Аисткам

призвания”: “Прямой оппозиции предшествующему царствованию нигде не замечается... Если некоторым из учреждений покойного императора пришлось пострадать, то только потому, что они были слишком дороги.

...существенные изменения коснулись областной администрации Петра Великого. Впрочем, над ними приговор уже раньше произнесла сама жизнь: бедному силами и средствами обществу были не по плечу их сложность и множество требуемых ими рук...”. Но так характеризовал Строев деятельность совета лишь первых лет. После же падения Меншикова, считал он, “реакция обнаружилась в полной силе” и проявилась в переезде правительства в Москву, ослаблении внимания к армии и флоту26. Переходя затем к аннинскому времени, Строев попытался подвергнуть ревизии устоявшийся в историографии образ императрицы Анны Ивановны. На основе изучения резолюций императрицы на документах Кабинета он пришел к выводу, что “Анна не боялась трудов”, “государыне нельзя отказать в самостоятельности и работоспособности”, а сами резолюции “показывают часто недюжинный, иногда очень язвительный ум”27. Преувеличенными считал Строев как влияние на императорицу Бирона, так и степень его вмешательства в государственные дела. Решительно опроверг он и прочно укрепившийся в историографии тезис о “засилье иностранцев”, “немецкой партии”, приводя многочисленные примеры, когда Бирон заступался перед императрицей за русских людей. “Царствование Анны, — заключал историк, — не принесло в сущности никаких ужасов, которых бы не знало предшествующее время, а Бирон был козлом отпущения за все грехи дряблого, деморализованного деспотизмом общества”28. В своем стремлении опровергнуть общепринятый взгляд на Бирона Строев подчас вступал в противоречие с очевидными фактами. Так, он утверждал, что избрание фаворита Анны курляндским герцогом произошло свободно и никакого давления на сейм со стороны России не было29.

Однако наибольшую ценность для нас имеет, конечно, включенный Строевым в его книгу обзор внутренней политики Кабинета. Сам Кабинет, считал он, соединил в себе черты Верховного тайного совета и Кабинета Е.И.В., как личной канцелярии государя. Подобный подход отразился и на оценке деятельности этого учреждения. Идея “петровского кабинета”, считал Строев, была искажена, и поэтому “кабинетная сумма смешалась с общегосударственной”, вследствие чего “не было специальной кабинетной суммы, и императрица брала деньги на придворные потребности там, где они в данное время находились”^0. В целом же историк отмечал, что большинство внутренних мероприятий Кабинета диктовалось “военным интересом”, поскольку для его руководителя А.И. Остермана на первом месте “стояло внешнее могущество государства, какими бы оно ни покупалось жертвами”^. Поэтому Кабинет недостаточно внимания обращал на внутренние проблемы

172 4 iiUf; ' » Глава 3 VH04 i >. V Л •. •

страны. Вместе с тем Строев подробно рассмотрел финансовую, торговую и промышленную политику Кабинета, в целом оценивая ее достаточно позитивно.

Тема деятельности аннинского Кабинета, поднятая работами Филиппова и Строева, нашла продолжение в монографии В.Н. Бондаренко “Очерки финансовой политики Кабинета Анны Иоанновны”. При этом реальное содержание книги значительно шире обозначенного в заглавии, ибо предельно широко автор понимал саму финансовую политику, и по сути речь в его книге идет о внутренней политике Кабинета в целом. В своих подходах и оценках деятельности Кабинета Бондаренко опирался на труды своих предшественников. Он также выделял в истории Кабинета три периода (1731—1735, 1735— 1740, 1740—1741) и полагал, что пика своей власти он достиг в 1738 г., что отразилось в записи в журнале: “Ее императорское величество о делах докладами не утруждать, а все дела им самим решать”^. При рассмотрении финансовых вопросов Бондаренко исходил из тезиса о полном развале финансовой системы России при Петре и его ближайших преемниках. Последние, по его мнению, “не улучшили, а еще более ухудшили и без того крайне расстроенное дело”^^. Ситуация стала меняться с приходом к власти Анны Ивановны. Еще до учреждения Кабинета, считал Бондаренко, рассматривая законодательство, прослеживается “проявление известной цельной системы, задача которой сводилась также к определенной цели — улучшению финансов”. “Во всем этом, — писал исследователь, — видна уже новая струя государственной жизни. Заметен и характер новой системы — проводить улучшения не путем отвлеченных общих реформ, а преимущественно на конкретных примерах всех тех будничных и серых дел, которые выдвигались самой жизнью, а затем не доверять людям и везде, по возможности, вкладывать

