Глава 12. О. Павел Флоренский

О. Павел Флоренский (1882-1937) — один из самых ярких русских мыслителей, из числа тех, кто всегда стремился к духовной достоверности и православной определенности мысли. Родился 9 января 1882 г. в пос. Евлах на западе нынешнего Азербайджана в семье железнодорожного инженера-строителя. Отец имел родовые корни в русском духовенстве, мать же происходила из армяно-грузинской знати. Семья жила попеременно в Тифлисе, Батуми и в других местах. Кавказ наложил на его душу свою неизгладимую печать, о чем он очень живо писал в воспоминаниях детства.

Православного воспитания в среде интеллигентской, «повышенно культурной», безрелигиозной и трудолюбивой он не получил. Но со временем Флоренский пришел к зрелой мысли, что в его лице род должен снова вернуться к священству. А в детстве природа стала его «единственной возлюбленной» (3, с. 63). Особенно привлекали его красота неба, горных пиков, четких и ясных кристаллических форм, «безмятежная лазурь духов природы» (3, с. 74). Он любил рассматривать раскрывающиеся в горах многослойные картины залегания разных пород, а годы спустя обнаруживал подобную структурированность в культуре. Помимо этого, он вдохновлялся также сверхлогичностью духовного содержания стихов и музыкальных произведений, красотой нравственного строя души, ума, глубоких взаимоотношений между людьми. Все, где была потаенная и сдержанно выраженная полнота жизненных форм, привлекало его душу и пытливую мысль.

Достоевский с истерическими характерами своих романов был чужд атмосфере собранности, чистоты чувств, благообразия и порядка в доме, где рос Флоренский. Чужд ему был всякий хаос. Впоследствии он писал о культуре как логосном начале, побеждающем хаотичность мира. В детстве загорелась в нем любовь к естественным и другим наукам, которую он сохранял в сердце на многие годы. Отсюда же и любовь к греческому мифу, к античной философии, к эллинству, ибо «земля, по которой я ходил, пропитана испарениями античности» (3, с. 97).

В 1900 г. Флоренский закончил гимназию, в которой учились также В. Ф. Эрн и А. В. Ельчанинов, будущий священник. К этому времени он убедился в принципиальной неполноте человеческих знаний о мире, бессилии своих естественнонаучных занятий и ощутил духовный голод по абсолютной Истине. Он прошел через мрак душевный, «мрак густой и тяжкий, — воистину тьма египетская; она обволакивала меня и задавливала» (3, с. 211). И Бог посетил его, позвал к Себе, открыл путь к спасению. Он услышал зов из иного мира: «Павел! Павел!» (с. 215). Павел еще не был готов по примеру древних патриархов отозваться словами «вот я». Но иной мир стал для него «подлинной и не внушающей ни малейшего сомнения действительностью» (с. 217). Флоренский открылся его веяниям и принял их с доверием, стремясь делом ответить на зовы. Но по просьбе родителей он поступает на физико-математический факультет Московского университета, где раскрылись его разносторонние дарования. Как математик и ученый-естественник, он мог бы стать одним из величайших ученых не только России, но и мира. Но поиск всецелой Истины влек его к философии и богословию. Он увидел глубокую внутреннюю связь науки, философии и религиозной веры.

В молодости Флоренский писал стихи в духе символизма, поскольку в нем, в отличие от позитивизма, были прорывы религиозности. Известен сборник стихотворений «Белый камень», который он подарил в 1904 г. Андрею Белому, а также опубликованный сборник «В вечной лазури» (1907). С символистами его пути разошлись — их духовная невразумительность была ему не по душе, а он искал целомудренной чистоты.

Д. С. Мережковскому он писал: «Я должен быть в Православии и должен бороться за него. Если Вы будете нападать на него, то, быть может, я буду бороться с Вами» (цит. согласно игумену Андронику (Трубачеву) — 1, т. I, с. 10). Символизм как течение искусства быстро сошел со сцены, но в философии Флоренского символ навсегда сохранил свою ключевую роль: символично не только творчество человека, но и все мироздание. «Всю свою жизнь я думал только об одной проблеме, проблеме СИМВОЛА» (3, с. 153).

