Раздел 3 Этнический фактор политических процессов на Северном Кавказе

В лекциях второго раздела были рассмотрены объективные предпосылки развития этносоциальных процессов на Северном Кавказе (расселенность народов на территориях, неравнозначных по степени экономико-хозяйственной эффективности; неравная динамика демографических процессов; различная степень вовлеченности народов в процесс модернизации) и охарактеризованы данные процессы. Их интегральным проявлением выступает легализация и переструктурирование этностатусной иерархии, важнейшей характеристикой которой является утрата русскими доминирующих позиций в социальном и политическом пространствах региона. Развитие всех этих тенденций на фоне активного обсуждения принципов построения демократического политического режима в России, задачи «возрождения народов России», осмысления социального и этнического неравенства с позиции справедливости, с необходимостью вызывали политизацию этносоциальных процессов. Анализу проявлений этничности в сфере политики на региональном уровне посвящены лекции данного раздела.

Лекция 10 Этнополитический процесс на Северном Кавказе

Регионализации политического процесса, наблюдаемая в современной России, требует его концептуального осмысления в диалектике общего и особенного. Последнее в свою очередь предполагает предварительное обозначение авторского понимания политического процесса в теоретико-социологическом ключе, а также анализ его основных проявлений на региональном уровне.

§1. О политическом и этнополитическом процессах

Рассматривая политический процесс, политологи включают в него функционирование правовых и политических институтов власти, анализируют имплицитно содержащиеся в политической практике правила и нормы игры политических акторов, выделяют социальные механизмы, обеспечивающие равновесие политических сил или их конкуренцию и др. Несколько другое осмысление политический процесс получил в социологии, где он рассматривается как одно из интегральных проявлений процессов социальных. Социологи стремятся теоретически упорядочить и интерпретировать все многообразие реальных проявлений действий политических субъектов (партий, государства, движений, лидеров) из социокультурных оснований конкретного общества, а также выявить механизм возникновения политических явлений и логику их функционирования.

Под политическим понимается «все, имеющее отношение к действиям власти» и соблюдение как интересов сообщества в целом, так и отдельных групп и личностей (классы, партии, граждане и т.д.)¹⁸⁹. Очевидно, что свои интересы в политических отношениях предполагают некоторую степень ор­ганизации субъектов, ведущих политическую борьбу. Иначе гово­ря, политический процесс – это взаимодействие политических сил, т.е. «организованных групп людей и объединившихся вокруг них активных групп населения»¹⁹⁰ для достижения власти.

Широко известным и признанным среди специалистов является веберовская трактовка политической власти как возможности одного субъекта влиять на действия (поведение, саму жизнь) другого субъекта средствами комплекса «властных рычагов» – финансов, силовых структур, законодательства и пр. Эти властные рычаги реализуются в функционировании органов государства, которое в лице своих властных институтов и является важнейшим субъектом политического процесса.

Европейская философско-политическая традиция позволяет трактовать взаимодействие различных субъектов (акторов) политики как процесс утверждения частного интереса одного из них в качестве общезначимого. Частный (групповой, партийный, классовый) интерес должен быть представлен во всеобщей форме, что позволяет мобилизовать на его достижение широкие социальные слои и уже с этой позиции, используя ресурсы государства, организовать властные органы на его реализацию. Поэтому содержание политического процесса можно рассматривать не только в инструментальном ключе (как борьбу различных субъектов за властные рычаги), но и в значительно более широком социальном контексте как борьбу за утверждение того или иного видения социального мира, программы оптимизации его устройства или, напротив, его реорганизации. В этом отношении в политическом процессе всегда выражена борьба политических сил, отстаивающих укрепление и поддержание интегрированности социальной системы или, наоборот, направленных на ее разрушение. В любом из этих вариантов политический процесс – частный случай процессов социальных, в результате которых происходят преобразования социальной системы.

Политическая (публичная) власть рождается как антитеза «естественной» власти доклассовых обществ, которые основывались на существующей в них половозрастной иерархии. Их различие четко было сформулировано известным отечественным политологом А.С.Панариным: «Одна из первых задач, которую решала политическая власть с момента своего зарождения, было объединение людей не по родоплеменному, а по территориальному принципу. Вместо естественного стремления людей замкнуться в изолированные локусы, власть насаждала центростремительные тенденции, подчиняя действия чуждых по крови людей, единым коллективным целям»¹⁹¹.

