16 Февраля 1965 г. Федеральная судебная палата приравняла "специальные"

сведения, которые были представлены суду ведомством по охране конституции (и

получены анонимной агентурой), к заключению эксперта. Характерная

особенность буржуазного доказательственного права, представляющая собой одно

из проявлений общих пороков буржуазной философии, заключается в признании

невозможности познани объективной истины в суде. Теоретики

доказательственного права исходят из практической невозможности требовать,

чтобы судьи установили "истину". Эта невозможность определяется

"неустойчивостью" критерия истины, существующего в уголовном

судопроизводстве, под которым понимается "душевное состояние присяжных".

Обосновывая возможность принимать судебные решения, исходя из предположений,

буржуазные юристы ссылаются на "человеческий опыт", который якобы

свидетельствует о том, что "необходимость действовать" не связывается с

достоверностью знаний.

Агностическая установка в области доказывания - это общая установка

буржуазной теории доказательств (см. N 1 гл. II). В объяснительной записке к

проекту Уголовного кодекса ФРГ 1962 года прямо указывалось на невозможность

познания истины в уголовном судопроизводстве Из этой общей концепции следует

ряд практических выводов, которые отчетливо проявляются в англо-американском

судопроизводстве, где пределы доказывания устанавливаются исходя лишь из

фактов, вызывающих разногласия между обвинением и защитой. В силу такой

трактовки суд не исследует обстоятельства, по которым защита не спорит с

обвинением. Именно поэтому сознание обвиняемого безотносительно к его

обоснованности исключает судебное рассмотрение доказательств, положенных в

основу обвинени Классовая сущность буржуазного доказательственного права

проявляется и в противоречии формально провозглашенных и восхваляемых "общих

принципов" и конкретных правовых норм, фактически опровергающих эти

принципы. Примером этого может служить презумпция невиновности,

рассматриваемая буржуазными юристами как неотъемлемая черта

"демократического" правосуди Однако рассуждения такого рода не препятствуют

не только грубым нарушениям презумпции невиновности в практике уголовного

судопроизводства, но и законодательному закреплению ее антипода - презумпции

виновности. Так, в английском законодательстве о шпионаже (законы 1911,

1920, 1939, 1940 И 1945 гг. ) содержатся нормы, непосредственно исходящие из

презумпции виновности: "Тот факт, что то или иное лицо было в сношениях или

сделало попытку установить сношения с иностранными агентами в пределах или

за пределами Соединенного Королевства, должен рассматриваться как

доказательство того, что лицо это действовало с целью, угрожающей

безопасности и интересам государства". Действующие в США законы об

ответственности за ввоз наркотиков презюмируют, что любое лицо, у которого

обнаружен наркотик, виновно в его незаконном ввозе из-за границы. Правовое

закрепление презумпции виновности имеет место и в других нормативных актах.

Например, в решении по делу Гейни (1965 г. ) Верховный суд США признал, что

один лишь факт присутствия лица в помещении, где незаконно изготовляют

спиртные напитки, дает основание для признания его виновным в

самогоноварении. В этих примерах презумпция виновности была зафиксирована

непосредственно в нормах материального уголовного права. Но, как общее

правило, отступление от презумпции невиновности осуществляется путем

перемещения обязанности доказывания на обвиняемого. Это достигается с

помощью многочисленных правовых презумпций, опровержение которых ложится на

обвиняемого Но и в тех случаях, когда отсутствуют правовые презумпции,

перелагающие бремя доказывания на обвиняемого, презумпци невиновности в

значительной степени остается декларацией в буржуазном уголовном

судопроизводстве. Не говоря уже о делах, где процессуальная форма

игнорируется ради расправы с классовым противником, повседневная практика

буржуазного правосуди убедительно показывает, что презумпция невиновности не

может быть названа реально действующим правилом доказывани По свидетельству

одного из американских судей, "присяжные, без сомнения, склонны верить, что

большинство лиц, преданных суду, виновны, независимо от того, насколько

категорично эти присяжные предупреждаются о другой презумпции... ".

