свойств Е превышает максимальные дескриптивные возможности языка in toto **. Но не это меня беспокоит. Пред­ положим, что Е произошло в соответствии с тем, как его предсказывали, но мо­ гут существовать описания Е, которые важны для нас, но которые не могут быть выражены средствами языка Т. Это может быть не просто проливной дождь, это может быть проливной дождь, во время которого затопило наш подвал или кото­ рый смыл причал, построенный Смитом в 1912 г. Я не имею в вцду, что подоб­ ные обстоятельства нельзя предсказать. Я только хочу сказать, что их нельзя предсказать исключительно при помощи одной теории Т, поскольку «затопить подвал Джонса» или «смыть причал Смита» почти наверняка не входит в число терминов, истинных относительно проливного дождя, которые включены в Т или могут быть эксплицитно определены с помощью ее терминов.

Обычно признается, что научная теория не может предсказать событие при любом истинном описании этого события. Действительно, в состав того, в чем, как мы полагаем, состоит деятельность ученного, входит поиск соответству­ ющего языка для описания событий, в который включаются термины, обознача­ ющие важные, с нашей точки зрения, свойства событий, или же для этих целей вводятся новые термины. Достаточно знать начальное положение и характерис­ тики движения тела, чтобы предсказать траекторию движения: нам не нужно знать, например, что это тело — фарфоровое пасхальное яйцо, сделанное для старшей дочери Николая II. Так что окажется бессмысленным и в конечном сче­ те пагубным для научной теории как таковой, если мы порекомендуем включить

*Неделимое невыразимо (лат.). — Прим, перев.

**Полностью, целиком (лат.). — Прим, перев.

Глава VIII. Нарративные предложения

173

в теорию, подобную Т, термины, в которых мы хотели бы описать проливной дождь, учитывая нашу собственную частную заинтересованность в подвалах и причалах. Более того, это требование было бы невыполнимо, поскольку количе­ ство временных структур, в которые историки будущего могут поместить Е, нео­ граниченно. Данный дождь может стать известным как тот проливной дождь, во время которого окончательно рассорились Алиса и Бернар, или как тот пролив­ ной дождь, во время которого родился человек, доказавший теорему Ферма. Так что способность предсказать Е, используя хоть какое-то описание, составляет значительное достижение. Положение (в справедливость которого в наши дни верят гораздо меньше, чем раньше) о том, что существуюет два различных вида событий (фактов) — научные события, которые можно предсказать и объяснить, и исторические события, которые ни предсказать, ни объяснить нельзя, являет­ ся ошибочным. Существует не два класса событий, но, возможно, два класса описаний. Наука, действительно, может оказаться не в состоянии предоставить нам желаемую информацию о событиях, но лишь потому, что такая информация не всегда может быть выражена в четко ограниченном языке научных теорий. Выдвижение подобных требованияразрушило бы метеорологию как таковую.

Итак, это возможно, но теперь нас интересует иная теория, которая исполь­ зуется не просто для того, чтобы предсказать, что случится сражение за о. Ивод­ зима, но предсказать это событие в том его невероятно детальном описании, которое предлагает наша оспариваемая «история». В последней должны содер­ жаться предложения типа: «В 3.30 утра 20 февраля сержант Мэллори, изгото­ вившийся бросить гранату, был убит рядовым Кито. Это был пятый и единствен­ ный успешный его выстрел в тот день». Где уж тут удивляться, что работа про­ двигалась медленно! Огромный труд понадобился бы для того, чтобы написать историю с такими подробностями. В любом случае теория, которая использу­ ется для того, чтобы все это предсказать, должна быть равна по своим вырази­ тельным возможностям обычному языку. В конце концов, мы предполагаем, что описание, о котором идет речь, должно быть доступно простому читателю.

Предположим, однако, что рукопись была обнаружена в 1890 г. Читателей удивили бы некоторые использованные в ней выражения (как сегодня нас удив­ ляют некоторые их выражения), но пораженные богатством воображения авто­ ра, они отнесли бы этурукопись к тому же жанру, что и сочинения Жюля Верна, хотя оно и выглядело бы слишком многословным, слишком детальным для обыч­ ного романа. Были бы опубликованы различные редакции, даже переложения для детей. Лишь после 1945 г. люди смогли бы воспринять эту рукопись в каче­ стве заранее написанной истории. Или, предположим, рукопись была обнаруже­ на в 1944 г. и воспринята всерьез в качестве научного предсказания. Высшее командование может обсудить ее, сопоставить с собственными планами, воз­ можно, даже изменить собственные планы. Сержант Мэллори постарается быть в другом месте-в 3.30 20 февраля. И тогда вся работа, которая продвигалась так медленно, пойдет насмарку: предсказания окажутся ложными! Люди откажутся