Поэтому содержание политического процесса – это прежде всего насаждение центростремительной тенденции, укрепление единой политической воли на определенном территориальном пространстве, контроль территории и организация населения, проживающего на нем. Эта тенденция реализовалась в построении государственности современного типа выступающего ядром политической системы общества. С этой точки зрения политический процесс проявляется как усложнение политической системы, формирование новых политических институтов, вызванных потребностью более эффективной адаптации к новым социальным целям и обеспечивающих более широкие каналы связи государственных органов и населения¹⁹². Принимая социокультурный подход как методологическую предпосылку к анализу политического процесса в конкретной стране или регионе, можно внимательнее подойти и к определению политических субъектов, от характера которых зависит содержание самого политического процесса.

Возникновение новых социальных движений в ХХ в., в частности этнорегиональных, и активное их включение в политический процесс позволило его охарактеризовать как этнополитический. Одним из первых среди российских ученых его определение предложил Д.В.Драгунский. Это понятие раскрывает «процесс взаимодействия достаточно больших групп населения, каждая из которых характе­ризуется, с одной стороны, определенно артикулированной этнической идентичностью, с другой, – определенными (реально наличествующими или желаемыми) институтами суверенитета. Таким об­разом, выражаемые этими группами этнические требования немед­ленно становятся политическими (расширение суверенитета), а политические, экономические или гуманитарные требования приоб­ретают этническую окраску, при их реализации используются ме­ханизмы этнической мобилизации»¹⁹³.

Этнополитический процесс отличается не только субъектами, но и смыслами политических действий. Поэтому он не укладывается в классические политологические построения западных ученых, рассматривающих политический процесс в рамках «теории обмена» и процедуры отнесения к интересам, как того требует ключевая методологическая метафора «экономического человека». Субъекты этнополитического процесса чаще всего отстаивают несовпадающие ценности (а не интересы) и «работают» не в пользу единства политического пространства. Как замечает А.Панарин, «в политике все активнее заявляет о себе не только «разумный эгоизм» посттрадиционных личностей, преследующей свои индивидуальные интересы, но и ощущается реванш «коллективных сущностей», таких как национальный интерес, национальные цели и приоритеты, цивилизационная, социокультурная, конфессиональная идентичность»¹⁹⁴. Эти ценности раскалывают единое гражданское общество на субкультурные и региональные группы, противопоставляющие свою культурную или региональную идентичность политической гражданственности¹⁹⁵.

Эти движения требуют иной перспективы своего анализа, в частности, не в марксистской парадигме свободы как познанной необходимости, осознанного интереса (прежде всего, экономического), а в контексте развития истории под воздействием активности духовно ориентированного субъекта, для которого мир ценностей не менее значим, чем мир интересов.

Интерпретация сущности этнополитического процесса зависит от теоретико-методологических позиций исследователей. Сторонники онтологической природы этноса, как правило, анализируют этнополитику в теоретических парадигмах социаль­но-экономического детерминизма или теории конфликта. Этнос здесь выступает как самостоятельный субъект политики, обладаю­щий собственными интересами, сопряженными с социально-демогра­фическим и этнокультурным воспроизводством. Наиболее распрост­раненной концепцией этнополитики при этом подходе является концепция «внутреннего колониализма» (М.Гектер, Вашингтонский университет). Политическое участие этноса объясняется неравно­мерными темпами индустриализации в полиэтничном государстве, порождающие различные уровни социально-экономического развития этногрупп. Этнически доминирующая группа стремится стабилизировать и монополизировать свое положение и преиму­щества. На этой основе складывается культурное разделение тру­да – этнокультурная стратификация – в рамках которого этно­культурные различия совмещаются с профессионально-классовыми.

Таким образом, экономи­ческое неравенство между представителями разных этнических групп осознается как коллективное этнонациональное угнетение и становится источником этномобилизации. Сюда же примыкают трак­товки этнонациональных конфликтов как реакция на навязывание менее развитым регионам образцов социального функционирования более развитого центра.

Концепция «внутреннего колониализма» позволяет выделить причины политизации этничности: 1) объективно сложившееся со­циально-экономическое неравенство этнических групп в процессе модернизации; 2) осознание этого неравенства как исторической несправедливости членами этногруппы; 3) формирование этнонационализма (стремление к изменению политического статуса) как реакции на политику центра. Развивая эту позицию, авторы приходят к выводу о том, что по мере модернизации и сближения социально-экономических характеристик контактирующих этносов, этнический фактор посте­пенно теряет свое влияние.

