Мир как школа

д ни лета, как огонь с ладаном в кадильнице, как золотой цельнокованый сосуд, украшенный всяческими камнями, многоценными, как маслина плодоносящая, и как кипарис, возвышающийся до облаков. Когда он принимал ризу сла­вы, и облекался в уборы великолепия, и восходил к непо­рочному алтарю, то делал честь одежде освящения» . Этот обостренный вкус к парадности сакрального действа — один из ключей к пониманию поэтики афоризмов «сына Сирахова». Когда он говорит о благолепии торжественного выхода первосвященника, он сравнивает это благолепие с красотой полной луны; но точно такое же восточное срав­нение он применяет и к собственному «торжественному вы­ходу» перед читателем («я полон, как луна в полноте сво­ей»). Ибо он и должен чувствовать себя собратом священ­нодействующей сакральной особы; когда он умствует и по­учает, он тоже священнодействует и творит некий словес­ный обряд. Здесь можно было бы сослаться на понятие «литературного этикета», разработанное Д. С. Лихачевым применительно к древнерусской литературе¹⁰ и крайне важное для объяснения дидактической словесности биб­лейского типа. Строгая трезвенность содержания и веселая парадность формы в книге бен-Сиры уравновешивают друг друга, обеспечивая соразмерность эстетического целого.

Конечно, бен-Сира— менее всего любитель «прокля­тых вопросов», крайних решений и бескрайних порывов; стихия героического и трагического ему чужда. Но его оп­тимизм — не самодовольное, расслабленное благодушие, а сосредоточенная бодрость, исходящая из понимания всей жизни как непрестанного усилия, как череды уроков и эк­заменов. Искус труден — иначе он не был бы искусом; но его можно и должно с победой выдержать. «Сын мой! — окликает бен-Сира своего читателя,— ...приготовь душу твою к испытанию; управь сердце твое, и будь тверд, и не смущайся в час тяготы!» " Все в руках самого человека, потому что воля человека свободна: «Бог от начала сотво­рил человека и предоставил его решениям собственной во­ли». Этика бен-Сиры отнюдь не «героична», но она муже­ственна, ибо требует от человека полной цельности воли:

^а* 163

С. С. Аверинцев. Поэтика ранневизантийской литературы

«Горе сердцам боязливым, и рукам ослабевшим, и грешни­ку, что вступает на две стези! Горе сердцу расслабленно­му!» ¹². Леность, уныние и безвольная распущенность вы­зывают у нашего моралиста почти физическое отвраще­ние ¹³; все это есть для него «глупость» — глупость, поня­тая не как интеллектуальный недостаток, но как надлом во­ли и одновременно безбожие: именно потому безбожие, что глупость, и потому глупость, что безбожие. Так и «муд­рость» есть для него отнюдь не атрибут теоретического ин­теллекта, но скорее атрибут воли; она состоит не в том, чтобы решать отвлеченные умственные вопросы (прямо осуждаемые в главе 3), но в том, чтобы «управить сердце свое». Хотя книга бен-Сиры принадлежит эллинистической эпохе, мы, читая ее, очень далеки от Эллады. Содержание этой книги остается в пределах житейского и жизненного здравомыслия; мы можем назвать его «ограниченным», но обидное это словечко едва ли будет обидным для бен-Сиры, ибо в его мире «ограниченность» — ясная граница между посильным и непосильным, между необходимым и тем, что сверх нужды, — есть успокоительная гарантия то­го, что задачи человека можно сообразовать с его налич­ными силами. «Чрез меру трудного для тебя не ищи, и что свыше сил твоих, того не испытывай».

Что правда, то правда— «дерзаний» мудрость бен-Сиры не одобряет: «кто любит опасность, тот впадает в нее». И все же обругать эту мудрость «мещанской» было бы несправедливо, и притом по двум причинам. Во-первых, внутри своего собственного мира наш автор чувствует себя очень уверенно, и ему совершенно чужды аффекты нервоз­ной неполноценности, столь неизбежные для психологии мещанства; он «благообразен», «важен» и «степенен» в хо­рошем старом смысле этих хороших старых слов, и никто не откажет ему в умении уважать себя и свое место во все­ленной. Во-вторых, простой историзм обязывает нас видеть дидактику бен-Сиры в контексте реальных предпосылок существования тех людей, к которым она была обращена и среди которых из века в век находила учеников. Если мы представим себе человека, юридически свободного, уважае-

164