6.7. К личности через поступок

Слышится значительная разноголосица во мнениях о том, что следует понимать под термином личность. И диапазон этой разноголосицы велик. С одной стороны этого диапазона, личность — нечто таинственное и необычайно емкое: "Тайна личности, ее единственности, никому не понятна до конца. Личность человеческая более таинственная, чем мир. Она и есть целый мир. Человек — микрокосм и заключает в себе все. Но актуализировано и оформлено в его личности лишь индивидуально-особенное" [14, с. 11]. Бердяеву вторит П. А. Флоренский в "Иконостасе", размышляя над тройкой понятий: лицо — лик — личина и обращаясь в своем размышлении к их эзотерике. Онтологическое и этимологическое сходство понятия личность с указанной тройкой позволяет заключить, что личность, по мнению Флоренского, также нечто уникальное, неповторимое. С другой стороны диапазона точек зрения, понятие личность привязывается к системе социальных отношений и, следовательно, оценивается как нечто достаточно типическое [см., например, 15, с. 193].

297

Неопределенность этого понятия усиливается из-за отсутствия четкой границы, отделяющей его от таких характеризующих человека понятий как индивид, индивидуальность, субъект деятельности, характер.

К вышеназванному примешивается обыденное понимание личности как некоторой оценочной характеристики. Быть личностью — при этом означает быть способным на самостоятельные, сильные решения и действия. А если человек их не совершает, то он уже и не личность. В быту же каждый считает себя личностью, даже если ничего крупного не совершил. И если человеку сказать, что у него личности нет, то он обидится. Это еще один аспект размытости вышеназванного понятия.

Попытки сделать определение личности более строгим конечно предпринимаются. Например, В. В. Столин указывает на различение индивида и личности, развивавшееся в советской психологии Б. Г. Ананьевым и А. Н. Леонтьевым [16, с. 88]. Его эвристичность несомненна, но требует развития. В частности В. В. Столин считает, что такое различение на самом деле проведено "между человеческим организмом, с одной стороны, и человеком одновременно как социальным индивидом и человеком как личностью — с другой" [ 16, с. 92]. Человек становится социальным индивидом сразу же после рождения. Что же касается личности, то ее формирование происходит позже по мере того, как человек начинает вступать во все более сложные социальные отношения с другими людьми.

Не сразу личность сформировалась и в историческом плане. Та целостность человека, которую имел в виду М. М. Бахтин, говоря о Древней Греции, основывалась не на личности, а на том, что В. В. Столин называет социальным индивидом. Человек жил среди людей, искал опору и оценку своей жизни в окружающих, поступал как принято в группе и не мыслил себя вне ее. Отлучение от группы могло означать для него только одно — смерть [17, с. 47]. Еще в средневековье, как считает А. Г. Асмолов, "личность как бы сливалась с группой, представляла группу как целое, и тем самым выражала социотипическое поведение, выражающее общую тенденцию социальной системы к сохранению" [18, с. 278]. Заметим, что понятие личность в данном высказывании также употребляется не в строгом, а в приблизительном, размытом значении. Уж проще сказать — человек.

Тем не менее приведенные мнения позволяют выделить одно важное свойство, чем больше социальный индивид попадает под влияние группы, чем чаще он действует, не вступая в противоречие с групповыми стереотипами, чем реже он мыслит себя отдельно от других членов группы, тем меньше у него шансов стать личностью, а у нас — говорить о нем как о личности.

Из такого утверждения можно сделать вывод о том, что авторы удостаивают права называться личностью лишь тех, кто способен на

298

антисоциальные поступки. Этот вывод в корне не верен. Попробуем показать — почему.

Если ориентироваться в поступках на коллектив, станут реальными ошибки, основанные на его ограниченных или, что еще хуже, извращенных ценностях. И именно такой путь строительства личности чреват перспективой ее деструктивной, антисоциальной по отношению к людям, не входящим в группу, направленности. Одновременно становление личности может обретать ущербный характер оттого, что ее поступки будут недостаточно ответственными. Какая же ответственность, какой личностный выбор может осуществляться, если за каждым поступком маячит целая группа людей с ее пристрастиями и интересами. Нет в таком поступке и единственности, так как его прототипы уже неоднократно случались: "Все или лучшие из коллектива всегда поступают так!" В такой ситуации жить достаточно просто. Можно сказать и сильнее — для деятельности в таких условиях личность как функциональный орган человека может ему и не пригодиться. Так, может быть, человеку вообще ни к чему как-либо поступать?! Наверное и так нельзя. Это противоречило бы его природе.

