Аисткам

доходов в доимке не оставляют, но от времени до времени так свои доходы умножают всегдашнею крестьянскою на них работою, что их крестьянам не только на подати государственные, но и на свое годовое пропитание хлеба из земли добыть или чрез какие промыслы... получить времени не достает”. В том же 1738 г., когда были написаны эти слова указа, была составлена и таблица недоимок по разным категориям населения. Общая сумма недоимок составляла 1 971 276 рублей, из которых 313 177 рублей, т. е. примерно 26%, приходилось на “знатных”. В результате — новый указ от 15 января 1739 г., отмечавший, что в создавшемся положении “не иной кто причиною, но вначале знатные персоны, а на них смотря или норовя им, губернаторы и воеводы и определенные к таким зборам управители...”. Указ предусматривал принятие против помещиков-должников строгих мер вплоть до отписания их имений в казну248. В июне 1739 г. и этот указ был повторен вновь, причем имения неплательщиков на сей раз было велено продавать

смолотка24^.

Восознании правительством реальных причин критического положения со сбором налогов (в январе 1735 г. из сел были выведены экзекуторские команды и вновь прощена подушина за первую половину года2^) важную роль, по общему мнению историков, сыграл А. Маслов. Летом 1734 г. он подал императрице проект, в котором четко обозначил причины бедственного положения крестьянства: 1) необходимость платить за “убылых”, т. е. за умерших и беглых, 2) злоупотребления светских и духовных владельцев, определяющих объем крестьянских повинностей, “кто как хотел по своей воле”, и при этом не оказывающих помощи крестьянам, оказавшимся в трудном положении, 3) обиды и злоупотребления сборщиков податей. Маслов предлагал: простить подушину за 1735 г., обязать помещиков заботиться о крестьянах и самим готовить необходимые деньги к назначенному сроку, установить предельные объемы крестьянских повинностей в отношении землевладельцев, создать запасы хлеба на случай неурожаев и организовать в Москве рабочие места “для пропитания” разорившихся крестьян. Маслов едва ли не дословно повторял слова указа Екатерины I о взаимозависимости судеб крестьянства, армии и государства: “благополучение и безопасность государства состоит в сухопутных и морских войсках, который не токмо комплектуются людьми из тех же крестьян, но и жалованьем и воинским припасом содержатся на собираемыя с них деньги, и тако крестьяне и войска за один корпус человеческий почитать надлежит, ибо, когда в состоянии будут крестьяне, то в состоянии будут и войска

Проект Маслова был передан на рассмотрение Кабинета, но

предварительно, по меткому замечанию В.Н. Бондаренко, “тщательно профильтрован”, в результате чего его обсуждение свелось к принятию единовременных мер, в то время как о введении нормирования крестьянских повинностей в бумагах Кабинета нет ни слова252. И это неудивительно, ведь речь шла о правах дворянства на распоряжение “крещенной собственностью”, т. е. о его сословных привилегиях. Русское законодательство традиционно не разграничивало обязанностей крестьянина по отношению к казне и к помещику, что, как показал С.Б. Веселовский, было проблемой уже в XVI в. Если “в древнейшее время, — писал он, — податные обязанности крестьян определялись стариной (т. е. обычаем. — А.К.) и договором”, то с течением времени, по мере закрепощения крестьянства, и государство, и помещики, каждый в своих интересах, разрушали такую систему отношений255. Однако ранее, когда потребности и государства, и дворянства были относительно умеренны, их интересы как-то удавалось примирять, но к 1730-м годам в силу особенностей процессов, инициированных петровскими реформами, противоречия между ними достигли необычной остроты. Это была по сути одна из сфер противостояния дворянства и государства и от победы той или другой стороны в значительной мере зависел характер социального развития страны в будущем. Любая попытка законодательно определить размер крестьянских повинностей по отношению к помещику (что и было впоследствии предпринято Павлом I) означала по существу ограничение владельческих прав последнего. Между тем сила уже определенно была на стороне дворянства. В результате проблема постоянных и все возрастающих недоимок (в начале 1740-х годов общая сумма составляла уже более 5 млн. рублей254) оставалась одной из наиболее острых на протяжении всего аннинского царствования и так и не была решена, несмотря на целый ряд мер и организационного характера, и направленных на ужесточение самого сбора налогов. И правы, видимо, были составители указа 1739 г., утверждавшие, что “не от податей государственных, но от непрестанных работ помещиковых крестьяне разоряются”. С этой точки зрения вряд ли справедливы упреки многих авторов, обвиняющих правительство Анны в разорительной политике по отношению к крестьянству. Речь здесь, скорее, следует вести о том, каковы вообще были уже тогда возможности царской власти в России и где пролегали ее границы.

