2. Общение и коммуникация

1. Как взаимосвязаны Я и Другой в концепциях У. Эко и Ж.-П. Сартра?

2. Какую роль, с точки зрения М.М. Бахтина, играет диалог в социальной жизни общества?

Если классическая мысль рассматривала абсолютное как основание стабильности, законосообразности мира и, как следствие, его прозрачности для познающего разума, то выведение на философскую авансцену понятия Другого, по словам У. Эко, было равнозначно перенесению внимания с тождества на различие, с упорядоченности налично данного на событийность бытия, с познания сущности на существование сущего, с необходимо и регулярно повторяющегося на уникальное.

 Другой присутствует внутри нас. Но я имею в виду не расплывчатые сантименты, а твердый фундамент бытия. Как свидетельствуют самые внерелигиозные из гуманитарных наук, Другой, взгляд Другого определяет и формирует нас. Мы (как не в состоянии существовать без питания и без сна) неспособны осознать, кто мы такие, без взгляда и ответа Других. Даже тот, кто убивает, насилует, крадет, изуверствует, — занимается этим в исключительные минуты, а в остальное время жизни выпрашивает у себе подобных одобрение, любовь, уважение, похвалу. И даже от тех, кого унижает, он хочет получить признание — в форме страха или подчинения. При отсутствии признания со стороны других новорожденный, брошенный в джунглях, не очеловечивается (если только, подобно Тарзану, не начнет искать себе Другого, пусть даже в лице обезьяны). Можно умереть или ополоуметь, живя в обществе, в котором все и каждый систематически нас не замечают и ведут себя так, будто нас на свете нету.

Почему же тогда существуют (или существовали) культуры, санкционирующие массовое убийство, каннибализм, унижение тела Другого? Просто по той причине, что в них круг Других сужен до пределов племени (этноса) и «варвары» не воспринимаются как человеческие существа. Но и христианнейшие крестоносцы тоже не относились к неверным как к ближним, которых надо сердечно возлюбить. Дело в том, что признание роли других, необходимость уважать те же их потребности, которые мы считаем неукоснительными для себя, — результат тысячелетнего развития. Христианская заповедь любви была провозглашена и со скрипом воспринята только тогда, когда времена созрели.

Эко У. Когда на сцену приходит другой// Эко У. Пять эссе на темы этики. СПб., 2000. С. 13–15.

Инаковость Другого проявляется в несводимости его «Я» к моему. В естественной, связанной с миром установке я нахожу других не просто отличными от меня, но и противопоставленными мне. Поэтому сознание себя становится тождественным самому себе только через исключение, вынесение за скобки всякого Другого. В том случае, если мне нечему или некому противопоставить себя, я утрачиваю свой смысл в качестве Я.

Самим фактом бытия собой я исключаю Другого. Другой — это то, что исключает меня, будучи собой; и то, что исключаю я, будучи собой.

Сартр Ж. -П. Бытие и ничто// От Я к Другому: Сборник. Мн., 1997. С. 149.

Бытие для себя предполагает бытие для Другого. Сущность личности Ж.-П. Сартр раскрывает через исследование феномена «взгляда». Здесь он углубляет положение Гегеля и Маркса о том, что каждый смотрится в Другого как в свое зеркало: границей моей свободы оказывается свобода Другого; под взглядом Другого я становлюсь объектом, Другой становится объектом под моим взглядом; если бы не было Другого, я бы не смог быть для себя объектом.

Другой — это скрытая смерть моих возможностей. <...> Стыд есть обнаружение другого <...> Стыд, страх и гордость суть мои первоначальные реакции, они суть только различные способы, которыми я признаю Другого как недосягаемого субъекта.

Сартр Ж. -П. Бытие и ничто// От Я к Другом: Сб. Мн., 1997. С. 167,169.

Итак, Другой является неизбежным посредником, соединяющим меня со мной самим; я стыжусь, каким я являюсь Другому. Посредством появления Другого я даю возможность выносить суждение обо мне как об объекте, так как я являюсь другому именно как объект. Однако этот объект, явившейся другому, не есть пустой образ в уме другого. <...> Я признаю, что я являюсь таким, каким другой меня видит. Речь тем не менее не идет о сравнении того, чем я являюсь для себя, с тем, чем я являюсь для другого, как если бы я находил в себе, по способу бытия Для-себя, эквивалент того, чем я являюсь для другого. С самого начала это сравнение не обнаруживается в нас как конкретная психическая операция; стыд является непосредственным содроганием, которое меня охватывает с головы до пят без всякой дискурсивной подготовки. <...> Таким образом, другой не только открыл то, чем я был: он конституировал меня по новому типу бытия, которое должно поддерживать новые качества. Это бытие не находилось во мне в потенции перед появлением другого, так как оно не могло бы найти себе места в Для-себя: и даже если бы было угодно наделить меня телом, целиком конституированным, перед тем, как это тело было бы для других, мою вульгарность или неловкость не смогли бы поместить туда в потенции, так как они являются значениями и, как таковые, они возвышают тело и сразу отсылают к свидетелю, способному их понять, и к целостности моей человеческой реальности. Но это новое бытие, которое является для другого, не размещается в другом; за него ответствен я, как это хорошо показывает воспитательная система, состоящая в том, чтобы «пристыдить» детей, чем они являются. Следовательно, стыд есть мой стыд перед другим; эти две структуры неразделимы. Но сразу же у меня появляется необходимость в другом: чтобы полностью понять все структуры своего бытия, Для-себя отсылает к Для-другого. Таким образом, если мы хотим познать в целостности отношение бытия человека к бытию-в-себе, <...> мы должны ответить на два весьма важных вопроса: вначале на вопрос о существовании другого, затем на вопрос об отношении моего бытия к бытию другого.

Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. М., 2000. С. 154.

Открыв Другому доступ к себе, человек становится более доступным и для самого себя. В ситуации общения речь идет не о познании (при котором чужое Я рассматривается как объект), а о феномене, который М. Бахтин обозначает как проникновение, суть которого заключается в утверждении всем разумением чужого бытия. При условии этой полноты утверждения чужого бытия, полноты, исчерпывающей все содержание моего собственного бытия, чужое бытие перестает быть для меня чужим, «ты» становится для меня другим обозначением моего субъекта. Быть друг против друга, идти друг–с–другом или проходить мимо друг друга — даже в своей чужести, враждебности Я утверждаю свое единство с Другим, сознаю, что близкие или чужие, друзья или враги, – «мы с ним». В данном контексте понятие общения может быть напрямую связано с проблемой ответственности человека. Я несу ответ за все, что есть в мире, даже если сам непосредственно не приложил к этому руки: я виновен уже тем, что не сумел (не захотел, не нашел в себе решимости, не счел нужным) воспрепятствовать насилию и злодеянию — вот в чем смысл понятия метафизической вины в философии К. Ясперса и идеи противления злу силою И.А. Ильина (1882–1954).

Вопросы и задания:

1. Почему «быть – значит общаться диалогически»? Как вы понимаете мысль М. Бахтина: «Воинственно упраздняя чужую точку зрения, я отвергаю не чужую идею, а чужое бытие»?

2. В чем смысл понятия метафизической вины и идеи противления злу силою?

 [Другой] это тот, по которому я выверяю своё бытие. Если я не признаю его хотя бы частичной правоты, не пытаюсь принять этой правоты, превратить её в частичку своего сознания, я обедняю самого себя. Воинственно упраздняя чужую точку зрения, я отвергаю не чужую идею, а чужое бытие.

Бахтин М. М. // Гуревич П.С. Проблема Другого в философской антропологии М. М. Бахтина / М.М. Бахтин как философ. М., 1992. С. 94.

Пока человек жив, он живет тем, что еще не завершен и еще не сказал своего последнего слова. [Потому-то] подлинная жизнь личности совершается как бы в точке этого несовпадения человека с самим собою, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать <...>.

Чужие сознания нельзя созерцать, анализировать, определять как объекты, как вещи, — с ними можно только диалогически общаться. Думать о них — значит говорить с ними, иначе они тотчас оке поворачиваются к нам своей объектной стороной: они замолкают, закрываются и застывают в завершенные объектные образы <...>.

Идея — как ее видел художник Достоевский — это не субъективное индивидуально-психологическое образование с «постоянным местопребыванием» в голове человека; нет, идея интериндивидуальна и интерсубъективна, сфера ее бытия не индивидуальное сознание, а диалогическое общение между сознаниями. Идея — это живое событие, разыгрывающееся в точке диалогической встречи двух или нескольких сознаний. <...>

Только в общении, во взаимоотношении человека с человеком раскрывается «человек в человеке», как для других, так и для себя самого.

Бахтин M. M. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. С. 99, 101, 116, 146, 147, 294.

Возможно двоякое сочетание мира с человеком: изнутри его — как его кругозор и извне — как его окружение. Изнутри меня самого, в ценностно-смысловом контексте моей жизни предмет противостоит мне как предмет моей жизненной направленности (познавательно-этической и практической), здесь он — момент единого и единственного открытого события бытия, которому я, нудительно заинтересованный в его исходе, причастен. Изнутри моей действительной причастности бытию мир есть кругозор моего действующего, поступательного сознания. Ориентироваться в этом мире как событии, упорядочить его предметный состав я могу только (оставаясь внутри себя) в познавательных, этических и практико-технических категориях (добра, истины и практической целесообразности), и этим обусловливается облик каждого предмета для меня, его эмоционально-волевая тональность, его ценность, его значение. Изнутри моего причастного бытию сознания мир есть предмет поступка, поступка-мысли, поступка-чувства, поступка-слова, поступка-дела; центр тяжести его лежит в будущем, желанном, должном, а не в самодовлеющей данности предмета, наличности его, его, в его настоящем, его целостности, уже-осуществленности. Отношение мое к каждому предмету кругозора никогда не завершено, но задано, ибо событие бытия в его целом открыто; положение моё каждый момент должно меняться, я не могу промедлять и успокаиваться.

Бахтин М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000. С. 121.