Он получил благословение на продолжение духовного образования в Московской Духовной Академии. Благословивший его еп. на покое Антоний (Флоренсов) был старцем и высококультурным человеком, чтимым среди верующих интеллигентов Москвы. (См.: Ельчанинов А. Епископ-старец. //«Путь», 1926. № 4; а также статью иеродиакона Андроника, см. 2). Он увидел в молодом Флоренском будущего миссионера для светской культуры. Это определило его дальнейший путь. В 1904 г. он направился в МДА. Его духовником стал иеромонах Гефсиманского скита Исидор. Встречался Флоренский со старцами Зосимовой и Оптиной пустыни. «Легкомыслие или безумие итти далее не за ними, а помимо них», — писал он спустя время (5, кн. 1, с. 125). В 1908 г. он заканчивает курс, и проф. С. С. Глаголев рекомендует его на вакантную кафедру истории философии.

С 1908 по 1919 гг. Флоренский преподавал историю философии в МДА. Поняв в какой-то момент, что нет воли Божией на монашество, Флоренский вступает в брак с А. М. Гиацинтовой, становится главой семьи и отцом нескольких детей. 23 апреля 1911 г. ректор МДА еп. Феодор (Поздеевский) рукоположил Павла в диаконы, а на следующий день во священники. С. Булгаков писал, что к священству его влекло не призвание к пастырству и учительству, а больше «к предстоянию Престолу Господню, служению литургически-евхаристическому» (12, с. 201).

«В своем рукоположении о. Павел перешагнул через то препятствие, которым для нас, вернувшихся к Церкви, так сказать “интеллигентов”, являлась зависимость церкви от государства, цезарепапизм… В то время, когда вся страна бредила революцией, а также и в церковных кругах возникали одна за другою, хотя и эфемерные, церковно-политические организации, о. Павел оставался им чужд, — по равнодушию ли своему к земному устроению, или же потому, что голос вечности звучал для него сильнее зовов временности. Обновленческое движение в среде русского духовенства, позднее выродившееся в живоцерковство, никогда не находило для себя отзвука в о. Павле, как ни страдал он от всей косности нашей церковной жизни. Его христианство не было также “социальным”, хотя тогда уже вокруг него и возникали разные его течения. Но это было в нем менее всего охранительством, эта внешняя оболочка соединилась с пламенным горением огненного духа, хотя и с тихим светом из него излучавшимся» (12, с. 201-02).

К этому времени он выразил свое понимание того, в чем состоит задача христианской философии в России. «Каждый народ, — писал Флоренский в 1912 г., — в лучшем своем определяется тем, во что он верит. И потому философия каждого народа, до глубочайшей своей сущности, есть раскрытие веры народа, из этой веры исходит и к этой же вере устремляется. Если возможна русская философия, то только — как философия православная, как философия веры православной, как драгоценная риза из золота — разума — и самоцветных каменьев — приобретений опыта — на святыне Православия» (1, т. 2, с. 190-191). Философия важна не сама по себе, а как выражение пути, ведущего ко Христу. Она расчищает путь Христа в нашу душу. В этом видна его преемственность со святоотеческим пониманием задач христианской философии.

Троице-Сергиеву Лавру Флоренский принял как духовное сердце России, где бьется пульс русской истории. Дом Преподобного Сергия — «прекраснейшее место всей земли», которое он не покинул бы никогда (1, т. 2, с. 352). Эти слова взяты из его статьи «Троице-Сергиева Лавра и Россия» (1918), со страниц которой Лавра предстает чем-то вроде Эдема — райского сада или истинной родины, куда всегда тянется душа христианина. Те, кто ищет «русскую идею» или «душу России», найдут ее, как можно понять Флоренского, именно в Лавре. Найдут, добавляет Флоренский, у стен Дома Живоначальной Троицы и всероссийскую Академию культуры: «По творческому замыслу основателя [преп. Сергия], троичный храм, гениально им, можно сказать, открытый, есть прототип собирания Руси в духовном единстве, в братской любви. Он должен быть центром культурного объединения Руси, в котором находят себе точку опоры и высшее оправдание все стороны русской жизни» (там же, с. 361).

Во всем этом мы видим яркое выражение его христианского идеала: сблизить Церковь и культуру, воцерковить ее при Троицком храме, созидать это единство в верности заветам преп. Сергия, в соборном согласии православной церковной жизни России, чутко прислушиваясь к биению ее духовного сердца.

Работая в МДА, Флоренский редактировал с 1912 по 1917 гг. «Богословский вестник», подготовил кандидатскую, а затем и магистерскую диссертацию «О духовной истине» (1912), написал большое число статей на разные темы и основную книгу этого периода «Столп и утверждение Истины» (1914), с подзаголовком «Опыт православной Феодицеи в двенадцати письмах». Название взято у ап. Павла (1 Тим. 3:15) и означает, что именно Церковь является источником и утверждением Истины, всецелой истины, включая, разумеется, и философскую. Книга раскрывает веру Флоренского в Церковь, остающуюся святыней Божьей вопреки всем порокам повседневной церковности: «“Живой религиозный опыт, как единственный законный способ познания догматов” — так мне хотелось бы выразить общее стремление моей книги или, точнее, моих набросков, писанных в разные времена и под разными настроениями. Только опираясь на непосредственный опыт, можно обозреть и оценить духовные сокровища Церкви» (5, кн. 1, с. 3).