9 декабря 1730 г. Сенат подал на рассмотрение императрицы очередной доклад, смысл которого сводился к выполнению одного из основных требований дворянства, выдвигавшихся при вступлении Анны на престол, — отмены указа о единонаследии. В докладе перечислялись многочисленные последствия указа 1714 г.: нарушение древних

традиций наследования, тяжелое положение младших сыновей, разорение имений, наследуемых старшими сыновьями, когда движимое имущество из них отдается младшим, необходимость продавать поместья, для того чтобы дать приданое дочерям, и т. д.255 На доклад была наложена высочайшая резолюция “апробуется”, и 17 марта 1731 г. последовал именной указ, в котором почти дословно повторялись аргументы сенаторов256.

Указ предписывал отныне все поместья и вотчины именовать единым термином “недвижимое имение-вотчина”, что по существу означало окончательную ликвидацию понятия поместья как условного держания за службу. Таким образом, как ни парадоксально, с одной стороны, доводилось до конца начатое петровским указом 1714 г. законодательное слияние различных форм земельной собственности, а с другой, наоборот, помещики получали больше прав в распоряжении своими владениями, хотя государство по-прежнему сохраняло за собой право их конфискации в случае нарушения владельцем законов и, в том числе, как мы видели, при неуплате налогов. Одновременно указом было повелено имения, разделенные в соответствии с указом 1714 г., если на этот раздел не поступило жалоб, оставлять, как есть. Если же жалобы поступили, пересматривать уже принятые решения.

“Для массы землевладельцев, — считал Соловьев, — майорат, разумеется, был страшно тяжек в государстве земледельческом, с слабым промышленным и торговым развитием, с ничтожным потому количеством денег... понятно, что землевладельцу неоткуда было добывать денег для надела младших сыновей и дочерей, он мог жить только день за день доходами с земли, получая их преимущественно натурою”, да к тому же “при редкости денег желавшим продавать деревни трудно было найти покупщиков и деревни должны были продаваться за низкую цену”257. Соловьев, конечно, прав, но проблема регулирования порядка наследования земли была опять же проблемой противоборства дворянства и го

сударства, и, значит, решение ее в пользу дворянства означало укн репление этого сословия за счет государства и других сословий^ прежде всего крестьянства.

Спустя несколько месяцев было удовлетворено еще одно важное пожелание дворянства: 27 июня было принято решение об учреждении Кадетского корпуса (соответствующий указ был подписан 29 июля2^) для дворянских детей. Окончившие корпус выпускались из него в армию с офицерским чином, а в гражданскую службу — с классным чином. Так было отменено, как дружно отмечают историки, одно из важнейших установлений Петра Великого относительно дворянства, требовавшее начинать службу в гвардии с солдатских чинов. И все же говорить в данном случае о контрреформе не приходится, ибо был соблюден другой, не менее существенный принцип Петра — обязательность образования. Ведь и великий преобразователь не требовал от дворян, получивших по его указу образование за границей, поступать затем в солдаты. Теперь же в России создавалось собственное полноценное учебное заведение с широким кругом преподаваемых в нем разнообразных дисциплин, причем предполагалась тесная связь корпуса с Академией наук. Важно подчеркнуть, что Кадетский корпус был сугубо светским, европеизированным учебным заведением.

В ноябре был утвержден устав корпуса, в который предполагалось набрать 200 кадетов, из них 150 русских и 50 остзейцев. Таким образом, прибалтийское дворянство опять выделялось как особая группа подданных (каковой она, собственно, и была), и показательно, что вообще правительство считало необходимым установить процентные нормы национального представительства учащихся, а, следовательно, по существу и будущего офицерского корпуса русской армии. Однако показательно и соотношение русских и остзейцев — три к одному. О взгляде правительства на национальную проблему свидетельствует и такая запись в уставе Кадетского корпуса: “В одном покое могут жить по 6 и по 7 человек кадетов, и у всех позволяется быть двум служителем, ежели их на своем коште содержать желают; и можно определить к российским чужестранных, а к эстляндским и лифляндским российских служителей, дабы тем способом всякой наилучше другим языком обучаться и к оным привыкать мог“259. Показательно при этом, что спустя несколько лет был издан указ, запрещавший прием в кадетский корпус детей иностранцев, не состоявших в российской службе260. Следует признать, что подобная политика объективно отражала особенности многонациональной империи.

