2.7. Психологическая теория деятельности

Человеческая деятельность, несомненно, является главным источником культуры и цивилизации. Столь же несомненно, что она является их главной разрушительной силой. Именно она породила многие глобальные проблемы современности. Хотя в истории человечества организация и управление деятельностью (часто рабским трудом) всегда доминировали над рефлексией по поводу нее (ее результатов) и ее исследованием, тем не менее в наше время нет недостатка в различных методологических подходах, теориях, концептуальных представлениях, формализованных схемах, моделях деятельности и ее элементов. К сожалению, этого же нельзя сказать об изучении этических и ценностных аспектов деятельности.

Категория и онтология деятельности является предметом как монодисциплинарного, так и междисциплинарного исследования. Истоки исследования деятельности лежат в классической философии. Большой вклад в разработку многих аспектов человеческой деятельности внесли социальные науки, психология, антропология, этнография, лингвистика, а в более позднее время эргономика, биомеханика, физиология активности (или психологическая физиология); приступили к ее изучению когнитивная и компьютерная науки.

Совершенно естественно, что имеются принципиальные расхождения и трудности в трактовке самого понятия человеческой деятельности;

89

в выборе оснований для классификации ее видов; в создании таксономии единиц, предназначенных для ее анализа; в установлении типов связи между ними; в выборе адекватных методов ее исследования как в лабораторных, так и в естественных условиях; в сопоставлении результатов, полученных разными методами, как между собой, так и в отношении к категориальному аппарату, имеющемуся в философской традиции исследования деятельности. Все это влечет за собой новые трудности, а порой наивную постановку проблем, заблуждения, переоценку и недооценку значения полученных результатов в той или иной области науки и практики.

Для иллюстрации этих трудностей приведем далеко не полный перечень различений между формами и видами деятельности, существующих в современной науке: материальная и духовная, внешняя и внутренняя, непосредственная и опосредствованная, произвольная и непроизвольная, творческая и репродуктивная, сознательная и бессознательная, индивидуальная и коллективная. Имеются различения другого рода: игровая, учебная, трудовая, художественная, спортивная. Деятельность разделяют на исполнительную и познавательную (перцептивная, мнемическая, умственная или мыслительная). Наконец, можно добавить дифференциацию деятельности по мотивам, целям, предметному содержанию, способам осуществления, конечному результату, степени свободы в постановке целей, в выборе средств, в определении вида и характера результата.

Как видно из приведенного перечня, каждая отдельная форма деятельности может быть описана с помощью многих систем отсчета, которыми она реально характеризуется. В то же время принято полагать, что прикладные исследовательские задачи решаются значительно легче, когда используется одна — лучше простая (чтобы не сказать, примитивная), но четко определенная размерность. На этом основании для анализа деятельности часто используются внешние по отношению к ней характеристики (например, количество перерабатываемой информации, скорость, точность, энергетические затраты и т. п.). Несмотря на высокую достоверность получаемых в таких исследованиях результатов, это создает серьезные трудности в их интерпретации, в переносе на другие условия, в решении оптимизационных и проектировочных задач. Причина этого заключается в том, что живые акты человеческой деятельности заменяются фактами, в которых деятельность, как таковая, исчезает, "умирает в продукте".

Задача психологического исследования деятельности состоит в теоретическом и методическом обеспечении сохранности ее основных черт, учета ее полифонической природы, выявлении ее собственных, имманентных ей свойств, законов ее движения и самодвижения. Другими словами, необходимо не только изучение средств, способов, результатов

90

деятельности, но и построение реального или воображаемого образа изучаемой или изученной формы деятельности. К тому же такой образ должен обладать свойством открытости, т. е. быть способным к обогащению как по мере изучения деятельности, так и по мере ее развития и саморазвития. Но и этого недостаточно. Ведь решение различных практических задач требует построения различных образов, представлений, схем, моделей одной и той же деятельности.

Таким образом, в изучении деятельности имеются, как минимум, два вектора: внешний (прагматический) и внутренний (когнитивный). Они различны по целям и способам их достижения, что порождает непонимание, неудовлетворенность, а то и конфликты между педагогами и психологами, инженерами и эргономистами, организаторами производства и социологами и т. д.