Национальная комиссия США по причинам и предупреждению насилия также

подтвердила существование в судах "фактической презумпции виновности".

Следует отметить, что возможность перехода бремени доказывания на

обвиняемого и тем самым замены презумпции невиновности презумпцией

виновности допускается и Проектом правил доказывания в федеральных судах,

который в 1969 году был разработан соответствующим комитетом конференции

судей США. Проект идет по пути дальнейшего расширения полномочий

профессиональных судей в оценке доказательств в ущерб правам присяжных.

Помимо того что сохраняется право федеральных судей комментировать "вес и

достоверность" доказательств, особо подчеркивается обязанность судьи

контролировать "способ и порядок" исследования доказательств. Указанные

полномочия судьи наиболее отчетливо проявляются при единоличном решении им

важнейшего вопроса: может ли быть конкретное доказательство передано на

рассмотрение присяжных, т. е. в оценке допустимости доказательств.

Претерпела изменение (также в общем направлении свертывания гарантий

личности) и роль суда в целом как субъекта доказывания: очевиден отход от

классической трактовки суда как беспристрастного арбитра в споре сторон,

связанной с представлением о его пассивной роли в доказывании. Отход этот

характеризуется вполне определенной социальной направленностью. В

домонополистический период развития капитализма одного лишь имущественного

положения обвиняемого было, как правило, достаточно, чтобы регулировать

действие машины правосуди Другими словами, если в тот период действия

обвиняемого, обладающего достаточными средствами, обеспечивающими

возможность пользоваться услугами квалифицированного адвоката, вносить

залог, нести расходы, связанные с вызовом свидетелей, назначением экспертизы

и т. п., обычно не вызывали противодействия со стороны суда, который

довольствовался ролью наблюдателя "свободной игры сил", то теперь положение

существенно изменилось. Возросшая организованность и сплоченность широких

трудящихся масс, и в первую очередь рабочего класса, позволяет в случае

крупного политического процесса обеспечить сбор необходимых средств и

преодолеть экономические барьеры неравноправия участников процесса.

Соответственно буржуазный суд ориентируется на активное вмешательство в ход

доказывания для поддержания версии, соответствующей классовой сущности

буржуазной юстиции, стороны, выражающей соответствующие интересы. Иными

словами, возрастающая активность буржуазного суда в доказывании - инструмент

обеспечения фактического неравноправия сторон при декларативном их

равенстве. Как отмечалось, одной из центральных проблем доказательственного

права является проблема допустимости доказательств. Классическая доктрина

считала, что в качестве доказательств могут быть допущены не любые сведения,

а лишь те, которые строго соответствуют определенным требованиям,

обеспечивающим их надежность и проверяемость. Поэтому считалось, что правила

допустимости устанавливаютс законом и суд должен им беспрекословно

следовать. Однако последнее положение явно расходится с практикой

буржуазного судопроизводства. Так, поскольку в странах англоамериканской

системы права основные вопросы доказывания регламентируются судебными

прецедентами, то признание доказательства допустимым или недопустимым

зависит от того какому из многочисленных противоречивых прецедентов судья

отдаст предпочтение.

Характерная черта правил, регламентирующих допустимость доказательств

в судопроизводстве капиталистических государств, заключается в наличии

многочисленных отступлений и исключений от провозглашаемых общих принципов.

Это характерно дл английского доказательственного права, что подчеркивает Н.