Представители конструктивизма анализируют этнополитику в парадигме постмодерна, главным тезисом которого является утверждение автономии политической сферы в современном обществе по отношению к экономической и социальной сферам. Политика рассматривается как замкнутая на самое себя, как производство политических событий ради воспроизводства самой политики, а не во имя отстаивания и реализации экономических или социальных интересов или ценностей больших социальных групп. В данном контексте этноэлиты, мобилизующие на политическое участие эт­ническую группу, руководствуются отнюдь не интересами этничес­кого целого (которое крайне сомнительно): сохранением и восп­роизводством этнокультурной самобытности, созданием правовых и социально-экономических условий для социально-демографического развития этноса и пр., – а узко групповыми интересами. В условиях же неразвитой структуры политических институтов формирование политических элит происходит на трайбовой основе, выступая предпосылкой для «приватизации» политической власти в поль­зу отдельного клана.

С точки зрения парадигмы постмодерна этнополитический процесс (ми­тинги, манифестации, декларация этнических интересов, выборные кампании и пр.) организуется этнолидерами (антрепренерами) в инструментальных целях, а именно оказать давление, лоббиро­вать собственные интересы, использовать этнический фактор как властный рычаг для политического шантажа и пр. Способность мобилизовать этничес­кую группу на политическое участие выступает тем символическим капиталом, который политики используют в качестве собственного властного ресурса для участия в политической игре. Поэтому са­ма этничность трактуется как «форма социальной организации культурных различий» (Ф.Барт) в конструировании которой ключе­вую роль играет политика «этнического предпринимательства». Под этномобилизацией понимается превращение этничности из психологического или культурного факта в политическую силу для изменения или стабилизации сложившихся в обществе нера­венств этнических групп (Дж. Ротшильд). Именно власть и госу­дарственная бюрократия своей целенаправленной деятельностью превращают культурные различия в основу для политической диф­ференциации народов в условиях соперничества политических элит и активного использования систем массовой коммуникации и всеобщего образования.

Те же теоретические подходы, но с некоторыми вариациями, реализуются при анализе этнополитического процесса и отечественными учеными. Так, например, с онтологических позиций трактуется этнополитический процесс А.Андреевым, Л.Л.Хоперской. В частности, А.Андреев выдвинул этнический фактор в качестве доминанты политического процесса, с которой был связан распад советской политической системы, поскольку в последние десятилетия ХХ в. история обрела черты развития «истории народов». Этот автор поясняет, что все многооб­разие современных процессов – демонтаж партократического государства, плебисцитарная демократия, экономические реформы и возникновение новых социальных слоев – объясняется происходящей с конца 80-х гг. на терри­тории СССР этнической революцией.

«Этническая революция – это сложный процесс вторичного разогревания этногенеза, изменения социально-эконо­мической и культурной моделей, задающих матрицы воспроизводства этни­ческих сообществ. Понятие этнической революции придает постсоветской истории некий интегральный смысл, объясняя самые парадоксальные ее особенности и связывая их воедино»¹⁹⁶. Он считает, что главной причиной распада Союза стало быстрое (на протяжении всего лишь полови­ны жизни одного поколения) нарушение равновесия в сложившейся за ряд десятилетий системе межэтнических отношений. Все народы страны имели достаточно четко очерченные границы территории своего проживания и поэтому все существовали самостоятельно в собственных культурных ми­рах, целостность которых почти не нарушалась. С середины 50-х гг. си­туация стала меняться из-за роста материального благосостояния, усо­вершенствования транспортной системы, соприкосновения этносов друг с другом и пр. Интенсивность миграционных потоков перекрывала возможнос­ти взаимной адаптации этносов. Поэтому заработали механизмы «агрессивной самозащиты» и отторжения.

Известный специалист в области анализа политического процесса на Северном Кавказе, Л.Л.Хоперская разработала концепцию этнической субъектности, формой выражения которой является «самоорганизация и самоуправление, т.е. наличие общинно-родовых институтов (тейпов, тухумов и пр.) и механизмов и функционирования (адатов)». А сама этническая субъектность трактуется автором как «способность этноса как целого вступать в диалог с инонациональным окружением»¹⁹⁷. Эта позиция позволяет автору утверждать необходимость «на уровне федерального законодательства …предпринять шаги к конституционному закреплению понятия «этнос как субъект права» и, соответственно, определить правовые гарантии каждого этноса в структуре многонационального государства» ¹⁹⁸.

