Глава VII

О желании знания и о суждениях лжеученых.

Разум человеческий, без сомнения, весьма ограничен, и, однако, нет ничего, чего он не желал бы знать; все человеческие науки не могут удовлетворить его желаний, способность же его столь ограничена, что он не может в совершенстве постичь ни одной отдельной науки. Он в постоянном волнении, он постоянно стремится к знанию или потому, что не надеется найти то, чего ищет, как мы о том говорили в предыдущих главах, или потому, что, как он думает, его душа и его дух возвышаются пустым обладанием каких-нибудь необычайных знаний. Неумеренное желание своего счастья и величия заставляет его изучать всякие науки; он надеется найти свое счастие в науках моральных, а ложное величие — в науках спекулятивных.

И если некоторые люди всю свою жизнь проводят за чтением раввинов и других книг, написанных на чужих, темных и испорченных языках, писателей, не обладавших ни вкусом, ни умом, то не потому ли они это делают, что они убеждены, что, если они узнают восточные языки, они станут выше и превзойдут тех, кто не знает их? И что иное может поддерживать их в их неблагодарной, неприятной, тяжелой и бесполезной работе, как не надежда на некоторое возвышение и представление некоторого пустого величия? В самом деле, на них смотрят как на редких людей-; восхваляют за

346

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

их глубокую ученость; их слушают охотнее других; и хотя можно сказать, что это, обыкновенно, наименее рассудительные люди, хотя бы потому, что они потратили всю свою жизнь на весьма бесполезную вещь, которая не может их сделать ни мудрее, ни счастливее, однако другие воображают, что они-то всех умнее и рассудительнее. Они более знающи в происхождении слов, и люди начинают думать, что они сведущи в природе вещей.

Вот почему также астрономы тратят свое время и состояние, чтобы узнать наверно то, что не только бесполезно, но даже невозможно знать. В течении планет они хотят найти точную правильность, которой в нем никогда не бывает, и составить астрономические таблицы, чтобы предсказывать явления, причины которых им неизвестны. Они создали селенографию, или географию луны, как будто кто-нибудь намеревается путешествовать по ней. Они уже роздали ее по частям всем знаменитостям в астрономии;

и лишь немногие из них не имеют провинции в этой стране, как награду за свои великие труды; и я не знаю, не хвалятся ли они расположением того, кто так щедро роздал им эти владения.

И если рассудительные люди так прилежно изучают эту науку и остаются в грубых заблуждениях относительно истин, которые им очень полезно знать, то не потому ли, что им представляется чем-то великим знание того, что происходит на небе? Познание малейшей вещи, происходящей там, наверху, кажется им благороднее, возвышеннее и достойнее величия их ума, чем познание вещей низких, презренных и тленных, каковы, по их мнению, одни подлунные тела. Благородство науки выводится из благородства ее предмета — это, конечно, великий принцип! Познание движений тел неизменных и нетленных есть, следовательно, самая великая и самая возвышенная из всех наук. Итак, она кажется им достойною величия и превосходства их ума.

Вот каким образом люди ослепляются ложною идеею величия, которая льстит им и волнует их. Как только воображение их поражается ею, оно преклоняется перед этим призраком; оно почитает его и опровергает и ослепляет рассудок, который должен о нем судить. Кажется, точно люди грезят и лишаются здравого смысла, когда они судят о предметах своих страстей. Ибо, наконец, что великого в познании движений планет, и недостаточно ли знаем мы уже их, чтобы установить наши месяцы и годы? Разве так нужно нам знать, окружен ли Сатурн кольцом или множеством маленьких лун, и к чему произносить свое суждение об этом? Чего кичиться предсказанием величины затмения, быть может более удачным, чем другие, по счастливой случайности? Есть лица, назначенные по повелению государя для наблюдения светил, удовольствуемся их наблюдениями. Они имеют основание прилежно относиться к этому занятию, ибо они занимаются им по обязанности — это их дело. Они работают с успехом, ибо они неустанно работают, работают искусно, прилежно, со всевозможной точностью; следовательно, нет

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

347

помехи их успеху. Итак, когда они делятся с нами своими открытиями, мы должны быть вполне удовлетворены касательно предмета, столь мало нас затрагивающего.

Хорошо, что многие люди занимаются анатомией, потому что чрезвычайно полезно ее знать, а познания, к которым мы должны стремиться, — это познания нам самые полезные. Мы можем и мы должны заниматься тем, что в чем-либо может содействовать нашему счастью или, вернее, облегчению наших немощей и бедствий. Но проводить все ночи за зрительной трубой, чтобы открыть на небе какое-нибудь пятно или какую-нибудь новую планету, терять и здоровье и состояние и перестать заботиться о своих делах, чтобы обозревать постоянно звезды и измерять величины и положения их, мне кажется, значит совершенно забыть, что ты есть теперь и чем будешь в один прекрасный день.

И пусть не говорят, что это делается для того, чтобы познать величие Того, кто создал все эти великие предметы. Малейшая мошка более свидетельствует о могуществе и мудрости Божией для тех, кто рассматривает ее со вниманием и без предубеждения в ее незначительности, чем все, что знают астрономы о небесах. Однако люди созданы не для того, чтобы всю свою жизнь рассматривать мошек и насекомых; и мы не особенно одобряем труд, потраченный некоторыми лицами, чтобы описать нам паразитов всякого вида животных и превращения различных личинок в мух и бабочек. Позволительно заняться этим, когда нечего делать и ради развлечения; но люди не должны тратить на это все свое время, если они не безучастны к своим бедствиям.