Впоследствии правительство постоянно держало дела Кадетского корпуса в поле зрения261, а когда в 1737 г. выяснилось, что кадеты в ущерб

наукам слишком много времени тратят на военные экзерциции, последовало распоряжение посвящать этим занятиям не более одного дня в неделю, дабы не отвлекать учащихся от освоения более важных наук262. В том же году были установлены правила публичных экзаменов для кадетов, которые должны были проводиться дважды в год265.

Помимо Кадетского корпуса правительство Анны обращало внимание и на другие учебные заведения. Так, в июне же 1731 г. были восстановлены ликвидированные при Екатерине I цифирные школы в ведении Адмиралтейской коллегии, а в августе определено количество учащихся в Навигацкой школе (100 в Москве и 150 в Петербурге)264. В сентябре 1732 г. был издан указ о создании школ для солдатских детей при пехотных гарнизонах265, а в феврале 1735 г. — указ об учреждении четырех школ для некрещенных и новокрещенных вотяков, мордвы, чувашей и других народов, населявших Казанскую губернию266.

Дворянство не было единственной социальной группой, о которой заботилось аннинское правительство. В том же июне 1731 г., когда был основан Кадетский корпус, был издан указ, регламентировавший повинности купцов относительно службы по выборам и в целом направленный на их облегчение262. В частности, указ предписывал не определять купцов в служащие коллегий и канцелярий, освобождать от службы фабрикантов и заводчиков, действительно занятых производством, а также “одиноких” купцов, не имеющих работников, могущих их заменить в лавках, “от которых, ежели отлучены будут, то могут себе повреждения принять”. Тем же указом сбор кабацких и таможенных денег был возложен на ратуши.

Вполне очевидно, что эти меры должны были не только снять напряжение в одном из слоев русского общества, но и способствовать развитию торговли и предпринимательства. С той же целью в июле 1731 г. по доношению Комиссии о коммерции был принят указ о разрешении всякого звания иноземцам свободной торговли на территории России при условии уплаты ими положенных пошлин26^. А спустя еще несколько дней, наконец, появился и новый таможенный тариф. По нему пошлины на ввозимые в Россию товары, имевшие аналоги русского производства, были снижены в целом с примерно 75 до 20%, а пошлины на вывозимые товары почти полностью отменены. В последующие годы Ка

бинет не раз рассматривал вопросы открытия новых портов и консульств в зарубежных странах, был подписан ряд важных торговых договоров, продолжая тем самым политику Петра269. Все это в совокупности с мерами, предпринятыми ранее, дало в аннинское время положительный эффект. Так, по данным Н.Н. Репина, вывоз из России железа в 1730-е годы вырос в 5 раз, а хлеба (через открытый верховниками Архангельск) — в 22 раза. Значительно вырос и экспорт некоторых других продуктов питания. Увеличился и ввоз в Россию иностранных товаров226. Однако правительство по-прежнему зорко следило за тем, чтобы за границу не вывозились некоторые виды сырья. Так, например, в 1736 г. со ссылкой на петровское законодательство был запрещен вывоз сырых кож271. На протяжении последующих лет законодатели не раз вновь возвращались к этому вопросу. Вывоз сырых кож был разрешен из Риги, Ревеля и Аренсбурга, но ввоз туда таких кож из России не разрешался272.