В чем же эта природа, накрепко связывающая личность с поступком? По свидетельству Л. М. Веккера, известный психолог Б. Г. Ананьев высказал как-то важную мысль о том, что предпосылки решения проблем психологии личности находятся в доличностной психологии. Мы же шагнем еще дальше, на новом уровне вернемся еще раз к русской философской традиции размышления о человеке.

В отечественной философско-психологической мысли имеется ряд попыток поиска предметов исследования, назовем их ПРЕДМЕТАМИ-ПОСРЕДНИКАМИ (МЕДИАТОРАМИ), которые бы обладали свойствами ряда гетерогенных, но по необходимости объединяемых предметов научных дисциплин.

Как мы уже говорили, П. А. Флоренский, анализируя различия теоретического и практического, выявил их принципиальную нестыкуемость без того, что мы назвали посредником. В качестве последнего он предложил культовый символ, обладающий свойствами как реального практически используемого объекта, так и богато наполненной смыслами идеи. Культовый символ — крест, терновый венец и т. п. явился для П. А. Флоренского, естественно заботившегося о месте в мире религии, именно тем предметом, который может способствовать воссозданию связей между нестыкуемыми напрямую областями. Нечто похожее, но без апелляции к религии, предлагал и Г. Г. Шпет, отмечая разнородность мышления и практики. Его вариант посредника — слово, являющееся одновременно и реализующимся на практике действием и средством мышления.

Для М. М. Бахтина, размышлявшего об укорененности человека в бытии, единственным предметом, доказывающим, как он говорил, его

299

"не-алиби в бытии", являлся поступок. Только поступок по М. М. Бахтину, демонстрирует участность мышления в мире.

Все упомянутые посредники: культовый символ (предмет), слово, поступок выбраны анализировавшими их философами именно в силу их двойственности, так сказать "кентавричности", укорененности одновременно в двух достаточно непохожих друг на друга областях. Кроме этого, следует заметить, что они были не эмпирически найденными предметами, а предметами, специально сконструированными, онтологически заданными. Философы оснастили их дополнительными свойствами. Например, поступок, по Бахтину, наполнен более богатой ценностной составляющей, без которой он превращается всего лишь в технический акт. Нечто подобное можно сказать и о культовом символе (предмете) по Флоренскому, и о слове по Шпету.

Поиск Л. С. Выготским единицы анализа психического и его предложение на роль таковой знака-значения также являлся продолжением все той же традиции поиска посредника, обладающего двойственными свойствами.

В этой же традиции сознание рассматривается в качестве предмета междисциплинарного исследования человека. Однако сознание, интегрируемое из четырех образующих: смысла, значения, чувственной ткани образа, биодинамической ткани движения, само обладает значительной неоднородностью. Ведь как бы то ни было все эти образующие достаточно разнолики и разводятся в два слоя: рефлексивный и бытийный. Не получается ли так, что противоречия и несходства, наблюдавшиеся П. А. Флоренским, Г. Г. Шпетом, М. М. Бахтиным, мы снимаем лишь временно, перенося их извне субъекта внутрь его?

Выход, по нашему мнению, может быть найден на том же направлении размышлений. По-видимому, точно так же как и в ситуации соотношения идеального и практического могут быть найдены посредники между разноликими образующими сознания.

Подробно проанализированы процессы, объединяющие в единый психический процесс взаимодополнения чувственной ткани образа и биодинамической ткани движения. Так, первая не может развиваться без так называемых перцептивных действий, а вторая содержит в себе не только программы построения движений, но и элементы чувствования. Обе ткани преобразуются одна в другую посредством действия.

Нечто похожее происходит и в рефлексивном слое сознания, в котором осуществляются процессы превращения значений в смыслы и наоборот. Однако посредник здесь иной. В бытийном слое взаимопревращения чувственной ткани образа и биодинамической ткани движения естественно предполагают наличие субъекта этих преобразований и осуществляются относительно его положения в мире. Это положение определяется характеристиками, носящими как объективно физический

300

характер, связанными с зоной обзора, позой тела, динамическими особенностями его перемещения, видимостью объектов, так и характеристиками собственно психологическими: свойствами восприятия в зрительной и других модальностях, оперативными единицами восприятия, памяти и других функций, моторными умениями и навыками. Однако человеческое "Я" как осознаваемая система отсчета часто представлена в этом слое в смазанной, отчасти учитываемой, а в основном лишь подразумеваемой форме. Более того, как при освоении моторных действий, так и в процессе формирования навыков опознания происходит вытеснение этого "Я". Ведь скорость и точность навыков увеличивается в том случае, когда они реализуются с возможно меньшим участием рефлексивных компонентов. Процесс такого вытеснения называют автоматизацией навыка в исследованиях моторики и симультанизацией опознания в исследованиях зрительного восприятия.