В психологии понятие человеческой деятельности выступает в различных ипостасях: то как объяснительный принцип, то как предмет исследования, то как предмет оценки. В последние годы она все чаще выступает как предмет организации, управления и проектирования. Главным достижением в изучении деятельности отечественная психология обязана научным направлениям, связанным с именами С. Л. Рубинштейна и А. Н. Леонтьева. Первый шаг к признанию деятельности в качестве предмета психологии был сделан С. Л. Рубинштейном в 1922 году. Время грандиозных перемен во взглядах на человека привело его к осознанию необходимости переустройства психологической науки на основе диалектического материализма. Интересно, что традиционный европейский материализм, выдвигая материальное на первый план по сравнению с идеальным, так и не смог отыскать пути формирования последнего. В то же время, по признанию К. Маркса, "деятельностная сторона, в противоположность материализму, развивалась абстрактно идеализмом, который, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой" [22, с. 261]. К счастью, К. Маркс хотя и в упрощенной форме, экспроприировал "деятельную сторону" у идеализма, да еще сказал, что "человек... относится к самому себе как к существу универсальному и потому свободному... Свободная сознательная деятельность как раз и составляет родовой характер человека" [22, с. 92—93]. Дальнейшим упрощениям категория деятельности подвергалась в советской марксистской философии. Но все же наличие ЭТОЙ категории давало психологам некоторые степени свободы и позволило ей выстоять под натиском реактологии и рефлексологии.

Приоритет переноса философской категории "деятельность" в ее еще не оскудевшей форме на психологическую почву несомненно принадлежит С. Л. Рубинштейну. Он обратил внимание на тот аспект, что формирование идеального плана может осуществляться, как он тогда писал, в САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ человека, одним из результатов которой

91

и являются его развивающиеся психические свойства [23, с. 148—154]. Конечно, это было лишь отдаленное приближение к будущей психологической концепции. Тем не менее важен и этот первый шаг. Затем более чем через 10 лет С. Л. Рубинштейн вернулся к проблеме деятельности в новом контексте после того, как стали широко известны многие произведения Маркса, Энгельса, и построение на этой основе психологии стало не только социальным заказом, но и страстным желанием многих психологов.

А. Н. Леонтьев обратился к проблематике деятельности значительно позже С. Л. Рубинштейна. Но именно ему принадлежит наиболее развернутая общепсихологическая теория деятельности. Отметим ряд ключевых моментов в этой теперь уже достаточно распространенной теории, многократно излагавшейся автором и его последователями.

Принцип предметности составляет ядро этой теории. Предмет при этом понимается не как стимул или объект, существующий сам по себе и воздействующий на субъекта, а как"...то, на что направлен акт, т. е. как нечто, к чему относится живое существо, как предмет его деятельности — безразлично, деятельности внешней или внутренней" [24, с. 169]. Согласно А. Н. Леонтьеву, внутренняя деятельность вторична: она формируется в процессе интериоризации внешней предметной деятельности. Интериоризация состоит не в простом перемещении внешней деятельности в предсуществующий ей внутренний план сознания, а в формировании самого этого плана.

Принципиальная общность строения внешней и внутренней деятельности определяется тем, что обе они опосредствуют связи человека с миром. Общность строения усматривалась А. Н. Леонтьевым в возможности переходов от одной формы деятельности к другой (интериоризация и экстериоризация). Внутренняя деятельность в процессе своего формирования приобретает такие средства, которые позволяют субъекту решать задачи, невыполнимые в плане внешней деятельности и наоборот. А. Н. Леонтьев, вслед за Л. С. Выготским, подчеркивал не только предметную, но и социальную природу интериоризации.

В работах А. Н. Леонтьева и представителей его научной школы достаточно полно и развернуто рассмотрено психологическое строение деятельности. Целостная деятельность имеет следующие составляющие: потребность, мотив, цель, условия достижения цели (единство целей и условий составляет задачу) и соотносимые с ними деятельность, действие, операции, функциональные блоки.