Аналогичной была политика правительства и в отношении развития промышленности, что ярко выразилось в указе от 7 сентября 1731 г. о привилегиях братьям Затрапезным, собиравшимся создать в Москве суконную мануфактуру (с ними теперь связывалась надежда обеспечить русскую армию собственным сукном, о чем мечтал еще Петр 1)27^. Это была политика всяческого поощрения предпринимательства, выражавшаяся, в частности, в выдаче промышленникам денежных пособий и субсидий, что, в условиях постоянного дефицита денежных средств, было совсем не просто. Так, в ноябре 1732 г. был издан специальный указ о размножении суконных фабрик, разрешавший заводить их всем, кроме крестьян, и обещавший выдачу новым фабрикантам ссуд и привилегий; указ был вновь повторен в марте 1734 г.274 В выданной в сентябре 1736 г. привилегии купцу Еремееву с товарищами говорилось: “Наше всемилостивейшее намерение соизволение есть не токмо заведенный при жизни его, Дяди Нашего Е.И.В. мануфактуры и фабрики в лучшее состояние приводить и оным всякое надлежащее вспоможение чинить, но також де и вновь художества, мануфактуры и фабрики ввесть и распространить”27^. В 1733 г. была создана комиссия для изучения вопроса о целесообразности передачи казенных горнорудных заводов в частные руки276. Вопрос, как известно, был решен уже в последние годы царствования Анны, когда начался процесс приватизации горнорудной промышленности, но важно, что такова была линия правительства с самого начала, т. е. еще до появления в России К.А. фон Шемберга.

■щы%. Q промышленной политикой была связана и последовавшая в октябре 1731 г. новая реорганизация органов управления ею. Было

признано, что, поскольку продукция горных заводов и мануфактур продается через Коммерц-коллегию, существование отдельных Бергколлегии, Мануфактур-конторы и Коммерц-колле- гии лишено смысла. Соответствующим указом они были объединены в одно учреждение с тремя экспедициями277. Позднее, в 1736 г., как результат деятельности Шемберга был создан Гене- рал-берг-директориум. В указе о его создании (от 4 сентября 1736 г.) в полном соответствии с духом петровского законодательства говорилось о поощрении поисков новых месторождений полезных ископаемых и о разрешении всякому, кто их найдет, заводить собственные горнорудные заводы278. В конце мая 1738 г. была создана новая комиссия, решавшая судьбу горнорудной промышленности27^, но по существу вопрос, видимо, уже был предрешен, поскольку спустя всего две недели комиссия представила доклад, направленный на передачу заводов в частные руки, который и был утвержден 16 июня того же года280. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что механизму принятия решения по этому действительно важнейшему вопросу экономической политики был, таким образом, сознательно придан легитимный характер. Процесс же приватизации предприятий предполагался как весьма растянутый во времени. Почти через год, в марте 1739 г. появился Берг-регламент, направленный на постепенную приватизацию всех казенных металлургических заводов и, как следствие, ликвидацию местных органов горнозаводского управления. Впро- , чем, собственно порядок процедуры приватизации был утвержден лишь в августе 1740 г.28^ Процесс приватизации предприятий, как известно, сопровождался серьезными злоупотреблениями, связы- » ваемыми, как правило, с именем Шемберга. Надо, однако, заме- s тить, что само направление было определено правительством Ан- 1 ны верно, поскольку государство не обладало достаточными средствами для обеспечения роста производства. И это уже в 1740-е годы дало ощутимые результаты, когда Россия обогнала ведущие европейские страны по производству металла. Вместе с тем в конкретных социально-политических условиях того времени предприятия по большей части попадали в руки не купцов, а представителей крупного дворянства, что также в перспективе не могло дать желаемого результата, поскольку новые владельцы тратили прибыль не на расширение производства, а на удовлетворение собственных нужд.

Краткий обзор деятельности правительства Анны в течение первых двух лет ее царствования (до учреждения Кабинета) показывает, что, хотя основные проблемы оставались прежними, новые власти активно взялись за их решение. Если же учесть, что персональный состав правительства изменился мало, то становится ясно, что определенная инертность,

этого круга лиц, придания ему определенного официального статуса. Однако, в отличие от истории создания Верховного тайного совета, в данном случае власть не считала возможным четко законодательно определить компетенцию вновь создаваемого учреждения. Предшествующая система управления уже была официально осуждена, и, значит, воспроизводить ее было невозможно. Помимо всего прочего, законодательно оформить круг полномочий и обязанностей Кабинета значило косвенно определить компетенцию самого монарха, т. е. по существу ограничить ее, совершить то, что как раз и пытались сделать верховники. Наконец, Анна и ее окружение вовсе не собирались отказываться от декларированного в самом начале нового царствования возвращения Сенату его статуса, определенного Петром Великим.