Н. Полянский: "Особенность английского права заключается главным образом в

сложном, исторически образовавшемся (преимущественно в течение последних

160-180 лет) нагромождении права и исключений, определяющих не как

доказательства расцениваются, а как ими следует пользоваться, а также

исключающих значительные категории фактических обстоятельств и источников

доказательств из судебного рассмотрени.. ". То же справедливо и для США. В

качестве примера можно привести правило о допустимости фактов, касающихся

репутации сторон и свидетелей. В принципе считается, что доказательства

хорошей репутации обвиняемого должны допускаться судом, а доказательства

плохой репутации, как правило, - отклонятьс Однако практическое применение

этого правила порождает немало неясностей. По-разному, например, решается

вопрос о том, что может говорить свидетель, дающий показания о репутации

обвиняемого: описывать его склонности и черты характера или же излагать свое

мнение о присущих обвиняемому достоинствах и недостатках. Судебная практика

проявляет стойкую тенденцию к расширению круга случаев, когда доказательства

репутации обвиняемого признаются допустимыми. Один из последних проектов

правил доказывания для федеральных судов США предусматривает, что

"доказательства, касающиеся репутации лица или черт его характера,

недопустимы с целью доказать, что оно действовало в соответствии с таковыми

в данном конкретном случае... ". Однако за этим общим запретом следует ряд

исключений. Прежде всего, доказательства репутации допускаются для

опровержения фактов, касающихся репутации обвиняемого и потерпевшего. Кроме

того, признаются допустимыми доказательства, касающиеся репутации свидетеля,

которые представляются с целью оспорить или подтвердить его показания Факты,

свидетельствующие об отрицательном прошлом подсудимого (совершение

преступления, правонарушения, безнравственного поступка), признаются

допустимыми как доказательства "мотива, возможного намерения, подготовки,

планирования, знания, идентичности, а также отсутствия ошибки или

несчастного случая". В ряде случаев нормы буржуазного права, касающиеся

допустимости доказательств, отличаются крайним формализмом. Например, б силу

правила о недопустимости свидетельства по слуху могут быть исключены из

числа доказательств записи, сделанные свидетелем на основании сообщений

других лиц, не подтвержденных присягой. Таким образом, если необходимо

установить, в какой промежуток времени больной находился в больнице, то

вызванный для этой цели в качестве свидетеля регистра тор больницы не может

сослаться на свой реестр поступающих и выбывающих больных, который им

составлялся на основании сведений, поступивших от медицинского персонала

больницы. Правило о недопустимости свидетельствования по слуху так же имеет

ряд исключений. Так, в США допускаются показания о сделанном стороной вне

суда признании спорного факта, в том числе и сознании в совершении

преступлени Основным условием допустимости свидетельских показаний о такого

рода при знаниях является требование, чтобы признание было сделано стороной

против своих собственных интересов. Это положение доказательственного права

имеет очень важное значение в практике судов, так как именно оно служит

основанием для судебного допроса полицейских и других ведших расследование

лиц по вопросу о сознании обвиняемого. Данное под присягой свидетельское

показание полицейского о том, что обвиняемый в беседе с ним признавал себя

виновным и рассказывал о совершен ном преступлении, признается допустимым и

нередко кладется в основу обвинения В последнее время все больше исключений

из правила о недопустимости свидетельства по слуху появляется и в Англии

именно как проявление общей тенденции к упрощению процедуры доказывани В

настоящее время, как отмечает проф. Кеннет Дэвис, на практике степень

ограничений в использовании свидетельства по слуху главным образом зависит

от того, с участием или без участия присяжных слушаются дело. В последнем

случае ограничений значительно меньше. Объясняют это тем, что якобы для

профессионального судьи доказательственная ценность свидетельского показания

важнее его "формальной недопустимости".

Следует заметить, что те ограничения в допустимости свидетельских

показаний, которые в определенных ситуациях выгодны господствующему классу,

например, о недопустимости доказательств "дурной репутации" полицейских

осведомителей, сохраняются и строго соблюдаютс Существует и целая категория

фактов, сообщение сведений о которых или прямо запрещается свидетелям, или

же предоставляется на их усмотрение. В последнем случае свидетели имеют

право отказаться от показаний. К такого рода фактам относятся сведения,

представляющие собой государственную, профессиональную или деловую тайну.