Содержание целостной деятельности соотносимо с существенными признаками понятий потребности и мотива, с определением их предметного содержания. Таким образом, А. Н. Леонтьев пришел к пониманию психической деятельности как морфологического объекта, имеющего развитую функциональную структуру, определенное предметное

92

содержание и смысловое строение [см. более подробно 28, с. 21—25; 23].

Понятие деятельности рассматривается в психологии в двух функциях: в качестве объяснительного принципа и в качестве предмета исследования. Забегая вперед, отметим, что именно успехи в изучении психической деятельности и особенно различных форм психического действия привели С. Л. Рубинштейна и А. Н. Леонтьева к заключению, что категория предметной деятельности может и должна выполнять методологическую функцию объяснительного принципа в психологии, этому же способствовала достаточная эмпирическая наблюдаемость как ее внешних, так и внутренних проявлений в действии.

Реально в исследованиях обе функции деятельности выступали поочередно, а не одновременно. Выдвижение деятельности на роль объяснительного принципа всей психической жизни, включая сознание, связано не только с идеологизацией советской психологии, с поисками "диалектико-материалистического монизма". В мировой психологии подобный поиск "главной" категории или единого объяснительного принципа происходил всегда. На его роль претендовали ассоциация, гештальт, поведенческий акт, обратимая операция, установка и т. д. Не меньше оснований имеет и предметная деятельность. Но здесь возникает один принципиальный вопрос, который обсуждался на материале соотношения категорий деятельности и установки: они обе претендовали на роль универсального объяснительного принципа в психологии. Когда установка выступает в качестве объяснительного принципа деятельности, то последняя естественно выступает в роли предмета исследования. Справедливо и обратное. В любом случае выигрывает тот член пары, который выступает в роли предмета исследования. Например, когда установка принимается в качестве объяснительного принципа, то ее влияние на деятельность вполне очевидно, но вместе с тем она сама как бы растворяется, точнее, воплощается в ней.

Любое представление, будь то представление об установке или о деятельности, превращенное в средство объяснения другой реальности, как писал К. Маркс, подвергается испарению путем превращения его в абстрактные определения. Такие определения необходимы, ибо на их основе возможно воспроизведение конкретного путем мышления. И эта вторая часть работы должна быть проделана по отношению к любой категории, претендующей на роль объяснительного принципа. Но тем самым онтология, скрывающаяся за этой категорией, превращается в предмет исследования, что с научной точки зрения значительно более плодотворно [27].

Наиболее интересные результаты в школе А. Н. Леонтьева были получены именно тогда, когда деятельность выступала предметом исследования. Но не сама по себе, не в качестве "абстрактного определения".

93

Основным предметом исследования в психологической теории деятельности является структура и функции многообразных форм человеческого действия. По словам Э. Г. Юдина, действие и заключает в себе квинтэссенцию гораздо более общего понятия предметной деятельности.

Начало психологической интерпретации действия было положено в трудах Л. С. Выготского. Затем в середине 30-х годов его ученики и последователи А. В. Запорожец, П. И. Зинченко, А. Н. Леонтьев и др. предприняли цикл исследований сенсорных, перцептивных, мнемических и умственных действий, уделив при этом особое внимание их генетической связи с предметно-практическими действиями. С. Л. Рубинштейн также считал действие основной клеточкой или ячейкой психологии. Такое признание, писал он, означает, что в действии психологический анализ может вскрыть зачатки всех элементов психологии.

В научной и художественной литературе сплошь и рядом встречаются такие характеристики и эпитеты, сопровождающие понятие "действие": мертвое, физическое, механическое, машинообразное и живое, биологическое, раскованное, творческое, свободное, внешнее и внутреннее, превращенное, психическое, осмысленное, духовное и т. д. Особая разновидность действия — нравственное действие, или поступок, который, согласно С. Л. Рубинштейну, Л. И. Божович и А. Н. Леонтьеву, является единицей анализа личности. Вспомним здесь и поступок по М. М. Бахтину. Этот перечень наводит на мысль, что в действии, как и в слове, должны быть выделены богатые внешняя и внутренняя формы.