В рефлексивном же слое это присутствие имеет более артикулированное, ясно выраженное качество. Осмысление значений и означение смыслов реализуются только по отношению к "Я-концепции" субъекта. Осмысление значений производится в процессе их соотнесения с мотивами субъекта, его субъективно отрефлексированным положением в мире. И учет положения в мире имеет иное наполнение. Отличие состоит в том, что оценивание положения базируется не на физически заданных характеристиках, а на самооценке человека по собственным, иногда объективным, а часто глубоко субъективным, критериям. К тому же критерии эти имеют морально-нравственную, этическую, культурную, но не физическую природу. Нечто похожее, но с обратным знаком осуществляется и при означении смыслов, их объективации в значениях. Иначе говоря, в рефлексивном слое сознания разворачиваются процессы, имеющие личностную специфику.

При анализе "посреднических" функций действия в бытийном слое сознания воочию можно убедиться в их, если так можно выразиться, действенности. Имеются обширные результаты в исследованиях, проведенных под руководством А. Н. Леонтьева, А. В. Запорожца, П. Я. Гальперина, в которых показано как в действии движения обогащают чувственную ткань образа, как сам образ строится, детализируется в перцептивных, викарных действиях, а затем сам начинает корректировать выполнение действий. Но о рефлексивном слое сознания из экспериментов известно не так много. Тем не менее очевидно, что рефлексивный слой имеет известную автономность и собственные источники развития. Поскольку, как уже говорилось, рефлексивный слой сознания своей основой имеет "Я" человека, по отношению к которому как к системе координат и реализуются все преобразования, постольку действие, если оно выполняет и здесь функции посредника, начинает носить гораздо менее уловимый интимно-личностный оттенок,

301

превращается в поступок. Другими словами, поступок есть действие, становящееся и реализуемое в рефлексивном слое сознания на основе отчетливо выраженной "Я-концепции" человека. Такое действие-посредник, организуя взаимодействие между смыслами и значениями создает предпосылки для формирования личности. После определения соотношения между индивидуальными и социальными целями и нормами, которое является ядром такого функционального органа индивидуальности как личность, поступок становится ее посредником в отношениях с образующими сознания и внешним миром.

Имеет смысл выделить два уровня посреднических функций поступка. На первом ЭКСТРАСУБЪЕКТНОМ уровне действие — поступок обеспечивает взаимодействие личности человека с внешним миром. На втором уровне, который может быть назван ИНТРАСУБЪЕКТНЫМ, оно обеспечивает взаимодействие между личностью и образующими рефлексивного слоя сознания.

Вспомним учение о поступке М. М. Бахтина, в соответствии с которым именно поступок, обладающий некоторыми обязательными свойствами: аксиологичностью, ответственностью, единственностью и событийностью, делают человека участным в бытии, а его жизнь полнокровной.

Когда мы говорим об аксиологичности поступка, то имеем в виду, что он должен быть сориентирован на некоторые ценности. Поступок аксиологичен и в том случае, когда он следует за групповыми ценностями. Но такая ориентация вступает в противоречие с его другими свойствами. Ориентируясь на группу, мало кто задумается о "единственности, неповторимости, незаместимости и непроницаемости для другого места", в котором он находится. Человек не ощущает полновесности своего поступка и ответственности за его последствия. Гораздо проще будет списать эти последствия на нормы и правила, принятые по этому поводу группой, разделить свою ответственность с другими, защититься "коллективной безответственностью". Поступая так, человек вполне будет достоин наименования социальный индивид. Но бремя называться личностью будет для него невыносимо тяжелым. И это при том, что его поступок будет вполне аксиологичным.

