Обезьянья Чума

Однажды ночью, спустя множество лет после того, как Триада заступила на пост, Луна посмотрела вниз и увидела, что лицо ее сестры изменилось. Крошечные красные огни пестрели на ее лице, подобно сыпи. Их было очень много, и они были очень далеко друг от друга, чтобы быть шаровыми молниями: они вырубали старые леса и прокладывали дорогу для новых огней.

Луна присмотрелась.

Множество детей Гайи собралось вокруг огней – это были голые обезьяны, и они были там, где для обычных обезьян было холодно.

Луна позвала свою сестру:

– Гайя, проснись!

Гайя приоткрыла один свой сонный глаз и увидела смотревшую на нее обезьяну. Она носила чужой мех. Длинную жилу, обвитую вокруг его шеи – не ее собственную – украшали шлифованные кости кролика. Она держала ветку, которую не выращивала, срезав ее зубами, которыми никогда не ела. Самым ужасным было то, что она могла высекать огонь из камней. Гайя посмотрела вокруг и увидела, что их было очень много.

– Вирм! Ткачиха! Вильд! – вскричала она, – что вы наделали? Что это за воры, которые владеют вашей силой?

Трое тут же прибежали.

– Что за воры? - спросили они.

– Вот эти! – дрожащим голосом сказала Гайя, указав на следы обезьян.

– О, – сказал Вирм. – Это не воры. Это Человек.

– Ты сама их создала, – сказала Ткачиха, – сразу после Мамонтов и перед Ламантином. Они, к слову, очень хорошо приспосабливаются, и мы используем их в своей работе.

– Мужчина! – прорычал Вильд, – Мужчина-Мужчина-Мужчина-Мужчина-Женщина!

– Я не создала бы ничего столь ничтожного и слабого, которое может уничтожать, приказывать и создавать. Что это такое вокруг его шеи? Кто это придумал? Если бы я захотела создать обезьян с сияющими костлявыми шеями, я бы их создала.

Она замолчала.

– Ну, я правда создала нескольких. Золотые Костяные-Молоты. Где они?

– Эм... Они уже устарели. Эти обезьяны могут делать все то, что делали они, и даже больше теперь, когда мы научили их тому, что знаем, – ответила Ткачиха.

– Их время прошло. Я забираю все, чье время истекло, – сказал Вирм, – я сделал так, чтобы Человек от них избавился.

– Истекло! – зарычал Вильд, – Истекло-Истекло-Истекло-Истекло-Погибли!

– Ушли навсегда? МОИ ДЕТИ?! – Гайю сотрясло от гнева, и Трое замолчали, – Ах, это сделали они? Люди?

– Они тебе не нравятся, – заметила Ткачиха.

– Мы можем их убить, если ты не хочешь их больше видеть, – прошипел Вирм.

Вильд ничего не сказал, но принялся безумно ползать вокруг матери.

– Нет, – прошептала Гайя, – вы уже достаточно натворили. Убийство Человека в качестве мести за Костяных-Молотов их не вернет. Вы должны забрать свои дары от Человека, и он должен забыть, как все это создать.

Вильд заговорил. Мое горло охрипло бы от воплей и песнопений, мои ноги закровоточили бы, а кости треснули от танцев и скачков, если бы я попыталась передать тебе, на что это походило, но сказал он следующее:

– Эти трое не могут забрать свои дары от обезьян, но Гайя может повернуть время вспять и снова стать своей собственной матерью. Вирм может только уничтожить Человека, но не может его изменить, а Ткачиха может только связать его, но не забрать у них власть. А Вильд... Вильд не помнил точно, почему разум Человека так разросся, но он тоже не мог его уничтожить.

И Луна задумалась:

– Если Вирм может только разрушать, Ткачиха – только создавать, а Вильд только взращивать, что будет с существами, проклятыми всеми тремя?