Глава III

Подробное объяснение всех изменений, происходящих в теле и душе при страстях.

В каждой нашей страсти, за исключением удивления, которое также есть несовершенная страсть, можно различить семь моментов.

Во-первых, суждение, которое разум составляет о предмете или, вернее, смутное или отчетливое созерцание отношения, которое предмет имеет к нам.

Во-вторых, действительное определение движения воли к этому предмету, предполагая, что он есть благо или представляется таковым. До этого созерцания природное движение души или оставалось неопределенным, т. е. стремилось ко благу вообще, или было определено иначе познанием какого-нибудь иного предмета. Но в тот момент, когда разум созерцает отношение, которое новый предмет имеет к нему, это общее движение воли тотчас определяется сообразно тому, что созерцает разум. Душа приближается к этому предмету силою своей любви, чтобы насладиться им и познать свое благо тем чувством сладости, которое дает ей Творец природы как естественную награду за то, что она стремится ко благу. Она рассудила, что этот предмет есть благо, абстрактным суждением, не затрагивающим ее; но действием чувства, она становится убежденной в том, и чем живее это чувство, тем более привязывается она ко благу, которое, по-видимому, вызывает его.

Но если этот отдельный предмет рассматривается как зло или как способный лишить нас некоторого блага, то в движении воли не происходит нового определения, а происходит зато усиление ее движения ко благу, противоположному этому предмету, представляющемуся злом; это усиление тем больше, чем зло представляется более опасным. Ибо, в самом деле, мы ненавидим только потому, что любим; и зло, находящееся вне нас, считается злом только по отношению ко благу, которого оно нас лишает. Итак, раз зло рассматривается как лишение блага, то избегать зла — значит избегать лишения блага, т. е. стремиться ко благу. Следовательно, при встрече предмета, не нравящегося нам, не происходит нового определения в природном движении воли, но возникает лишь чувство страдания, отвращения или горечи, которое Творец природы сообщает душе как естественное наказание за то, что она лишена блага.' Для этого недостаточно было одного рассудка, нужно было это скорбное и тяжелое чувство, чтобы пробудить душу. Так что во

' До грехопадения это чувство не было наказанием, но только предостережением, потому что, как я уже говорил, Адам мог, когда хотел, остановить движение жизненных духов, причиняющих страдание. Следовательно, если он чувствовал страдание, то потому, что хотел его, или, вернее, он не испытывал его, потому что не хотел испытывать его.

400

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

всех страстях все движения души ко благу суть не что иное, как движения любви. Но так как мы волнуемся различными чувствами сообразно различным обстоятельствам, сопровождающим созерцание блага и движение .души ко благу, то мы смешиваем чувства с эмоциями души и воображаем, что существует столько же различных движений в страстях, сколько есть различных чувств.

Здесь следует заметить, что страдание есть реальное и настоящее зло; оно не есть только лишение удовольствия, как и удовольствие не есть только отсутствие страдания; ибо есть разница между тем состоянием, когда мы не чувствуем удовольствия или лишены чувства удовольствия и когда действительно мы испытываем страдание. Итак, не всякое зло есть зло именно потому, что оно лишает нас блага, но только, как я выразился, то зло, которое находится вне нас и не является состоянием нашим. Однако как под благом и злом по большей части понимаются вещи добрые и хорошие, а не чувства удовольствия и страдания, служащие, скорее, природными признаками, по которым душа различает благо от зла, — то кажется, можно сказать, не впадая в неточность, что зло есть лишь лишение блага, что природное движение души, удаляющее ее от зла, есть то же самое движение, которое влечет ее ко благу. Ибо, наконец, всякое природное движение есть влечение, вложенное Творцом природы, которое действует лишь для него и может обратить нас только к Нему, а потому истинное движение души всегда есть, по существу, любовь ко благу и лишь случайно — избежание зла.

Правда, страдание может рассматриваться как зло, и в этом смысле движение страстей, возбуждаемое им, не действительно, ибо мы не хотим страдания; а если мы положительно хотим того, чтобы страдания не было, то это значит, что мы хотим положительно поддержания или совершенствования своего существования.

В-третьих, в каждой нашей страсти можно заметить чувство, сопровождающее ее: чувство любви, отвращения, желания, радости, грусти. Эти чувства всегда различны в различных страстях.