В силу всех этих причин Кабинет, как справедливо отмечал вслед за А.Н. Филипповым В.Н. Бондаренко, “возник первоначально в виде особого и неофициального секретариата Императрицы” и в первые годы своего существования “признавал за Сенатом активную роль верховного правления по всем делам, в том числе внутренним и финансовым, а за собой оставлял только контроль91 и общее руководительство ”28^. Однако изначальная неопределенность сферы компетенции Кабинета и одновременно его высокий статус в иерархической системе управления предопределили распространение его власти на разные области управления, вмешательство во все вопросы, непосредственное подчинение ему различных учреждений, посылку указов на места, минуя Сенат92, а затем и предоставление ему права издавать указы от имени императрицы. В результате, естественно, возникала путаница в делах и элементы неразберихи в управлении государством. Причем сенаторы с готовностью перекладывали на Кабинет ответственность за любые, даже самые незначительные вопросы и последний (в особенности с 1738 г.) не раз вынужден был возвращать в Сенат дела, которые кабинет-министры находили для себя слишком мелкими93.

Обзор законодательной деятельности Кабинета, на первый взгляд, оставляет чувство недоумения, поскольку интенсивность появления действительно значимых актов в 1732—1740 гг. в целом была ниже, чем даже в предшествующие два года. Дело в том, что основы политики были

91Указ от 10 ноября требовал присылки в Кабинет из Сената, Синода и коллегий сведений о состоянии армии и флота, законодательных актов, реестров судебных и челобитчиковых дел.

92Сенат дважды, в 1736 и в 1740 гг., был вынужден издавать указы с требованием местным учреждениям присылать копии указов Кабинета, о которых тот не ставил сенаторов в известность (ПСЗ. Т. 10. № 7078; Т. 11. № 8183).

93В 1736—1737 гг. Кабинет неоднократно требовал от Сената подавать доклады только с мнениями сенаторов (СИРИО. Юрьев, 1902. Т. CXIV. С. 637; Юрьев, 1904. Т. CXVII. С. 274).

заложены ранее и теперь, по мнению правительства, следовало продолжать и развивать начатое, не производя радикальных изменений, но дожидаясь результатов уже сделанного. Это, однако, не означает, что правительство вовсе отказалось от нововведений. Следует также принять во внимание, что в последующие годы львиная доля внимания кабинетминистров была уделена решению военных вопросов.

* "к *

Еще до конца 1731 г. появилось по крайней мере несколько законодательных актов, заслуживающих упоминания. Так, в декабре 1731 г. состоялась новая присяга еще не названному по имени наследнику императрицы — своего рода мера предосторожности, направленная на укрепление власти2®"*. Ранее, в октябре из ведения Военной коллегии были изъяты комиссариатские и провиантские дела и образован Генеральный кригс-комиссариат, которому 12 декабря была дана специальная инструкция. На новый орган возлагались обязанности сбора подушной подати начиная с 1732 г. Он же должен был обеспечивать снабжение армии продовольствием, фуражом, оружием и обмундированием2®^. Но опыт оказался неудачным, и уже в 1736 г. Генеральный кригс-комиссариат был вновь слит с Военной коллегией2®6.

В1732 г., начавшемся указами о флоте, не оставались вне поля зрения правительства и сухопутные войска. Так, уже в феврале был принят указ

опорядке отпусков гвардейских офицеров2®7. В июле Сенат подал в Кабинет доклад, в котором предлагал, что вместо Герольдии будет сам производить смотры новиков. Кабинет-министры не согласились и предпочли взять эту функцию на себя, хотя было очевидно, что в реальности это невозможно2®®. Ранее Кабинету была подчинена Медицинская канцелярия (своего рода экстраординарная мера, вызванная эпизоотией), а затем счетная, провиантская и кригскомиссариатская комиссии, в 1734 г. — Главная полицмейстерская канцелярия2®9.

Виюле 1732 г. правительство сочло необходимым вновь повторить положение Плаката 1724 г., запрещавшее помещикам переводить крестьян из одного уезда в другой без разрешения Камер-коллегии, о чем снова вспомнили год спустя, что свидетельствует о твердости правительства в данном вопросе и о нежелании идти на уступки дворянству, причем в указе 1733 г. прямо указывалась и причина такой настойчивости: “Дабы от такого безуказного перевода в платеже подушных денег и рекрут и прочих указных сборов не было помешательства и доимок и Е.И.В. армии в даче жалованья не было