Глава III

I. 0 том, что люди ученые наиболее подвержены заблуждениям. — II. Причины, по которым люди предпочитают следовать авторитету, вместо того чтобы пользоваться своим умом.

I. Образ жизни людей почти до бесконечности разнообразен. Существует множество различных положений, различных занятий, должностей и различных обществ. Эти различия ведут к тому, что почти все люди действуют ради совершенно различных целей и рассуждают на основании различных принципов. В общем, довольно трудно найти несколько лиц с совершенно одинаковыми взглядами даже в таком обществе, в котором отдельные члены должны быть проникнуты одним духом и одними целями. Их различные занятия и различные общественные связи вызывают необходимо некоторое различие в самом способе и манере приступать к выполнению своих общественных обязанностей. Из этого ясно, что желать изложить в деталях нравственные причины заблуждений, значило бы желать невозможного; но здесь оно к тому же довольно бесполезно. Мы будем говорить только о тех формах жизни, которые ведут к более многочисленным и более важным заблуждениям. Когда мы объясним их, мы дадим читателю возможность идти дальше самому; каждому легко будет быстро найти весьма скрытые причины многих частных заблуждений, для изложения которых нам. понадобилось бы много времени и труда. Когда ум ясно видит суть дела, ему приятно стремиться к истине, и он стремится к ней с невыразимой быстротой.

II. Занятие, о котором, как мне кажется, наиболее необходимо упомянуть здесь, в силу того что оно производит в воображении людей наиболее значительные изменения и по преимуществу ведет к заблуждению, — это занятие ученых, которые более упражняют свою память, чем свой разум. Ибо опыт всегда показывал, что нас вводят в самые многочисленные заблуждения те именно люди, которые занимаются с большим рвением чтением книг и исследованием истины.

С учеными случается то, что с путешественниками. Если путешественник, по несчастью, собьется с дороги, то чем дальше подвигается он, тем больше удаляется от места назначения. Он

186

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

плутает тем больше, чем быстрее идет и чем больше спешит прибыть на желанное место. Так, страстное стремление к истине заставляет людей набрасываться на книги, в которых они думают найти ее;

или же они измышляют химерическую систему вещей, к знанию которых они стремятся, и в эту систему они твердо веруют, и все усилия их разума направлены к тому, чтобы представить ее в привлекательном виде другим людям, дабы воспользоваться почестями, выпадающими по большей части на долю изобретателей новых систем. Объясним эти два заблуждения.

Довольно трудно понять, как это люди умные предпочитают пользоваться в исследовании истины чужим умом вместо данного им Богом. Без сомнения, неизмеримо приятнее и почетнее руководствоваться своими собственными глазами, а не глазами других; и человеку с хорошими глазами никогда не придет в голову закрыть их или вырвать их в надежде иметь вожака. Sapientis oculi in capite ejus, stultus in tenebris ambulat.' Почему безумец ходит во тьме? Потому что он видит лишь глазами других, а видеть таким образом, собственно говоря, значит ничего не видеть. Пользование умом так же относится к пользованию зрением, как разум — к зрению; как разум бесконечно превосходит зрение, так и пользование разумом сопровождается гораздо более глубоким удовлетворением, доставляющим совсем иные удовольствия, чем свет и цвета зрению. Однако люди пользуются своими глазами и почти никогда не пользуются своим разумом, чтобы найти истину.

Много есть причин, содействующих этому пренебрежению разумом. Во-первых, природная леность людей, не хотящих дать себе труда подумать.

Во-вторых, неспособность размышлять, в какую впадают оттого, что не трудились размышлять в юности, когда мозговые фибры были восприимчивее ко всякого рода изменениям.

В-третьих, недостаток любви к абстрактным истинам, служащим основанием всему, что доступно познанию на земле.

В-четвертых, удовлетворение, получаемое от полудостоверных знаний, весьма приятных и сильно действующих на нас, потому что они опираются на чувственные понятия.