В-четвертых, новое определение течения жизненных духов и крови, направляющее их ко внешним и внутренним частям тела. До созерцания объекта страсти жизненные духи были распространены по всему телу, чтобы поддерживать вообще все его части; в присутствии же нового предмета весь этот распорядок нарушается. Большая часть жизненных духов устремляется в мускулы рук, ног, лица и других внешних частей тела, чтобы привести его в состояние, соответствующее преобладающей страсти, и чтобы сообщить ему осанку и движение, необходимые для приобретения блага или избежания предстоящего зла. Если же человек не располагает достаточными силами, то эти жизненные духи распределяются таким образом, что заставляют его машинально произносить известные слова и издавать известные крики, а его лицу и остальному его телу сообщают известное выражение, которое может волновать других тою же самою страстью, какою волнуется он. Ибо люди и животные

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

401

связаны вместе глазами и ушами, и потому, когда человек волнуется, он неизбежно потрясает всех тех, кто смотрит на него и его слышит, и естественно производит на их воображение впечатление, затрагивающее их и заинтересовывающее в поддержании его.

Что касается остальных жизненных духов, то они быстро опускаются в сердце, легкие, печень, селезенку и другие внутренности, чтобы собрать дань со всех этих частей и побудить их в непродолжительное время доставить необходимое количество жизненных духов, которые должны поддержать тело в необычайной деятельности, в какой оно должно находиться для приобретения блага или для избежания зла.

В-пятых, движение души, чувствующей себя волнуемой этим внезапным развитием жизненных духов. Это движение души всегда сопровождает движение жизненных духов для того, чтобы душа приняла участие в том, что затрагивает тело; подобно тому как и волнение жизненных духов вызывается в теле, едва только душа устремится к какому-нибудь предмету. Раз душа связана с телом, а тело — с душою, их движения будут взаимны.

В-шестых, различные чувства любви, отвращения, радости, желания, грусти, причиненные не интеллектуальным созерцанием блага или зла, как те, о которых мы говорили выше, но различными потрясениями, вызываемыми в мозгу жизненными духами.

В-седьмых, известное чувство радости или, вернее, внутренней сладости, задерживающей душу на ее страсти, и показывающей ей, что она находится в том состоянии, в каком ей следует находиться по отношению к предмету, рассматриваемому ею. Эта внутренняя сладость сопровождает вообще все страсти, как страсти, возникающие при созерцании зла, так и страсти, рождающиеся при виде блага; как грусть, так и радость. Эта-то сладость и делает для нас все страсти приятными и побуждает нас согласиться на них и отдаться им. Наконец, это — та сладость, которую следует побеждать сладостью благодати и радостью веры и разума; ибо как радость духовная всегда вытекает из достоверного или очевидного познания, что находишься в наилучшем состоянии, в каком только можешь быть по отношению к созерцаемым вещам, — так сладость страстей всегда есть природное следствие нашего смутного чувства, что мы находимся в наилучшем состоянии, в каком только можем быть по отношению к ощущаемым вещам. Итак, должно радостью духовною и сладостью благодати побеждать ложную сладость наших страстей, которая нас делает рабами чувственных благ.

Все, только что нами сказанное, встречается во всех страстях, исключая случаев, когда они возбуждаются смутными чувствами и когда разум не созерцает ни блага, ни зла, которое могло бы причинить их; ибо тогда, очевидно, трех первых сторон в них нет.

Ясно также, что все это не зависит от нас, находится в нас, помимо нас, и даже вопреки нам, со времени грехопадения, и от нас зависит в действительности только согласие нашей воли. Но,

26 Разыскания истины

402

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

кажется, следует изложить все это подробнее и сделать нагляднее на некоторых примерах.

Предположим, что человеку действительно нанесено какое-нибудь оскорбление, или же он, обладая от природы сильным и пылким воображением или воображением, разгоряченным каким-нибудь случаем, как-то: болезнью или уединением в грусти и меланхолии, — вообразит, сидя в своем кабинете, что такой-то человек, который даже и не думает о нем, может и хочет повредить ему; чувственное представление или воображаемое соотношение между действиями его врага и его собственными намерениями явится первою причиною его страсти.

Нет даже безусловной необходимости в том, чтобы он получил или вообразил, что получил оскорбление, или встретил некоторое противодействие в своих планах для того, чтобы движение воли этого человека получило некоторое новое определение; достаточно, если он размышляет о том одним разумом, без того чтобы тело принимало тут участие. Но так как это новое определение воли не будет определением страсти, а чистою наклонностью, очень слабою и медленною, то лучше предположить, что этот человек испытывает действительно какое-нибудь большое противодействие в своих намерениях или что он живо воображает, что ему должны оказать его, чем предположить человека, чувства и воображение которого не принимают или почти не принимают участия в его познании.