Свидетели имеют также право не сообщать факты, касающиеся их супружеских

отношений. Они не должны отвечать на вопросы относительно какого-либо

официального сообщения, оглашение которого могло бы противоречить

общественному порядку. Классовая направленность правил, регулирующих

допустимость доказательств в буржуазном уголовном судопроизводстве,

обусловливается не только их непосредственным содержанием, но и общим

"контекстом" деятельности буржуазного суда. Вместе с тем та группа норм

доказательственного права, которая имеет наибольшее значение для разрешения

уголовных дел, непосредственно отражает классовую сущность

капиталистического правосуди К числу такого рода норм относятся прежде всего

те, которые регулируют допустимость доказательств, полученных с нарушением

закона. Традиционное общее право не исключало доказательства, добытые

незаконным путем, если их содержание имело значение дл дела. Эта доктрина

была активно поддержана видными теоретиками доказательственного права США.

Один из наиболее ревностных защитников рассматриваемой доктрины Уигмор

приводит ряд доводов в пользу допустимости незаконно полученных

доказательств. Утверждается, в частности, что "преступник представляет

большую опасность для общества, чем излишне ревностный полицейский" Не менее

характерно и его утверждение, что безнаказанность лиц, нарушивших закон при

собирании доказательств, будто бы соответствует интересам того лица, в

отношении которого закон был нарушен. "Предоставление суду права подвергать

наказанию лиц, нарушивших закон при расследовании дела, - пишет Уигмор, -

поставило бы в невыгодное положение лицо, потерпевшее ущерб от

предполагаемого правонарушения, так как это лицо было бы лишено права

выбирать между предъявлением иска о возмещении ущерба и немедленным

наказанием виновных" Приведенными "аргументами" Уигмор обосновывает общее

положение, что на допустимость доказательства в принципе не влияет

незаконность средств, при помощи которых сторона получила это

доказательство. Следует отметить, что Уигмор и ряд других буржуазных юристов

пытались провести различие между условиями допустимости вещественных

доказательств и документов, с одной стороны, и свидетельских показаний

(включая показания обвиняемого и экспертов) - с другой. Основой для такого

разграничения служило утверждение о том, что если закон нарушен при допросе,

то в определенных случаях вопрос о допустимости доказательств может встать.

Применительно же к "немым свидетелям" нарушение правил собирания никогда не

влияет на достоверность изъятого предмета или документа. Поэтому незаконно

проведенный обыск или иное действие не влияют на допустимость вещественных

доказательств и документов (угроза фальсификации доказательств при этом

игнорируется). Несостоятельность такого довода очевидна. Незаконный способ

получения вещественных доказательств всегда будет вызывать сомнение в их

достоверности, поскольку нарушение закона при проведении следственных

действий в той или иной мере облегчает возможность фальсификации

доказательств. Но дело не только в этом. Игнорирование надлежащей

процессуальной формы доказательства, по словам известных английских юристов

Ковена и Картера, "равносильно признанию принципа, согласно которому цель

оправдывает средства, и государство само может потворствовать совершению

одного преступления, чтобы доказать другое". Надо отметить, что в материалах

многочисленных комиссий и комитетов, создаваемых конгрессом и правительством

США в интересах сохранения престижа высших органов государства, собраны и

опубликованы неопровержимые данные о произволе и беззакониях полиции при

собирании "доказательств виновности". Так, многотомный доклад Национальной

комиссии по соблюдению и исполнению законов (комиссия Уикершема) обобщил

практику незаконных методов допроса и других форм насилия, применяемого

полицией якобы в интересах борьбы с преступностью. При этом доклад

констатировал не только массовый масштаб полицейских беззаконий, но и их

"специальную" направленность, т. е. тот факт, что насилие и другие

незаконные методы применяются главным образом против представителей наиболее

угнетаемых слоев населени Последующие комиссии, изучавшие деятельность

полиции, также получали в свое распоряжение материал, прямо или косвенно

свидетельствующий о массовых нарушениях законности полицией. Однако никаких

реальных мер по пресечению или хотя бы ограничению подобной практики,

разумеется, принято не было. Весьма примечательным в этой связи "зигзагом"

была позиция Верховного суда США по рассматриваемому вопросу. Еще в 1964

году Верховный суд США в решении по делу Уика сформулировал следующее

правило: в тех случаях, когда при получении доказательств были нарушены

конституционные гарантии прав граждан и потерпевший от такого нарушения

своевременно (до начала судебного заседания) заявил об этом, суд может

признать доказательство, полученное с нарушением закона, недопустимым.

