2.10.5. Мотивация поведения

Как выше уже сказано, потребности являются источником мотивации.

Мотивацией называют как совокупность мотивов, так и процесс формирования мотива. Мотив — это то, что, отража­ясь в сознании человека, побуждает к деятельности, направлен­ной на удовлетворение потребности.

Такое понимание мотива весьма распространено в отечествен­ной психологии. Оно достаточно широко, чтобы включить многие внутренние побуждения человека, и в то же время достаточно оп­ределенно, чтобы зафиксировать такие существенные признаки мотива, как его побудительный, энергетический характер, нераз­рывность с потребностями и вторичность по отношению к ним.

Мотив является элементом субъективной стороны состава преступления, а по некоторым составам он еще и предмет доказывания. Этим определяется интерес к категории мотива в уго­ловном праве.

В криминологии мотив может выступать в качестве основа­ния классификации преступлений, например, на насильствен­ные и корыстные. Для насильственных преступлений опреде­ляющим является тот факт, что насилие выступает в качестве Элемента мотивации, а не только способа достижения преступ­ного результата (инструментальное насилие). Поэтому к насильственным преступлениям относят убийство, а не грабеж.

Следует различать понятие мотива и мотивировки. Подлиннные мотивы поведения осознаются личностью далеко не всегда и далеко не полностью. Не бывает безмотивных преступлений, но бывают преступления немотивированные.

Мотивировка — это форма осознания мотива, рациональное Мнение причин поступка мотивировка является формой не только осознания, но и мотивировки подлинного мотива и оправдания своего поступка. Поэтому процесс мотивировки может протекать как на созна­тельном, так и на бессознательном уровне.

Чтобы обеспечить себе душевное спокойствие (важнейшая потребность личности), люди часто предпочитают не замечать подлинные мотивы своего поведения, объясняя его себе (и дру­гим) благородными побуждениями. Таким образом, один мотив (подлинный, неосознаваемый) обеспечивает нужный для лично­сти результат, другой (осознаваемый, оправдательный) обеспе­чивает необходимое для личности чувство самоуважения. Пер­вым начал исследовать неосознаваемые мотивы (и вообще про­блему неосознаваемого и бессознательного) и защитные мотивировки австрийский психолог, создатель психоанализа Зигмунд Фрейд (1856-1939),

Одно из важнейших положений психоанализа, обогативших современную психологию, составляет понятие «психологической защиты». Психологическая защита заключается в специфической переработке сознанием или подсознанием нежелательной для лично­сти информации. С помощью защиты нейтрализуется неблаго­приятное воздействие такой информации на личность.

Эта нежелательная для индивида информация является по своему содержанию нравственной. Нравственное самосознание личности защищается от обвинений и самообвинений, чтобы сохранить целостность, непротиворечивость и положительную оценку образа своего «Я», поскольку личность испытывает глу­бочайшую потребность не только в уважении, но и в самоуваже­нии. Конечно, защита является формой самообмана и искаже­ния реальности. Но не зря сказал поэт, что «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».

Способы психологической защиты весьма разнообразны. Приведем примеры некоторых из них.

Рационализация — подыскивание рациональных доводов для оп­равдания собственного неблаговидного поведения или своих неудач. Человек завидует коллеге, который сделал успешную карьеру, но понимает, что зависть нехорошее чувство, и убеждает себя в том, что отрицательное отношение к коллеге вызвано не зави­стью, а явной несправедливостью. Ведь, на его взгляд, успешного продвижения коллеги по службе объясняется не деловыми качествами, а удачной женитьбой, подхалимажем и т. п.

Проекция — перенесение собственных характеристик на других ,приписывание другим людям своих моральных качеств и побуждений. Скажем, человек хочет занять какую-либо должность, и достижения этой цели не брезгует и сомнительными средствами. Ему будет намного лучше, если он убежден в том, что и другие метят на ту же должность и также используют неблаговидные методы. Подобное убеждение позволяет легче обходить нравст­венные запреты.

Отрицание реальности — отказ трезво воспринимать дейст­вительность, уход от нее. Многие родители, дети которых начи­нают курить, пить или употреблять наркотики, с детской довер­чивостью принимают любые объяснения. Одежда пахнет таба­ком — это от курящей соседки по парте; вернулся заполночь — готовился к контрольной и т. д. И чем более неадекватным ста­новится поведение подростка, тем с большей настойчивостью родители убеждают себя и окружающих, что их ребенок в отли­чие от других не пьет, не курит, всецело поглощен учебой и т. д.