Второе, что мы увидим в страсти этого человека, — это усиление движения его воли ко благу, обладанию которым хочет помешать его действительный или воображаемый враг; и это усиление тем большее, чем сильнее представляется ему противодействие, которое хотят оказать ему. Он сначала ненавидит своего врага только потому, что любит благо; и его ненависть тем больше, чем сильнее его любовь, потому что движение его воли в ненависти на самом деле есть здесь только движение любви; ибо движение души ко благу не различается от движения, в силу которого мы избегаем лишения его, как это было уже сказано.

В-третьих, мы увидим чувство, соответствующее страсти; в данном случае это будет чувство ненависти. Движение ненависти одинаково с движением любви, но чувство ненависти совершенно отлично от чувства любви; это каждый может знать по собственному опыту. Движения суть действия воли; чувства суть модификации духа. Движения воли суть естественные причины чувств духа, а эти чувства поддерживают, в свою очередь, движение воли в их определении. Чувство ненависти в этом человеке есть естественное следствие движений его воли, которое возбудилось при виде зла, а это движение затем поддерживалось чувством, которому послужило причиною.

То, что мы сейчас сказали об этом человеке, могло бы случиться с ним, если бы даже у него не было тела; но так как он состоит из двух частей, по природе связанных, то движения его духа

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

403

сообщаются его телу, а движения его тела — его духу. И потому новое определение движения его воли естественно вызывает новое определение в движении жизненных духов, которое всегда при всех страстях бывает различно, хотя движение души почти всегда одно и то же.

Итак, жизненные духи устремляются с силою в руки, ноги и лицо, чтобы сообщить телу состояние, необходимое для страсти, а лицу придать то выражение, которое должен иметь оскорбляемый человек, соответственно всем обстоятельствам получаемого им оскорбления, — достоинству или силе того, кто наносит его, и того, кто терпит его; и это разлитие жизненных духов будет тем сильнее, обильнее и быстрее, чем больше благо, чем сильнее противодействие и чем сильнее поражен им мозг.

Так что когда лицо, о котором мы говорим, получает какое-нибудь оскорбление только в воображении или терпит действительное оскорбление, но легкое, не производящее значительного потрясения в его мозгу, тогда разлитие жизненных духов бывает слабо и медленно и, быть может, не будет достаточно сильным, чтобы изменить обычное и природное состояние тела. Если же оскорбление было тяжким, а воображение возбуждено, тогда мозг его будет сильно потрясен, а жизненные духи разольются с такою силою, что в одно мгновение придадут лицу и телу его выражение и положение страсти, охватившей его. Если он настолько силен, чтобы взять верх, то вид его будет угрожающим и гордым; если он слаб и не может противостоять злу, которое угрожает ему, вид его будет смиренным и покорным; его стоны и слезы, естественно вызывая в присутствующих и даже во враге его движения сострадания, помогут ему, на что он не мог надеяться своими собственными силами. Правда, если жизненные духи и мозговые фибры у присутствующих и у врага этого несчастного уже потрясены сильным движением, обратным тому, какое порождает в душе сострадание, тогда вопли этого человека только усилят это движение, и гибель его будет неизбежной, если он будет оставаться все в том же положении и с тем же выражением. Но природа предусмотрела это; при виде предстоящей потери большого блага на лице естественно запечатлевается столь живое и удивительное выражение отчаяния и ярости, что оно обезоруживает самых страстных людей и делает их как бы неподвижными. Ужасное и внезапное выражение, говорящее о смерти и запечатлеваемое природою на лице несчастного, останавливает даже во враге, пораженном им, движение жизненных духов и крови, которое побуждало его к мести; и в эту минуту пощады и снисхождения природа вновь сообщает прежнее выражение покорности и смирения лицу несчастного, который начинает надеяться, по причине неподвижности своего врага и изменения его выражения, а потому жизненные духи последнего получают то направление, к которому были неспособны за минуту перед тем, и он машинально поддается побуждениям

404

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

сострадания, которые, естественно, склоняют его душу поддаться доводам любви к ближнему и милосердия.