свои персты и собственноручно нащупывать и устанавливать прочность и устойчивость фундамента всякого построения”^4. В деятельности Кабинета, по подсчетам Бондаренко, финансовые вопросы составляли 36,6% всех рассматриваемых им дел. Как и в предшествующее время, центральной проблемой оставался сбор податей. При этом с 1718 по 1736 г. порядок сбора менялся семь раз, из них четыре раза в царствование Анны: “Правительство делало пробы, и в сущности ни одна проба его не удовлетворяла”, причем “перемены вызывались не одними интересами фиска и желанием только обеспечить бездоимочный сбор, но главным образом желанием ввести систему не разорительную и не тягостную для плательщиков”^.

Специально Бондаренко остановился на проблеме ужесточения самого режима сбора податей и проводившихся в связи с этим экзекуциях. Хотя историк и признавал, что экзекуции при сборе недоимок, наряду с другими факторами (войны, неурожаи), способствовали обнищанию населения, одновременно он фактически снимал ответственность с правительства. “Все эти обиды и даже единичные истязания, — отмечал он, — были очевидным уклонением от нормы и являлись результатом только одной злой воли дурных исполнителей”, а недоимки “выколачивали потому, что иначе нельзя было поступить”^. С января 1735 г. тема экзекуций и вовсе исчезает из аннинского законодательства, а весь гнев правительства за неуплату податей обрушивается на помещиков. Бондаренко решительно опровергает восходящее еще к И.Н. Болтину, а затем прочно утвердившееся в историографии представление о том, что собиравшиеся недоимки попадали в конечном счете в карман к Бирону (чему он не находит никаких документальных подтверждений) или бесконтрольно тратились на нужды двора. По наблюдениям историка, основная часть этих денег шла на военные нужды, а то, что тратилось на двор, оформлялось письменными указами, т. е. находилось под контролем правительства^7.

Как уже сказано, в книге Бондаренко рассматривается не только собственно финансовая сфера деятельности Кабинета. Отдельные главы посвящены политике в отношении промышленности, в том числе отдельно горнозаводской, и торговле. В целом историк весьма положительно оценивал политику Кабинета и полагал, что его неудачи были связаны не с отсутствием у кабинет-министров “финансового искусства”, а с тем наследием, которое досталось аннинскому

правительству от его предшественников, а

176 ^' Глава 3 wsy . <*. l'k*' \ ’С *Л \

также с неблагоприятными обстоятельствами, связанными с войнами, неурожаями и пр.^