Рисунок внешнего, исполняющего движения, с какой бы точностью он ни регистрировался, не может исчерпать существенных особенностей действия без анализа его внутренней картины, внутренней моторики. Сложность изучения действия связана с его изначальной двойственностью. С одной стороны, действие — это развивающийся функциональный орган, обладающий биодинамической, чувственной и эмоциональной тканью. Решающим в его формировании и конституировании является как социальный, так и предметный характер. В действии субъекта движение и предмет смыкаются в единое психофизиологическое и психофизическое образование. Другими словами, действие гетерогенно и, конечно, содержит в себе реактивные и исполнительные элементы, но оно содержит также элементы экспрессии (знаковые), чувствительности, памяти, предвидения и оценки. Благодаря этим последним действие в процессе своего развития превращается из стимульно-реактивного, вынужденного в свободное. Свобода действия существенно увеличивается благодаря овладению речью.

94

Внешняя картина превращений действия адекватно описывается понятием интериоризации. Однако этого понятия недостаточно для описания новообразований, своего рода внутренних форм действия, возникающих в процессе его развития. Интериоризация — это в такой же степени "вращивание" как и "выращивание". Поэтому не случайно А. Н. Леонтьев многократно указывал на важность анализа противоположного интериоризации процесса экстериоризации. Последний представляет собой необходимое условие возникновения новообразований. Благодаря экстериоризации формирующиеся внутренние формы действия становятся как бы видимыми субъекту, доступными наблюдению, управлению и контролю. Многочисленные исследования действия, выполненные в рамках психологической теории деятельности, привели к заключению, что оно обладает порождающими свойствами. Действие — это живая форма, подобная органической системе, в которой развиваются не только присущие ей свойства, но и складываются, формируются недостающие такой системе органы.

Рассмотрим основные новообразования, возникающие благодаря порождающим свойствам действия. Важнейшей задачей психологической теории деятельности на всех этапах ее развития было объяснение возникновения различных форм субъективного отражения объективного мира. А. В. Запорожец сформулировал положение, что способ действия является живым отображением предмета. Ему же принадлежит первая классификация действий, ведущих к возникновению образа восприятия.

Для возникновения ощущения необходимо элементарное сенсорное действие, точнее говоря, активное движение в предметной ситуации. Это положение было доказано в исследованиях В. И. Аснина, А. В. Запорожца, А. Н. Леонтьева, Н. Б. Познанской, посвященных формированию светочувствительности кожи ладони к лучам видимого спектра. Впоследствии необходимость активных поисковых движений была доказана и на материале зрительного восприятия. Согласно А. Л. Ярбусу, стабилизация изображения относительно сетчатки приводит к исчезновению зрительных ощущений.

Для возникновения образа предмета или ситуации необходимо осуществление сложного перцептивного действия, включающего в свой состав систему предметных операций. Она охватывает собой весь предмет и объединена единой предметной формулой. Это положение чрезвычайно существенно для понимания механизма формирования одного из фундаментальных свойств образа восприятия — свойства ПРЕДМЕТНОСТИ.

Для формирования эстетического образа необходима деятельность восприятия, имеющая особый мотив. Важной фазой в развитии эстетического сопереживания и эстетического отношения к действительности

95

у ребенка, согласно А. В. Запорожцу, является фаза "содействия" герою художественного произведения. Содействие, сочувствие и сопереживание представляют собой формообразующий фактор в развитии всех видов действия у ребенка.

Действие — необходимое условие формирования практических, предметных обобщений, предметных и ситуативных значений, условие осмысления наличной ситуации и переноса сложившихся форм поведения и действия в новую ситуацию. Действие, таким образом, лежит в основе формирования первоначальных элементов мышления. В этой связи уместно вспомнить, что И. М. Сеченов, обсуждая проблему элементов мысли, назвал чувственные ряды "рядами личного действия". Положение о том, что мысль рождается не из ощущения, восприятия, памяти, а из действия, сейчас становится общепризнанным не только среди психологов, но и специалистов в области искусственного интеллекта и робототехники. А их область представляет собой важный полигон для проверки достоверности психологических концепций.