Страстный человек не может, не обладая изобилием жизненных духов, ни вызвать, ни удержать в своем мозгу настолько яркий образ своего несчастия и настолько сильное потрясение, чтобы сообщить телу насильственное и необычное положение; и потому нервы, соответствующие внутренним частям тела этого человека, воспринимают при виде какого-нибудь бедствия сотрясение и колебание, необходимые для того, чтобы во всех сосудах, имеющих сообщение с сердцем, потекли соки, способные вызвать жизненные духи, требуемые страстью. Ибо жизненные духи, разливаясь по нервам, идущим к печени, селезенке, поджелудочной железе и вообще ко всем внутренностям, возбуждают и потрясают их и вызывают своим движением соки, сохраняемые этими частями для нужд машины.

Если бы эти соки всегда одинаковым образом циркулировали в сердце, если бы во всякое время они имели в нем одинаковое брожение, если бы жизненные духи, образовавшиеся из них, равномерно поднимались в мозг, — то мы не видели бы столь быстрых изменений в движениях страстей. Вид судьи, например, не останавливал бы ни на минуту порыва человека, охваченного яростью и бегущего, чтобы отомстить, и лицо его, пылающее от крови и жизненных духов, не становилось бы разом бледным и мертвенным от страха наказания.

Чтобы воспрепятствовать этим сокам, смешанным с кровью, всегда одинаковым образом входить в сердце, существуют нервы, окружающие его артерии; сжимаясь и расширяясь вследствие воздействия, произведенного видом предмета и силою воображения на жизненных духов, они открывают и закрывают доступ этим сокам. Для того же, чтобы эти соки не имели в различное время одинакового движения и брожения в сердце, есть другие нервы, причиняющие биение его; эти нервы, колеблясь неодинаково при различных движениях жизненных духов, толкают кровь не с одинаковою силою в артерии. Другие нервы, разветвляющиеся в легком, передают воздух сердцу, сжимая и расширяя ветви дыхательного канала, и таким образом управляют брожением крови соответственно господствующей страсти.

Наконец, чтобы управлять с большею правильностью и быстротою течением жизненных духов, существуют нервы, окружающие артерии, которые восходят к мозгу, а также артерии, которые проводят кровь во все остальные части тела. Так что потрясение мозга, сопровождающее внезапный вид какого-нибудь обстоятельства, по причине которого приходится изменить все движения страсти, направляет разом течение жизненных духов по нервам, окружающим эти артерии, чтобы сокращением их закрыть доступ крови, поднимающейся к мозгу, а ослаблением их открыть доступ той крови, которая расходится по всем остальным частям тела.

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

405

Когда артерии, несущие кровь к мозгу, свободны, а те артерии, которые разносят ее по остальному телу, сильно сжаты этими нервами, тогда вся голова наполняется кровью и все лицо краснеет от нее. Но какое-нибудь обстоятельство изменяет сотрясение мозга, причиняющее это состояние нервов, и сжатые артерии расширяются, другие же, напротив, сильно сокращаются. Тогда кровь отливает от головы, бледность покрывает лицо, и лишь небольшое, необходимое для поддержания жизни количество крови, выходящей из сердца, пропускается в голову нервами, о которых мы только что говорили;

почти вся кровь спускается в нижние части тела, в мозгу не хватает жизненных духов, и все остальное тело становится слабым и дрожащим.

Чтобы подробно разъяснить и доказать только что сказанное нами, пришлось бы необходимо дать общее понятие о физике, и в частности о человеческом теле. Но обе эти науки еще слишком несовершенны, чтобы иметь ту точность, которую я бы желал;

помимо того, если бы я еще больше распространился об этом предмете, я уклонился бы скоро от своей задачи; ибо здесь мне достаточно дать общую и первоначальную идею о страстях, лишь бы эта идея не была ложной.

Это потрясение мозга и движение крови и жизненных духов составляют четвертую сторону каждой нашей страсти, и они вызывают пятую, которая есть движение души.

В ту минуту, когда жизненные духи устремляются от мозга в остальное тело, чтобы произвести в нем движения, способные поддерживать страсть, душа устремляется ко благу, которое она созерцает, и тем сильнее, чем с большею силою выходят жизненные духи из мозга, потому что одно и то же потрясение мозга волнует и душу, и жизненных духов.

Движение души ко благу тем больше, чем нагляднее вид блага;

и движение жизненных духов, выходящих из мозга, чтобы разлиться в остальном теле, тем сильнее, чем сильнее потрясение мозговых фибр, причиненное воздействием предмета или воображением.