По нашему мнению, все дело как раз во внесении нового содержания в аксиологичность поступка. Так же как П. А. Флоренский говорил об ориентировании культуры, нам необходимо ориентирование поступка. Ему требуется отыскать достойную "систему координат", более стабильную и объективную, чем групповые ценности и стереотипы поведения. Практически мы вторим ходу размышлений П. А. Флоренского. Напомним о варианте И. Канта, предлагавшего в качестве такой системы ценностей математическое естествознание. Этот вариант реализован, и мы говорили о нем. Это бурно развивающиеся технократические тенденции. По-видимому, наряду с технократическим мышлением, вполне можно говорить и о технократической личности, признающей

302

высшей ценностью научное познание и поступающей во славу его, но вопреки экологической и демографической обстановке. Второй вариант "системы координат" — марксистский, при котором ценности группы разрастаются до классовых ценностей. И личность, ориентирующаяся на ценности класса, поступает на благо его, но игнорируя интересы других людей, к этому классу не принадлежащих. Однако описанные выше свойства поступка могут заставить нас засомневаться в том, личность ли он, потому что не ясно как обстоит дело насчет единственности и ответственности поступка этого человека.

Можно рассмотреть и другие варианты "системы координат": экологическая, националистическая, общечеловеческая и т. п.

П. А. Флоренский поставил бы между личностью и ее поступком "систему координат", сориентированную на религиозный культ. Как пишет Л. Н. Митрохин: "В обстановке, когда такие механизмы (ориентирования поступка — В. З., Е. М.) не могли быть сконструированы из реальных элементов жизни, из наличных, эмпирически очевидных фактов и доводов, предельно надежные регуляторы и ценности (то есть абсолюты) необходимо предполагают соотнесенность со всемогущими сверхъестественными силами и персонажами, с представлениями о внеприродных зависимостях и связях" [19, с. 34].

Мы же предлагаем строить "систему координат", базирующуюся на общечеловеческой культуре. С одной стороны, она хоть и является по Флоренскому осколком культа, тем не менее в основном наследует его овеществленность смысла и осмысленность вещи. С другой стороны, культура по большому счету лишена односторонности и преходящести группового интереса, более того истинные шедевры культуры всечеловечны, а не классовы. А поэтому могут выполнять функцию абсолюта.

Человек остается с культурой один на один. Прекрасное не воспринимается из толпы. И это может служить основой для понимания единственности, уникальности своего отношения к культуре. Тем самым свойства поступка, предложенные М. М. Бахтиным, могут наполняться реальным содержанием.

Конечно, ориентирование личности на культуру — дело не простое. О. Э. Мандельштам писал как-то, что "легче провести в СССР электрификацию, чем научить всех грамотных читать Пушкина" [20, с. 46]. Совершенно бессмысленным является и снижение понимания культуры до уровня всеобщей грамотности, всеобщего среднего, высшего и какого угодно другого образования. Такая интерпретация долгие годы лишь облегчала жизнь тем, кто отчитывался за "охват населения культурой".

Но в то же время достаточно большими тиражами издать работы классиков русской истории: И. М. Карамзина, С. М. Соловьева, В. О. Ключевского, А. Е. Преснякова, как культура без административной разнарядки, без принуждения сама начинает входить в наши дома. Тот же О. Э. Мандельштам так поэтически точно выразил свое отношение

303

к истории: "Ключевский, добрый гений, домашний дух, покровитель русской культуры, с которым не страшны никакие бедствия, никакие испытания" [20, с. 78]. Можно добавить, что в наше тревожное время таким добрым гением стал наш современник — Л. Н. Гумилев.

Знание истории своего народа — неотъемлемое свойство культурного человека. Историческая память питает личность животворящими соками, задает некое эмоционально окрашенное ядро личности. Это ядро укрепляется чувством исторических параллелей. Мир, оставаясь новым, в то же время перестает быть непредсказуемым. Новые социальные коллизии видятся как воспринявшие историческую тенденцию. Появляются критерии для различения исторически-характерного и нетрадиционного. Человек формирует все ту же "систему координат" для "оценивания" ценностей. Если вернуться к бытийному и рефлексивному слоям сознания, можно описать те события, которые происходят при возвращении исторической памяти. Прежде всего осуществляется обогащение значений и смыслов сознания. Осваивая культурно-исторический пласт, человек достигает значительной дифференцированности поля значений. Работая с разными источниками, сравнивая оценку того или иного события разными авторами, человек осваивает представление о множественности систем значений. Выбирая же между ними, примеривая их на себя, он фактически осмысляет эти системы, формирует собственные смыслы. Опыт такого выбора отражается и на чувственной ткани образа. Развивается более зоркое видение события, полное нюансов и красок. И в этом есть некоторое сходство с тем, что мы говорили о визуальном мышлении и его формировании. Также как и в том случае, постепенное "умное" знакомство с событием, неторопливость в его оценке ведет к более полному, а следовательно, и точному его образу, к уменьшению вероятности ошибки, вызванной не тем, что не хватило времени, а тем, что человек поторопился с оценкой и поступком.