Действие — необходимое условие формирования смыслов, их расширения и углубления. В действии и взаимодействии предметы раскрывают свое истинное лицо, скрытые в них и в самом действии значения и смыслы. В ходе дальнейшего развития действия возможна известная автономизация значений и смыслов от его предметно-практической ткани и появляются противоположные и циклически повторяющиеся процессы, состоящие в означении смыслов и осмысливании значений (в том числе и в их обессмысливании). Следовательно, в действии заключено начало рефлексии. Наконец, действие трансформируется в поступок и становится главным формообразующим фактором и одновременно единицей анализа личности, ее нравственной и эмоционально-волевой сферы.

Перечисленные примеры порождающих свойств действия сами нуждаются в объяснении. Сделаем это на примере раннего исследования А. В. Запорожца, анализировавшего соотношение действия и интеллекта [9]. Помещенная в указанном томе статья "Действие и интеллект" была найдена в его архиве. Статья представляет собой выправленную автором стенограмму доклада, прочитанного на заседании кафедры психологии Харьковского педагогического института в 1938 г. Основная идея доклада состоит в том, что мышление не только связано с действием, но и само является действием даже тогда, когда оно отчленилось от практики ребенка и приобрело относительную самостоятельность: "Первое, что мы должны указать при определении психического процесса мышления, заключается в том, что мышление не есть способность или, что способность к мышлению не есть еще мышление. Мышление — это деятельность, в которой субъект выходит, так сказать, за пределы, за границы собственного сознания, в которой он относится

96

определенным образом к объекту, воздействует на объект и испытывает сопротивление этого объекта. Мышление требует нового опыта, а не подправки старого. "Обобщенное отражение" восприятия ничего, кроме гальтоновской фотографии дать не может" [9, с. 178].

В этой работе отчетливо выступила идея о том, что именно предметное действие, а не значение, как у Л. С. Выготского, не слово, как у Г. Г. Шпета, является исходной единицей мышления: "Если мы начинаем прослеживать процесс мышления, то на первых ступенях развития, в самый момент возникновения мышления, мы обнаруживаем, что мышление вообще не может быть отделено от практического действия, что оно вообще не выступает как самостоятельное действие, как самостоятельный момент, а как свойство самого действия, т. е. как разумное действие" [9].

Именно это практическое интеллектуальное действие, в соответствии с логикой А. В. Запорожца, приводит к образованию обобщений, затем в этом же разумном действии первые практические обобщения себя обнаруживают. Далее автор приводит интересную характеристику первых практических обобщений, базирующихся и завязывающихся вокруг предметного средства решения, которое, оставаясь единым, применяется к решению ряда различных задач: "с одной стороны, они представляют некоторую систему движений, представляющих меру овладения предметом, систему операций, т. е. как бы кристалл действия; с другой — они являют собой известный образ, в котором выделяются все новые черты, все новые особенности предметов, важные для практической деятельности субъекта" [9, с. 179]. Лишь вслед за этим возможно развитие речевого дискурсивного мышления. Мы опускаем изложение нескольких циклов интересных экспериментальных исследований и переходим к заключениям автора: "Для того, чтобы возникло мышление, должен произойти какой-то следующий сдвиг в самой самостоятельной деятельности. Действительно, такой сдвиг и происходит. Он заключается в том, что на определенном этапе развития жизни, на определенном этапе деятельности субъект уже относится к свойствам не просто через другие свойства предмета, т. е. опосредствование субъекта уже совершается не внутри этого предмета, в соотношении одного его свойства к другому, а переходит к более сложной форме отношений, когда субъект начинает относиться к одному предмету через другой предмет. Это уже опосредствование не свойством, а опосредствование предметом. Естественно, когда содержанием самой деятельности субъекта выступает отношение между предметами, между вещами, то это содержание и есть содержание разумное, потому что мышление есть отражение действительности во всех ее связях и отношениях. Как только эти отношения выступают в самом действии, в самом действии выступает разумное содержание" [9, с. 183—184].