Итак, это самое потрясение мозга делает созерцание блага более ощутимым, а потому и волнение души при страстях необходимо усиливается в той же самой пропорции, как движение жизненных духов.

Эти эмоции души не различаются от тех эмоций, которые непосредственно следуют из интеллектуального созерцания блага и о которых мы уже говорили; они только сильнее и живее по причине связи души и тела, а также потому, что то созерцание, которое вызывает их, есть созерцание чувственное.

В-шестых, в страстях мы видим чувство страсти: чувство любви, отвращения, желания, радости, грусти. Это чувство не отличается от того, о котором мы уже говорили; оно лишь живее, потому что тело принимает в нем большее участие. Но оно всегда сопровождается известным чувством сладости, которое делает все наши

406

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

страсти приятными; и эта последняя сторона имеет место в каждой нашей страсти, как мы это уже сказали.

Причина этого последнего чувства следующая. При виде объекта страсти или при каком-нибудь новом обстоятельстве, часть жизненных духов устремляется от головы ко внешним частям тела, чтобы привести его в положение, требуемое страстью; другие же жизненные духи быстро опускаются в сердце, легкие и внутренности, чтобы извлечь из них необходимое подкрепление, как мы это уже достаточно разъяснили. Всегда же, когда тело находится в том состоянии, в каком должно быть, душа получает от того большое удовлетворение; а когда тело находится в состоянии, противоположном тому, которое нужно для его блага и поддержания, душа сильно страдает от того. Вот почему, когда мы следуем движениям своих страстей и не останавливаем течения жизненных духов, причиняемого в нашем теле видом объекта страсти и приводящего его в то состояние, в каком оно должно быть по отношению к этому предмету, — тогда душа в силу законов природы получает чувство сладости и внутреннего удовлетворения по причине того, что тело находится в том состоянии, в каком должно быть. Обратно, когда душа, следуя предписаниям разума, останавливает это течение жизненных духов и противостоит этим страстям, она страдает соразмерно злу, которое могло случиться от того с телом.

Ибо подобно тому как размышление души о самой себе необходимо сопровождается радостью или грустью духовною, а затем радостью или грустью чувств, когда, выполняя свой долг и подчиняясь повелениям Божиим, она сознает, что находится в том состоянии, в каком должна быть, или же когда, предаваясь своим страстям, она испытывает угрызения совести, которые говорят ей, что настроение ее дурно, — так и течение жизненных духов, возбужденное благом | телесным, сопровождается чувственною радостью или грустью, а ;| затем радостью или грустью духовною, сообразно тому, поскольку | воля благоприятствует или удерживает это течение жизненных духов,:.

Но между интеллектуальной радостью, сопровождающей ясное;

познание доброго состояния души, и чувственным удовольствием,;

сопровождающим смутное чувство хорошего состояния тела, есть та I заметная разница, что интеллектуальная радость прочна, чужда;

угрызений совести, а также неизменна, как истина, вызывающая ее; ;

чувственная же радость почти всегда сопровождается грустью духовною или угрызением совести, она тревожна и так же непостоянна, | как страсть или волнение крови, которое ее вызывает. Наконец,' первая почти всегда сопровождается очень сильною радостью чувств, \ когда она бывает следствием познания великого блага, которым I обладает душа; а вторая почти никогда не сопровождается какою- | либо радостью духовною, хотя бы была следствием большого бла-*| гополучия для тела, но противного благу души. I

Впрочем, верно, что без благодати Иисуса Христа сладость,,] испытываемая душою, когда она предается своим страстям, приятнее;]

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

407

той сладости, которую она испытывает, следуя предписаниям рассудка. И эта-то сладость и есть корень всего того беззакония, которое воспоследовало из первородного греха, и она всех нас сделала бы рабами наших страстей, если бы Сын Божий не избавил нас от рабства страстям силою высшей радости своей благодати. Ибо то, что я только что говорил про преимущество духовной радости перед радостью чувств, верно лишь для христиан; оно было бы безусловно ложно в устах Сенеки, даже Эпикура, и наконец всех философов, которые, по-видимому, были самыми рассудительными;

ибо иго Иисуса Христа сладко лишь для тех, кто принадлежит Иисусу Христу, и бремя Его кажется нам легким лишь тогда, когда благодать Его несет его вместе с нами.