Иной подход к интерпретации этнополитического процесса, в парадигме постмодернизма обосновывается в трудах известных отечественных ученых – этнолога В.М.Тишкова, социолога А.Г.Здравомыслова, политолога А.С.Панарина. Они рассматривают формирование этнополитического процесса на постсоветском пространстве в качестве одного из последствий (а не причин) распада сложившейся социально-политической структуры. В частности А.Г.Здравомыслов, анализируя этнические конфликты, отмечает, что процесс суверенизации должен быть понят социологически не через абстракцию «национальных интересов», а через формирование новых элит и борьбу между ними за перераспределение влияния в политическом пространстве с помощью формирования новой символики»¹⁹⁹. Иными словами, ученым и политикам предлагается рассматривать межэтнические конфликты (например, осетино-ингушский) или конфликты с активным влиянием этнического фактора (например, чеченский кризис) не с позиции столкновения интересов больших социальных групп (традиционных субъектов политического процесса), а с точки зрения столкновения интересов достаточно узких политических группировок по поводу перераспределения власти.

Эту позицию разделяет ряд известных дагестанских исследователей, обращающих внимание на то, что политическая элита формируется отнюдь не по этническому принципу. Этническая характеристика – только внешняя форма, в которую облекаются объединения, выстроенные по другому основанию – экономическому интересу, бизнесу. В обществе с сильными кровно–родственными связями деловые отношения опираются именно на них: «экономические связи строятся по линии структуры родоплеменного общества, а не чисто этнической линии»²⁰⁰. Анализ такого типа связей в Дагестане позволил Э.Кисриеву выдвинуть оригинальную концепцию этнопартий как субъектов этнополитического процесса. Он показал, что кланово-родственные объединения обладают всеми структурными атрибутами западноевропейских политических партий:

114. необходимым для мобилизации социальных сил корпоративным интересом;

115. организационной структурой, для проведения различных действий;

116. социальной поддержкой двух уровней: финансовой со стороны имущественной элиты (того же рода) и социальной со стороны определенных (этнических) сегментов населения²⁰¹.

Само по себе этническое сообщество не выступает субъектом политических действий, поскольку представляет собой единство и солидарность между людьми, обладающими набором общих социокультурных характеристик. Но при определенных обстоятельствах «национальность становится опорой существующей политической власти или основой становления новой политической силы и обосновыванием ее легитимности. Политическое является функцией элиты, а этническое – функцией масс. Политическое – цель, а этническое – средство. Если политическое суть направление усилий, то этническое – их мобилизация»²⁰².

Некоторую промежуточную позицию в определении субъекта этнополитического процесса занимают последователи инструменталистской трактовки природы этноса, представляющей собой попытку совмещения онтологических характеристик этноса и методов конструирования этничности (методологии постмодерна). Эта позиция проводится в работах Г.С.Денисовой, Л.М.Дробижевой, З.В.Сикевич²⁰³, опирающихся в своих построениях на большой эмпирический материал. Как подчеркивает один из ведущих отечественных этносоциологов Л.М.Дробижева, «именно исторический анализ и материалы этносоциологических исследований убеждают в том, что результативные лидеры оказываются способными мобилизовывать значительные массы людей только в том случае, если есть соответствующие предпосылки, если группой осознаются в той или иной мере конкретные интересы, которые декларируются лидерами, иначе они остаются одинокими пропагандистами «на пустой площади»²⁰⁴.

При этом можно уточнить, что политическая активность свойственна отнюдь не всем этносам. В политическом пространстве России этот феномен наиболее выпукло проявился на Северном Кавказе. Здесь наложились и вызвали эффект резонанса факторы трех уровней: макросоциального (системный кризис, ослабление политической вертикали, кризис экономики, резкое падение уровня жизни), внутриэтнического (сохранение этнической структуры, плотность коммуникационных связей, дефицит территории и характером межэтнических контактов и др. ²⁰⁵) и геополитического. Важную роль при этом сыграло обострение территориальной проблемы, которая в условиях сохранившегося аграрного типа развития этноса приводит к развитию политической активности населения.