Книга подводит итог определенному периоду его творчества — периоду вхождения в Церковь. Написана в довольно свободной манере, в виде 12 посмертных писем к другу (С. Троицкому, †1910), с немалыми лирическими отступлениями и раздумьями, переходящими затем в глубокий разбор вопросов, взятых из разных областей знания. Достигнутое он оценил скромно: это Mathesis (ученичество), а не Praxis (духовная опытность и зрелость): «Надо очень, очень расти, чтобы превзойти Mathesis, и очень много страдать, чтобы дорасти до мистерии, до Praxis» (5, кн. 2, с. 829).

Еп. Феодор (Поздеевский) назвал «Столп» книгой «от начала и до конца православной», православной теодицеей для людей рассудка — «огласительным словом для стоящих ”во дворе церковном”» (см. 5, кн. 2, с.837). Книга вызвала множество споров, не прекращающихся до сих пор (см. 10). По осторожной формулировке игумена Андроника, «православность “Столпа…”, свидетельствованная еп. Феодором, относится не к догматической точности каждого положения книги, а к ее духу, к тому, к чему призывает книга» (1, т. I, с. 14).

Н. Бердяев несправедливо и высокомерно назвал ее «стилизованным православием», не увидев подлинности духовных исканий и находок автора, а также его внутренней силы духа. «Стилизация» означала для Бердяева просто оформление «под Православие», но есть и совсем другое понимание стилизации — это выработка зрелого стиля деятельности, систематическая проработка волей и разумом принятого материала и владение материалом. Стиль Флоренского неповторим. Современники более чуткие и любящие приняли книгу как свидетельство живой истины Церкви. С. Фудель писал: «Я помню, как я с некоторым страхом спросил одного духоносного старца-монаха: “Как вы относитесь к Флоренскому?” Страх был от ожидания отрицательной оценки со стороны православно-строгого человека. И старец ответил: “Как же отношусь? Конечно, хорошо. Только он был еще молодой”. Я думаю, в этих словах и норма отношения к о. Павлу» (13, с. 59-60).

Октябрьский переворот о. Павел встретил как неизбежное следствие ухода народа от алтаря Господня. До 1919 г. включительно продолжал читать лекции в МДА. Затем преподавал в Академии, когда она, после закрытия Лавры, неофициально продолжала свою работу в Москве. В 1918 г. Флоренский участвовал в работе одной из комиссий Поместного собора, рассчитывая на реабилитацию имяславцев. Верил, что в России раньше или позже наступит разочарование в нигилизме и безбожии, после чего вновь начнется возврат к Православию, к Святой Руси. Поэтому он трудился и не покидал страну. Выбор уже тогда вырисовывался ясно: Париж или Соловки. Париж сулил славу ученого с мировым именем. Флоренский выбрал второе.

Физическое уничтожение духовенства и монашества началось почти сразу после переворота, и иллюзий у Флоренского насчет дальнейшего не было. «Убей лучшего!» стало работающим принципом. Но время на труд еще было дано. Флоренский читает в разных кругах лекционные курсы, втягивается в художественную жизнь Москвы, сотрудничает с В. А. Фаворским, с поэтами и писателями, включается в работу Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры. Без ответной травли со стороны коммунистов не обошлось. Но многие из тех, кто был далек от Церкви, его уважали, например, даже футуристы — В. Хлебников и др. В это время он написал книги: «У водоразделов мысли» (см. 6, а также 1, т. 3), «Философия культа» (см. 8 и 9), «Иконостас» (см. 7), «Имена», а также множество статей на темы культуры, философии, богословия, не утративших своего значения до сих пор.

Главная тема этих работ — защита христианской культуры вопреки тем силам, которые решили полностью уничтожить ее вместе с Православной Церковью. Погром осуществляли не только организованные силы коммунистического мракобесия, но и — в меньшей степени — футуристы, конструктивисты и др. Культура противодействует разрушению и утверждает в жизни высшие духовные ценности, тесно связанные с верой. Средоточием христианской культуры является культ, настаивал он, культ питает христианское творчество. «Вера определяет культ, а культ — миропонимание, из которого далее следует культура», — писал он в «Автореферате» (1, т. I, с. 39). Культура действует на стороне Логоса против Хаоса, против деградации падшего мира.