Перемещение — разрядка подавляемых чувств, как правило, чувства враждебности, направленная на объект, менее опасный, чем тот, который вызвал отрицательные эмоции. Если начальник поссорился с женой, то он весь день вымещает злость на своих подчиненных.

Психологическая защита, как показали опыты советского психолога Э.А. Костандова, проявляется уже на уровне психо­физиологических механизмов восприятия. В эксперименте опре­делялись пороги опознания слов у правонарушителей. Слова де­монстрировались на экране короткое, но постепенно увеличи­вающееся время. Та минимальная продолжительность времени, при которой субъект успевал прочесть и повторить предъявляе­мое слово, и называется порогом опознания. Слова были как эмоционально нейтральные (стол, небо, дерево), так и эмоцио­нально окрашенные, связанные с правонарушениями (суд, напа­дение, месть). Все испытуемые разделились на две группы. Одни познавали эмоционально окрашенные слова позже нейтрально окрашенных, т.е. порог опознания эмоциональных слов у них был повышен. Другие же опознавали эти слова раньше нейтральных. Порог опознания у них был понижен.

Оказалось, что правонарушители из первой группы испытывает страх перед наказанием, стремятся приуменьшить вред от своего поступка. Повышение у них порога опознания свидетельствует о проявлении феномена психологической защиты, посредством которой психика ограждается от восприятия нежелательных сигналов. Нарушители из второй группы проявляли чувство раскаяния и угрызения совести.

Интересно отметить нарушители склонны рассматривать в качестве преступных только деяния, говоря юридическим языком, с материальным составом, т. е. причиняющие конкретный реальный ущерб. Наличие же в за­коне формальных составов преступлений, предусматривающих ответственность за действия независимо от наступивших послед­ствий, ими игнорируется.

Если невозможно подвергнуть сомнению факт нанесения ре­ального ущерба, нарушители прибегают к следующему приему — отрицание наличия жертвы.

Отрицание наличия жертвы. Даже если нарушитель признает свою ответственность за неправильные действия и готов допус­тить, что они причинили кому-нибудь вред, он пытается акцен­тировать внимание на личности жертвы, представляя свое дея­ние как вид справедливого возмездия или наказания: жертва пре­вращается в злодея, а преступник — в благородного мстителя (вспомним Юрия Деточкина из фильма «Берегись автомобиля»). Данный прием можно назвать комплексом Робина Гуда: если вор у вора дубину украл, то это уже и не воровство, а восстанов­ление социальной справедливости. Среди опрошенных осуж­денных 45,4% считают, что не нужно быть справедливым с не­справедливым человеком; 57,3% полагают, что нечестных людей нужно обманывать.

Широкому использованию такого способа самооправдания способствует его глубокая укорененность в обыденной морали и народной культуре. Мораль любого народа порицает обман, но народный же фолькпор утверждает, что обман обманщика не грех, а доблесть. Об этом говорят и шедевры мировой литературы — от «Декамерона» до «Золотого теленка». Существует даже само­стоятельный литературный жанр — «плутовской роман».

Хотя снисходительное отношение к жуликам и мошенникам свойственно, видимо, любой национальной культуре (вспомним героев Д. Лондона или О. Генри), у русского народа это про­является, пожалуй, наиболее ярко

Своеобразную социальную солидарность с преступниками в этом отношении проявляют как простые граждане, так и со­трудники правоохранительных органов. В обыденной морали оценка тяжести преступления во многом зависит от личности потерпевшего. Когда преступнике сводят счеты друг с другом в многочисленных «разборках», когда подрывают в машине оче­редного «вора в законе», мы с удовлетворением говорим: туда им и дорога, воздух станет чище. Это опасная позиция. И дело даже не в том, что она является по сути антихристианской, а следовательно, аморальной. Во-первых, она отрицает универ­сальность права. Во-вторых, надежды на очищение иллюзорны. В процессе такой социальной селекции, ecли не препятствовать, взра­щивается порода еще более опаски жестоких преступников.

Если правонарушителю все же удается опорочить жертву, то применяется следующий приеем: осуждение осуждающих.