97

Как следует из приведенного, А. В. Запорожец в исследовании мышления сохранил основной принцип Л. С. Выготского об опосредствованной природе и происхождении высших психических функций. Но в качестве средства-медиатора здесь выступает не знак, не значение, не слово, а свойство предметов или предметные отношения, обнаруживающиеся в действии. Иными словами, средством-медиатором выступает предметное действие, в котором действие и предмет сливаются в единое психофизиологическое образование (ср. Ч. Шеррингтон — "предметные рецепторы"). Сохранена и другая линия культурно-исторической психологии, а именно опосредствованность отношения ребенка к предмету, к задаче отношениями с другими людьми, которое имеет, например, решающее значение в мотивации действия. В самых простых экспериментальных ситуациях разворачивается сложная система взаимоотношений с экспериментатором: здесь и просьбы о помощи, и выполнение действительных и воображаемых требований, и попытки обмануть экспериментатора и т. п. Это означает, что в самой деятельности отношение ребенка к цели не прямое, а опосредствованное его отношением к другим людям и к другим предметам.

А. В. Запорожец отдает себе отчет в том, что наличие разумного содержания еще не обязательно может быть связано или влечет за собой разумную интеллектуальную форму. Он ищет критерии интеллектуальности в изменении формы, строения деятельности: "Всякое инстинктивное действие и всякая его модификация путем навыка остаются действием одноактным в том смысле, что в нем ни один элемент не выступает целью для другого... В противоположность этому интеллектуальное действие даже в простейших случаях двухактное в том смысле, что одно действие становится целью для другого. Изменение структуры деятельности в связи с новым ее содержанием происходит через изменение операций" [9, с. 188].

И далее А. В. Запорожец дает замечательную психологическую характеристику операций, которая, к сожалению, никогда после 1938 г. не воспроизводилась ни им самим, ни другими представителями деятельностного подхода. Вначале он идентифицирует операции с внешними движениями, называя их средством, техническим моментом в достижении цели. И как таковые они ближайшим образом определяются физическим, вещным отношением органа (в дальнейшем — орудия) к объекту, ибо на предмет можно воздействовать только предметным образом. На первый взгляд, они действительно выступают лишь как техническая или даже технологическая компонента действия. Но, замечает А. В. Запорожец, что из всех вещных отношений в операции отбираются только существенные для достижения цели. Мало этого. Выполняя свою служебную роль средства, операция заставляет субъекта выйти за его собственные пределы, за пределы прежних потребностей,

98

за пределы тех свойств объекта, которые служат прямому удовлетворению прежних потребностей. Подчиняясь необходимости вещных и, как мы помним, социальных отношений, операция изменяет содержание деятельности, вводит новые стороны действительности в области активности субъекта и, наконец, самим фактом своего возникновения создает у него новый орган, а следовательно, меняет и его самого, и его потребность. Возникшая как средство, операция превращается в потребность, изменяет характер деятельности. Здесь важны несколько моментов. Внешние движения выступают уже не просто средством, техническим моментом действия, а превращаются в функциональный орган индивида. Но для того, чтобы этот орган мог функционировать, необходима нужда в его функционировании. Поэтому-то А. В. Запорожец и идентифицирует через ряд опосредствований и переопределений: внешнее движение — операцию — функциональный орган — потребность. Функциональный орган, таким образом, имеет как бы собственный мотор или, точнее, механизм запуска.

Это иллюстрируется примерами чтения, письма, счета, которые возникают как вспомогательные операции, а потом могут становиться предметом самостоятельной потребности человека.

При описании структуры деятельности А. Н. Леонтьев обычно подчеркивал, что деятельность — действие — операция обратимы, но в рамках деятельностного подхода. Никто, кроме А. В. Запорожца, не показывал, как операция становится действием, а затем и деятельностью. Обычно исследовался процесс формирования действия, его автоматизации и операции рассматривались как технические компоненты автоматизированного действия. К этой логике рассуждения так привыкли, что очень редко возникал вопрос о генезисе нового действия. Проследим за дальнейшим ходом мысли А. В. Запорожца:

"...интеллект вначале выступает лишь как операция, как технический прием осуществляемого действия, отличие которого от обычного проявления инстинкта заключается лишь в том, что он фиксирован за определенным предметным средством. Однако, когда субъект путем навыка или другого вида упражнения овладел лишь предметными отношениями в ситуации и испытывает потребность воспроизвести эти отношения при решении задачи, производя ряд дополнительных изменений, мы наблюдаем переход от интеллектуальной операции к интеллектуальному действию" [9, с. 188].