С. Фудель писал: «Кроме основных работ богословско-философского содержания, [Флоренский] имел работы по электрике, промышленной технике, товароведению, астрономии, оптике, математике, истории искусств, теории знания, перспективной живописи, фольклору, филологии и литературе. Мог с полным знанием дела говорить или писать по вопросам медицины, психопатологии, оккультным наукам, археологии, психологии зрения, истории дамских мод, генеалогии дворянских родов. Знал несколько европейских и восточных языков. На древне-еврейском, греческом и латинском языках читал и писал без словаря» (13, с. 14). Фудель назвал Флоренского «русским Леонардо да Винчи», а В.В. Розанов и С.Н. Булгаков — «нашим Паскалем».

С 1920 г. Флоренский работал на заводе «Карболит» в Москве, затем в «Главэлектро», где занимался диэлектриками и другими вопросами электротехники по плану ГОЭЛРО. Опубликовал работу «Мнимости в геометрии», где выразил симпатии к старому античному космосу, и «Число как форма». Начал, но не закончил, работу над Symbolarium’ом («Словарем символов»), написал 127 статей для 23‑томной «Технической энциклопедии». Рясу не снимал, хранил верность Христу и Церкви и считал научную работу частью своего церковного служения.

В 1928 г. был арестован вместе со многими верующими г. Сергиева Посада (11, с. 42-45), сослан в Нижний Новгород на три года, где работал в радиолаборатории, вернулся до окончания срока. В том же году были арестованы из философов А. Ф. Лосев, А. А. Мейер и М. М. Бахтин, а также друживший с о. Павлом М. А. Новоселов, редактор «Религиозно-философской библиотеки». Была возможность добиться изгнания Флоренского в Чехословакию, но он не согласился. В 1933 г. он был вновь арестован и осужден на 10 лет лагерей. С декабря этого года работал в научно-исследовательском отделе БАМЛАГа и затем в г. Сковородино на опытной мерзлотной станции.

15 ноября 1934 г. Флоренский был переведен в Соловецкий лагерь. Работал на йодном заводе, где сделал более 10 запатентованных открытий и изобретений. Даже здесь коммунисты не убили в нем любовь к жизни и творчеству. «Сначала он жил в общих бараках “Кремля” (так называли монастырь), затем в 1935 г. его перевели в Филиппову пустынь (1,5 км от монастыря). Здесь на месте пустынных подвигов своего покровителя, св. Филиппа, о. Павел проходил последние испытания перед тем, как предстать Богу в мученическом венце» (игумен Андроник, 1, т. I, с. 33). Гнева и злобы в его душе ни на кого не было. В его завещании детям есть слова: «Самое главное, о чем я вообще прошу вас, — это чтобы вы помнили Господа и ходили пред Ним. Этим я говорю все, что я имею сказать. Остальное — либо подробности, либо второстепенное. Но этого не забывайте никогда» (11, с. 71).

25 ноября 1937 г. особая тройка УНКВД Ленинградской обл. (Заковский, Гарин, Позерн) приговорила о. Павла к расстрелу «за контрреволюционную пропаганду» (он верил в монархию и не скрывал этого), а 8 декабря приговор был приведен в исполнение (11, с. 135-140; см. также с. 192). Так коммунисты отблагодарили Флоренского за все его труды для советской науки и техники. Национальная принадлежность карателей очевидна, но они лишь орудие демонического насилия над Россией и ее сынами, избравшими путь жертвы во имя православного будущего России. В 1958 г. Московский городской суд признал о. Павла невиновным за отсутствием в его действиях состава преступления.

Наследие о. Павла еще не освоено в полной мере нашей религиозно-философской и богословской мыслью, и здесь предстоит немалый труд. О. Павел относится к числу самых почитаемых русских философов, хотя имели место попытки его идейно дискредитировать, а то и морально уничтожить. Поводом к этому чаще всего становится то, что Флоренский намного пристальнее других присматривался к знаниям гностиков и оккультистов. Однако, со стороны Церкви никаких обвинений официально не предъявлялось. (См. Приложение 6). «Видимо, такова судьба любой незаурядной личности, — писал С. А. Волков, — вначале она вызывает у окружающих любопытство, потом — подозрительность, наконец, страх и даже осуждение» (19, с. 177). Иной подход – искать и ценить лучшее, не закрывая глаза на спорное, а главное – воздать должное тому, что было его основной жизненной задачей.