В-пятых, глупое тщеславие, которое заставляет нас желать прослыть за ученых, ибо учеными называют тех, кто более начитан. Знание чужих воззрений гораздо более ценится в разговоре, более поражает толпу, чем знание истинной философии, которое приобретается размышлением.

В-шестых, потому что без всякого на то основания воображают, что древние обладали большим знанием, чем это возможно для нас, и что ничего не добьешься там, где они потерпели неудачу.

В-седьмых, потому что ложное почтение вместе с глупым любопытством заставляет нас восхищаться вещами самыми далекими от

1 Eccl., 2, 14.

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

187

нас, самыми древними, происходящими издалека или из более незнакомых стран и даже книгами самыми темными. Так некогда почитали Гераклита за его темноту.' Разыскивают древние медали, хотя они покрыты ржавчиною, тщательно хранят фонарь и туфлю какого-нибудь человека, жившего в древности, хотя они уже изъедены червями; но древность их составляет цену их. Некоторые люди занимаются чтением сочинений раввинов, потому что они писали на языке чужом и очень испорченном и темном. Почитаются преимущественно самые древние воззрения, потому что они наиболее далеки от нас. И если бы Нимврод написал историю своего царствования, то в ней, несомненно, нашли бы самую тонкую политику и даже все другие науки; ведь находят же некоторые, что Гомер и Виргилий обладали совершеннейшим знанием природы. Говорят, следует уважать древность.² Разве могли ошибаться столь великие люди, как Аристотель, Платон, Эпикур. Не смотрят на то, что Аристотель, Платон, Эпикур были люди, и такие же люди, как мы, и что в наше время мир старше на две тысячи лет, он опытнее, он должен быть просвещеннее, так как старость мира и опытность способствуют открытию истины.

В-восьмых, если уважением пользуется новое воззрение и писатель современный, то нам кажется, что их слава затмевает нашу, так как она слишком близка; но почет, оказываемый древним, не заставляет нас опасаться ничего подобного.

В-девятых, потому что в делах веры истина и новшество не могут совмещаться; ибо люди, не желая делать различия между истинами, зависящими от разума, и истинами, зависящими от предания, не обращают внимания на то, что их следует изучать различным образом; они смешивают новшество с заблуждением, а древность с истиной. Лютер, Кальвин и другие ввели новшества и заблуждались, следовательно, Галилей, Гарвей, Декарт ошибаются, потому что они говорят новое. Учение Лютера о таинстве Евхаристии ново, но оно ложно; следовательно, учение Гарвея о кровообращении ложно, потому что оно ново. Вот почему ненавистным именем «новаторов» называют, безразлично, еретиков и новых философов. Идеи и слова:

«истина» и «древность», «ложность» и «новшество» — образовали тесную связь; а раз это произошло, толпа людская их более не разделяет, и даже умные люди различают их с некоторым трудом.

В-десятых, потому что мы живем в такое время, когда наука древних воззрений еще в моде и когда лишь отдельные лица могут силою своего рассудка стать выше дурного обычая. В толпе и тесноте трудно не поддаться течению, которое вас увлекает.

Наконец, потому что люди действуют лишь из выгоды; вследствие чего даже увидавшие свою ошибку и познавшие тщетность этого рода знаний продолжают все же заниматься ими, ибо с этими

^[ Clarus ob obscuram linguam. Лукреций. ² Veritas filia temporis, non auctoritatis.

188

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

занятиями связаны почести, сан, и даже бенефиции, и их всегда скорее получит тот, кто отличается в этих знаниях, чем тот, кто в них несведущ.

Всех этих доводов, мне кажется, достаточно, чтобы понять, почему люди следуют слепо древним воззрениям, почитая их за истины, и почему без разбора отвергают они все новые, считая их ложными; наконец, почему они не пользуются или почти не пользуются своим разумом. Без сомнения, есть еще множество других более частных причин, содействующих этому; но если рассмотреть со вниманием те причины, которые мы привели, то перестанешь удивляться тому, с каким упорством держатся известные люди авторитета древних.