Это последнее уже имеет не только внешнюю, как операция, но и богатую внутреннюю форму. Усложняется и его структура. Ранее единое практическое действие

"как бы раскалывается на две части — теоретическую и практическую: осмысление задачи и ее практическое решение. Важно отметить, что первоначально

99

эта первая теоретическая часть действия лишена того внутреннего идеального характера, которого она достигает впоследствии с помощью речи в рассуждении. И цели ее предметны, и способы ее практические, она теоретическая лишь по содержанию. Первичная форма понимания заключается не в непосредственном усмотрении, не во внутренней активности субъекта, а в том, что он делает задачу понятной практически, фактически изменяет задачу таким образом, что употребление известного способа решения становится возможным" [9, с. 189].

Это, казалось бы, неожиданное заключение о теоретическом характере предметного действия нам представляется вполне оправданным. Без такого заключения остается совершенно непонятным возможный теоретический характер идеального действия, совершающегося в интериоризированном плане.

К сожалению, П. Я. Гальперин — создатель теории формирования умственных действий — больше обращал внимание на технологию интериоризации и меньше — на ее смысловую сторону. Трансформацию операции в действие нельзя объяснить и обратным интериоризации процессом экстериоризации. В. С. Библер, В. В. Давыдов также связывали "теоретичность" мышления с идеализацией, с мысленными связями, в которые "помещается" предмет познания, а не с предметным действием [25, с. 105]. В лучшем случае предметно-практическому действию придавался не теоретический, а эмпирический характер. Согласно А. В. Запорожцу, оба акта, на которые раскалывается ранее единое действие, не равноценны. На первом акте локализуется само осуществление мышления. Но изменение мышления и его развитие происходят как раз на втором акте, ибо предметное значение, практическое обобщение или понятие, которое было применено к решению данной задачи, во-первых, проверяется, а во-вторых, обогащается, претерпевает изменения на этом втором этапе, следовательно, возможна эмансипация мышления от предметной ситуации, заходящая нередко слишком далеко, и открывается простор спонтанному развитию мышления.

В свете изложенного становится понятным, почему операция — это "кристалл действия". Она может прорасти и в новое действие, а с помощью последнего человек способен выйти за пределы самого себя. Вот что об этом спустя двадцать лет писал С. Л. Рубинштейн:

"Своими действиями я непрерывно взрываю, изменяю ситуацию, в которой я нахожусь, а вместе с тем непрерывно выхожу за пределы самого себя. Этот выход за пределы самого себя не есть отрицание моей сущности, как думают экзистенциалисты, это — ее становление и вместе с тем реализация моей

100

сущности; не отрицание самого себя и становление, но становление и реализация" [28, с. 344].

"Взрывной" характер действий, разумеется, в том числе и психических, ставит под сомнение распространенное мнение, что С. Л. Рубинштейн представлял себе психическое исключительно как процесс. Приведем еще одну типичную для его хода мысли характеристику действия:

"Человек включен в бытие своими действиями, преобразующими наличное бытие. Этот процесс — непрерывная серия взрывных реакций: каждая данность — наличное бытие — взрывается очередным действием, порождающим новую данность нового наличного бытия, которое взрывается следующим действием человека" [28, с. 341].

Недавно Ю. М. Лотман подробно рассмотрел роль взрыва в развитии культуры. Он не отрицает непрерывности в ее развитии, но связывает непрерывность с осмысленной предсказуемостью. "Противопоставлением ей является непредсказуемость, изменение, реализуемое в порядке взрыва. Предсказуемое развитие на этом фоне представляется значительно менее существенной формой движения материи" [29, с. 17]. Сказанное относится и к индивидуальному развитию человека, которое, как свидетельствует огромный опыт разработки и использования прогностических тестов, остается в высшей степени труднопредсказуемым. Но возможный взрывной характер действий, равно как и развития, их предсказуемость и/или непредсказуемость — это все же внешняя сторона дела. Смысловая или внутренняя сторона дела состоит в том, что действие возможно лишь тогда, когда субъект действия вычленил из непрерывной реальности дискретную и проблемную ситуацию. Ю. М. Лотман связывает расчлененность непрерывной реальности на некоторые условные сегменты с человеческим стремлением приписывать действиям и событиям смысл и цель. "То, что не имеет конца, не имеет и смысла. Осмысление связано с сегментацией недискретного пространства" [29, с. 248, 249]. Это и есть выделение ситуации.