Конечно же, нельзя не согласиться с утверждением, что "...индивид в предметной деятельности изменяет окружающий мир и посредством этого изменения изменяет себя, становится личностью" [21, с. 84]. Однако это утверждение звучит слишком обще. И нас не может удовлетворить индивид, ставший личностью, через нагромождение более вредных чем полезных производств, через уничтожение среды собственного обитания. Не только природы жаль, жаль и саму личность, так как такой путь личностного развития с неизбежностью интериоризируется и ею. Личность приобретает зловещие черты, начинает напоминать личину, о которой писал П. А. Флоренский. И чтобы этого не произошло, предметная деятельность индивида, становящегося личностью, должна опосредоваться освоением культуры.

Взращивание личности может основываться на усилении внимания педагогов к указанным свойствам поступка. Его аксиологичность можно совершенствовать системой мер, которая в обобщенной форме получила

304

наименование гуманитаризация образования и отчасти была рассмотрена нами. Единственность поступка можно задавать через психологическую работу с учащимися, имеющую целью совершенствование их самопознания. Ответственность поступка — это то, что не может быть сформировано только на теоретических занятиях. Только практика может привести к ее развитию. Что же касается событийности поступка, то она хоть и не может быть получена автоматически из трех предыдущих, однако является их следствием, результатом совместных усилий педагога и учащегося.

В том случае, если человек чувствует себя неповторимой и единственной в своем роде личностью и при этом сориентирован на культуру, он в состоянии признать те же самые качества и за другим человеком. Так, может быть, разрушен миф о неразрывной связи гуманного и коллективистического поведения. Действовать во благо других совсем не обязательно лишь воспитываясь в коллективе и следуя коллективистическим нормам. Но для этого совершенно необходима ориентация личности на общечеловеческую культуру и непреходящие ценности.

ЛИТЕРАТУРА

  1.  Флоренский П. А. Иконостас / В кн.: Богословские труды. — Вып. IX

  2.  Природа. — 1988. — N 1

  3.  Флоренский П. А. Труды Московской Патриархии. — Вып. 17.

  4.  Петров-Водкин К. С. О науке видеть // Дело народа. — 1917. — 28 июня.

  5.  Запорожец А. В., Венгер А. В., Зинченко В. П., Рузская А. Г. Восприятие и действие. — М., 1967

  6.  Пиаже Ж. Избранные психологические труды. — М.: Просвещение, 1969.

  7.  Аникин Г. В. Эстетика Джона Рескина и английская литература XIX века. — М.: Наука.

  8.  Малевич К. С. Беспредметный мир (нем.). — Берлин, 1927

  9.  Запорожец А. В. Избранные психологические труды. В 2-х томах. — М.: Педагогика, 1986

10.  Сперлинг Дж. Доклад на XVIII Международном конгрессе по психологии. Симпозиум "Зрительное восприятие". — М., 1968

11.  Величковский Б. М. Микрогенетический аспект изучения восприятия / В кн.: Психологические исследования. — Выпуск 6. — М.: МГУ, 1976

12.  Зинченко В. П. Развитие зрения в контексте перспектив общего духовного развития человека // Вопросы психологии. — 1988. — N 6

13.  Эйнштейн А. Принципы научного исследования / В кн.: Физика и реальность. — М., 1965

14.  Бердяев Н. А. Самопознание. — М.: ДЭМ, 1990

15.  Психология. Словарь / Под ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. — М.: Политиздат, 1990

16.  Столин В. В. Самосознание личности. — М.: МГУ, 1985

17.  Дробницкий О. Г. Проблемы нравственности. — М., 1977

18.  Асмолов А. Г. Психология личности. — М.: МГУ, 1990

19.  Митрохин Л. Н. Философы и религия // Вопросы философии. — 1989. — N 9.

20.  Мандельштам О. Э. Слово и культура. — М.: Советский писатель, 1987

21.  Петровский А. В. Личность. Деятельность. Коллектив. — М.: Педагогика, 1984

22.  Зинченко В. П. Психология в Российской Академии образования. // Вопросы психологии. — 1994. — N 4

305