Одновременно с решением по делу Уика действовали и прямо противоположные

прецеденты, в силу которых, во-первых, признавалось, что судебные органы

штата не связаны решением по делу Уика а во-вторых, оспаривалась и сама

возможность исключать доказательство на том основании, что оно получено

незаконными методами. Так, при рассмотрении Верховным судом США дела по

обвинению Уолфа (1949 г. ) была сделана попытка доказать, что нарушение

закона, в том числе и конституции, не является нарушением должной судебной

процедуры. Высказывавшийся по этому делу от имени большинства судья Ф.

Франкфурте? утверждал, что исключение незаконно полученных доказательств

будет служить на пользу лишь тем лицам, у которых обнаружены уличающие

предметы или документы. Под влиянием критики с конца 50-х годов в решениях

Верховного суда США стала проявляться противоположная тенденци В частности,

как уже отмечалось, в течение 60-х годов Верховный суд США распространил

гарантии билля о правах, закрепленные в поправках к федеральной конституции

на судопроизводство в штатах. Кроме того, был положительно решен вопрос о

связи между способами получения доказательства и возможностью его

использования в судебном процессе. В силу этого в ряде решений Верховного

суда были признаны недопустимыми доказательства, полученные с нарушением

установленных правил обыска, ареста, допроса и других действий, производимых

полицией. На первый взгляд могло показаться, что доктрина, предписывающая

исключение незаконно полученных доказательств, одержала, по крайней мере,

частичную победу. Однако в действительности ограничения, вводившиеся

Верховным судом США, не были по существу реализованы. В литературе

отмечалось, что "когда полиция не столько стремится возбудить уголовное

преследование против гражданина, сколько его запугать, правила об исключении

доказательств не имеют никакого эффекта". Подчеркивалось также, что и в

других случаях решени Верховного суда не изменили существующую полицейскую

практику. Вместе с тем даже декларативные решения, усиливавшие требования к

допустимости доказательств, подверглись во второй половине 60-х годов

резкому осуждению. Их критиковали и практики, и теоретики, и политические

деятели, и журналисты. В ряде случаев эти решения рассматривались даже как

фактор, влияющий на рост преступности. Одним из наиболее рьяных критиков

правила об исключении незаконно полученных доказательств является нынешний

председатель Верховного суда США Уоррен Бергер. По его мнению, правило об

исключении незаконно полученных доказательств преследовало определенную цель

- предупреждение нарушений закона со стороны должностных лиц. С этой точки

зрения оно показало свою неэффективность, так как не вызвало существенного

сокращения незаконных действий полиции. В то же время "общество и

отправление правосудия получили бы пользу от значительного сокращения и,

если возможно, ликвидации необходимости исключать из уголовного

судопроизводства относимые и обладающие доказательственной силой сведения,

что с неизбежностью наносит ущерб деятельности суда по отысканию истины".

Таким образом, по мнению Бергера, ущерб истине наносит не нарушение

процедуры доказывания, а ее соблюдение. Следует подчеркнуть, что

использование незаконно полученных доказательств и при наличии действующих

прецедентов представляет собой распространенную картину. Поскольку, как

отмечалось, допустимость рассматривается буржуазными юристами как своего

рода "правовая относимость", решение о принятии или исключении

доказательства считается вопросом права и относится к единоличной

компетенции председательствующего (профессионального судьи). Таким образом,

если судья отвергает доказательство, то присяжные лишены возможности дать

ему ту или иную оценку, и оно автоматически устраняется из дела. Напротив,

допущенное судьей в дело доказательство так или иначе должно влиять на

решение, принимаемое присяжными. О том, как использовалась эта система

правил о допустимости, в частности, юстицией США и как она изменялась, можно

судить по следующим примерам. Так, в течение долгого времени в уголовном

процессе США действовало правило, согласно которому показани подозреваемого,

по крайней мере теоретически, признавались недопустимым доказательством,

если они были получены в период его незаконного содержания под стражей. В