Лотман подчеркивает также, что сложность создаваемых в той или иной ситуации смыслов "заключается в том, что для того, чтобы сделать ситуацию носительницей значения, она должна восприниматься как противоречащая естественному (т. е. нейтральному) ходу вещей" [29, с. 253]. Вне ситуации возможна реакция, но не акция. Иное дело, что само действие может быть после этого ситуативным или надситуативным. Когда же действие изменяет или взрывает ситуацию, наступает фаза ее осмысления, означения, в том числе и осмысления собственных действий — начало самосознания. Это — логика генезиса понимания, осмысления. В развитых формах осмысление и понимание ситуации предшествует действию, изменяющему или взрывающему ее (это уже начало сознательного бытия).

101

Вернемся к логике А. В. Запорожца, который, обсуждая соотношение действия и интеллекта, пришел к постановке фундаментальной научной и практической проблемы, разработка которой необходима не только для успешного анализа и проектирования самых разных видов деятельности, но и для решения таких острых вопросов современной науки, как природа и развитие человеческих потребностей, способностей, мотивов деятельности — путей и условий развития личности. Каким образом действие может сделаться целью для другого действия, каким образом субъект начинает стремиться к действию так, как стремился раньше к пище или к какому-либо другому предмету, удовлетворяющему его потребности? Единственная возможность этого заключается в том, что действие опредмечивается, что оно приобретает предметный характер. Но при этом ведь действие, становящееся целью, остается действием субъекта. Поэтому-то оно и выступает не только как предмет усвоения, но и как "внешний субъект", в котором это действие овеществлено. Эти процессы позволили Б. Д. Эльконину говорить об интересном классе действий, названных им действия с действием.

Следует особенно подчеркнуть отмеченную А. В. Запорожцем опредмеченную субъективность действия. С этой точки зрения нет чистых форм субъект-объектной деятельности и субъект-объектных действий. Эта позиция всегда разделялась и развивалась представителями деятельностного подхода в психологии. Согласно психологической теории деятельности, именно овладение новыми действиями и деятельностями (а не предметами, не вещами) есть подлинное обогащение субъекта, развитие его не только оперативно-технических и когнитивных способностей, но и личности, ее сущностных сил, истинно человеческого бытия.

Как бы мы высоко ни оценивали роль совокупного действия, содействия, сопереживания, общения, не следует забывать о роли самостоятельного действия или актов творческой самодеятельности, в которых субъект созидается и определяется. Это — глубоко верная мысль С. Л. Рубинштейна. Акты творческой самодеятельности включают в себя то, что может сделать субъект не только с окружающими предметами (понимаемыми в самом широком смысле слова), но и с самим собой. И не только может, но и должен сделать именно он сам, САМОЛИЧНО. Это положение следует учитывать при анализе и преодолении адаптационно-гомеостатических подходов к проблематике формирования личности и развития человека в целом.

Сказанное свидетельствует о том, что действие уже стало предметом специальных психологических исследований. Однако последние нуждаются в развитии, а их результаты — в осмыслении и в дальнейшей операционализации. Это относится как к исходным совокупным, предметно-практическим

102

формам действия, разумеется, в их числе и к коммуникативным, так и к превращенным формам действия (более подробно об этом см. Гл. 4).

Дальнейшие исследования действия должны быть направлены не только на выявление его внешних пространственно-временных форм, но также и на выявление его внутренних социальных и предметно-смысловых форм. Анализ последних представляет собой необходимое условие вписывания результатов исследования многообразных форм действия в контекст предметно-практической и теоретической деятельности, организация которой превращается в одну из глобальных проблем современности.