Осуждение осуждающих. Наррушитель может переместить внимание со своих действий на действия (или личность} осуж­дающих его людей: те, кто меня осуждаает, сами плохие и неспра­ведливые люди (судья – взяточник, милиционеры — садисты) Когда нарушитель видит явную (или мнимую) аморальность других людей, ему легче преуменишить неблаговидность собст­венного поведения.

Недаром в исправительных учреждениях наибольшей популяр­ностью пользуются газетные статьи и телепередачи о преступле­ниях и аморальных поступках правоохранительных органов и представителей власти. Если чиновники берут мно­гомиллионные взятки, строят дачи и при этом оста­ются безнаказанными, то почему в тюрьме оказался я? Ведь моя вина по сравнению с их виной ничтожна. Значит, общество по­ступило со мной явно несправедливо и тем самым освободи­ло меня от всех моральных обязательств перед ним».

Когда все перечисленные способы не срабатывают, на­рушители прибегают к следующему приему — обращение к бо­лее важным обязательствам.

Обращение к более важным обязательствам. Внешний и внутренний контроль могут быть не йтрализованы также в результате того, что требования общества в целом приносятся в жертву интересам группы, к которой принадлежит нарушитель. Он вовсе не обязательно отвергает официальную нормативную систему, а скорее рассматривает себя как человека, столкнув­шегося с нравственной дилеммой, которая, к сожалению, может быть разрешена только нарушением «неразумного» закона (я не мог бросить друга, я не мог показаться трусом и т. д.). В этом проявляется прагматическое отношение к морали и праву: нор­мы следует соблюдать, но до тех пор, пока это выгодно, пока позволяют обстоятельства.

Правовой прагматизм подтверждают исследования правосоз­нания преступников. При изучении правосознания обычно ис­пользуют методику коллизий, или казусов. В этих коллизиях имеет место конфликт норм', общественных и групповых, груп­повых и личных и т. д. Конечно, выбор возможного поведения при решении казуса не предопределяет действительное поведе­ние, но говорит о степени значимости той или иной ценности и, следовательно, показывает вероятность реального поведения в соответствии с этой ценностью.

Так, осужденным была предложена следующая коллизия:

«Десятиклассник был свидетелем разбойного нападения своих приятелей, но никому ничего об этом не сказал». Осужден­ные должны были оценить поведение действующего лица коллизии и выбрать вариант своего поведения в аналогичном ситуации.

В решении казуса наблюдается закономерность: осужден­ные дают больше правильных оценок поведения других лиц и меньше правильных вариантов своего возможного поведения Прагматическое отношение к морали в том и проявляется, что при положительном отношении к норме (выбор правильного ва­рианта поведения для других) одновременно наблюдается готовность нарушить ее при неблагоприятных (с точки зрения нарушителя) обстоятельствах.

Утверждения типа «я не хотел этого», «я никому не причинил вреда», «они сами это заслужили», «я это сделал не для себя», часто применяемые правонарушителями в свое оправдание, сама потребность в нем говорят о том, что в противоправном поведении нарушители руководствуются не какими-то особым ценностями и нормами. Они, как уже сказано выше, использу свойства существующей нормативной системы для обоснсования и оправдания своего поведения. Конечно, защитные механизмы, как бы ни были они силь­ны, недостаточны для того, чтобы полностью нейтрализовать воздействие усвоенных субъектом ценностей и неодобрительную реакцию на его поступки со стороны других лиц. Но широкое использование личностью защитных механизмов показывает ее неспособность к трезвой самооценке, объективному анализу своего характера и поведения. Самооценка, важнейший компо­нент самосознания личности, не только является показателем ее критичности, но и существенно влияет на регуляцию поведения. Исследования показывают, что самооценка преступников отличается меньшей критичностью по сравнению с законопослушными гражданами, характеризу­ется неадекватностью, причем преобладает завышенная само­оценка.

На первый взгляд может показаться, что теория субкультур и теория нейтрализации противоречат друг другу. Первая говорит о том, что преступники создают свою нормативную систему, в которой совершение преступления морально оправданно (или не требует такого оправдания вообще). Вторая — что преступни­ки используют свойства официальной нормативной системы для оправдания своего поведения.

Но дело в том, что ни та, ни другая теория не является уни­версальной теорией преступного поведения, эти теории описы­вают отдельные стороны и закономерности такого поведения. Каждая из них истинна, но в пределах своей области. Поэтому они дополняют друг друга.

Как мы увидим в следующих главах, эти теории отражают особенности процесса социализации у разных категорий пре­ступников.