Они должны постоянно прилежать к познанию Бога и самих себя, серьезно стараться избавиться от своих заблуждений и предрассудков, от своих страстей и наклонностей ко греху; исследовать ревностно истины, им наиболее необходимые. Ибо ведь те наиболее рассудительны, кто исследует с наибольшим старанием самые основательные истины.

Главною причиною, вовлекающею людей в ложные научные исследования, служит то, что они связывают идею ученого с пустым и бесплодным знанием, вместо того чтобы связывать ее лишь с науками основательными и необходимыми. Ибо когда человек заберет себе в голову стать ученым и когда дух многознания начнет волновать его, то он отнюдь не рассматривает, какие науки ему наиболее необходимы, как для того чтобы поступать, как подобает порядочному человеку, так для того чтобы усовершенствовать свой разум; он смотрит только на тех, кто в свете слывет ученым, и на то, что делает их известными. Все науки самые основательные и самые необходимые довольно обыкновенны, а потому они вовсе не заставляют удивляться и почитать тех^, кто обладает ими; ибо к вещам обыкновенным, как бы прекрасны и удивительны они ни были сами по себе, мы относимся без внимания и безучастно. Так что, кто хочет стать ученым, тот не останавливается вовсе на науках,

348

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

необходимых для руководства в жизни и для совершенства разума. Эти науки не вызывают в нем созданной им идеи науки, ибо не этими знаниями восхищался он в других и желает, чтобы восхищались в нем.

Евангелие и мораль — знания слишком простые и обыкновенные; они же хотят знать критику каких-нибудь выражений, попадающихся у древних философов или у греческих поэтов; языки, особенно те, которые не употребляются в их стране, как арабский или язык раввинских книг и т. п., им кажутся достойными их прилежания и изучения. Если они читают Священное Писание, то не для того чтобы научиться религии и благочестию; вопросы хронологии, географии, грамматические трудности занимают их всецело; они более горячо желают познания всего этого, чем спасительных истин Евангелия. Они хотят сами обладать тем знанием, каким глупо восхищались в других и которым глупцы не замедлят восхищаться в них.

То же относится к познанию природы; они ищут знаний отнюдь не полезнейших, но наименее обыкновенных. Анатомия слишком низменна для них, зато астрономия более возвышенна. Обыкновенные опыты мало достойны их прилежания, зато с большим старанием Делают они опыты редкие и поразительные, которые никогда не могут просветить наш разум.

Они кичатся знанием историй самых редких и древнейших. Они не знают генеалогии государей, царствующих теперь, но тщательно исследуют генеалогию людей, умерших четыре тысячи лет тому назад. Они пренебрегают изучением самых обыкновенных рассказов своего времени, но стараются точно знать басни и вымыслы поэтов. Они не знают даже своих собственных предков; но если вы пожелаете, они сошлются вам на несколько авторитетов, чтобы доказать, что такой-то римский гражданин был сродни императору и т. п.

Они едва знают названия обыкновенной одежды, употребляемой в их время, но находят удовольствие в изучении одежды, которую носили греки и римляне. Животные их страны им мало знакомы, но они не побоятся потратить несколько лет на сочинение толстых томов о животных библейских, чтобы показать, что они угадали лучше других, что означают неизвестные выражения. Подобная книга составляет предмет удовольствия для автора и ученых, читающих ее, потому что вся составлена из отрывков греческих, еврейских, арабских и т. д., из цитат раввинов и других темных и необыкновенных писателей и удовлетворяет тщеславию автора и глупому любопытству читателей, которые также будут считать себя ученее других, когда будут иметь возможность утверждать с гордостью, что в Писании есть шесть различных слов, означающих льва или что-нибудь подобное.

Карта своей страны или даже своего города часто им незнакома, зато они изучают карту Древней Греции, Италии, Галлии во времена

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

349

Юлия Цезаря или улицы и площади древнего Рима. «Labor stulto-rum, — говорит мудрец, — affliget eos qui nesciunt in urbem pergere». Они не знают дороги в своем городе и глупо трудятся над бесполезными исследованиями. Они не знают ни законов, ни обычаев мест, где живут; но тщательно изучают древнее право, законы двенадцати таблиц, обычаи лакедемонян или китайцев, или указы Великого Могола. Наконец, они хотят знать все редкие, необычайные, далекие вещи, которых другие не знают, так как они связали, в силу расстройства ума, идею ученого с этими вещами, и так как, чтобы прослыть за ученого, достаточно знать то, чего другие не знают, хотя бы вы не знали даже самых необходимых и прекрасных истин. Правда, познание всех этих вещей и им подобных называется наукою, ученостью, доктриною; так установлено обычаем; но есть знание, которое будет лишь безумием и глупостью, согласно Писанию: «Doctrina stultorum fatuitas». Я еще никогда не замечал, чтобы Святой Дух, столь восхваляющий знание в священных книгах, что-либо сказал в похвалу того ложного знания, о котором я сейчас говорил.