Говоря об историографии послепетровского времени, упомяну также

о статье Н.П. Павлова-Сильванского “Мнения верховников о реформах Петра Великого”, опубликованной в 1910 г. Статья начиналась обзором мер, принятых правительством Екатерины I, в которых историк видел продолжение политики Петра. “Ожидания многих людей Западной Европы, — писал ПавловСильванский, — ошибочно полагавших, что преобразования Петра были следствием одной личной воли Петра, что со смертью его все его нововведения будут отвергнуты, не оправдались. Новый порядок вещей в общем сохранился и развивался”^9. Однако затем, переходя к характеристике мнений верховников, на основе которых был издан указ от 9 января 1727 г., наиболее радикально сказавшийся на судьбе петровских реформ, ученый пришел фактически к прямо противоположному выводу, доказывая, что, “резко критикуя реформу, они не дорожат ее основаниями, мало сочувствуют ей вообще и даже нередко не вполне ее понимают” 4^. На основании этого было сделано заключение о том, что реформа действительно держалась на одном Петре, который “был источником одушевления и энергии преобразовательного движения”. Главным же противником петровских преобразований ПавловСильванский считал Меншикова. Историк категорически опровергал приведенное выше суждение Милюкова о единстве методов Петра и верховников и утверждал: “Вопросы одни и те же, но совершенно изменились приемы их решения”, поскольку “в противоположность Петру верховники всегда уклонялись от сложного и трудного желания нового” и “нередко пользовались в своих мероприятиях приемом точного воспроизведения допетровских порядков”41.

Выводы авторов специальных исследований, как ни парадоксально, практически не отразились не только этой, не вполне завершенной работе Павлова-Сильванского, но и на изложении материала в общих курсах отечественной истории. Так, С.Ф. Платонов в своих “Лекциях по русской истории”, впервые изданных в 1899 г. и затем до 1917 г. переиздававшихся еще десять раз с дополнениями и исправлениями автора, по-прежнему именовал 1725—1741 гг. “темным периодом нашей истории XVIII в.” и утверждал, что “десять лет продолжалось господство немцев, десять лет русские были оскорбляемы в лучших своих симпатиях и чувствах”42. Изменения, внесенные преемниками Петра в экономическую-и финансовую политику, пояснял Платонов, были вызваны объективными причинами, “но все эти перемены не привели ни к какому успеху”. Весьма своеобразно трактовал историк последствия мер, связанных с изменением порядка сбора подушной подати, выразившимся в возложении его на помещиков. По мнению Платонова, это усилило стремление дворян не служить, а жить в своих поместьях4^. Как начало “перемены в порядке, устроенном Петром”, рассматривал политику Верховного тайного совета и М.М. Богословский в лекциях по русской истории XVIII в., прочитанных им на Высших женских курсах в 1907—1908 гг.44 О возврате

после смерти Петра Великого “к испытанным порядкам московского периода” говорил в своих лекциях 1910-х годов М.К. Любавский4^.

Негативная оценка “эпохи дворцовых переворотов” в целом сохранялась и в русской эмигрантской литературе46. О том, что “годы после смерти Петра Великого оказались сокрушительными для его реформаторской работы”, писал, в частности, Н.В. Рязановский. “Реакция, — считал он, — угрожала переиначить самые ценные достижения первого императора”47. Что же касается западных историков, то они почти не уделяли внимания этому времени, если не считать работ, посвященных событиям 1730 г., из которых наиболее ценным является исследование Б. Механ-Уотерс46. Единственная монография о царствовании Анны Ивановны, написанная М. Куртисе, носит популярный характер, основана исключительно на опубликованных источниках и представляет собой преимущественно биографию императрицы49. Стоит также упомянуть статью А. Липского, посвященную вопросу о “немецкой партии” при Анне Ивановне. Вслед за Строевым историк пришел к выводу о преувеличенности представлений о господстве немцев в аннинской России. Если немцы в лице Остермана и руководили Кабинетом, то Сенат и коллегии оставались в руках русских. В целом же немцы участвовали в управлении страной не больше, чем при Петре I. Липский отмечает также благотворное влияние военной реформы Миниха, считая ее непосредственным продолжением реформы Петра^.

В советской исторической литературе общая оценка послепетровского периода по сравнению с дореволюционной историографией изменилась мало, хотя и приобрела оттенки классового подхода. Так, В.В. Мавродин в 1957 г. давал такую, никак не аргументируемую характеристику аннинскому времени: «Взяточничество и казнокрадство, фаворитизм и произвол, террор и беспо

176 •с. vj > *•:v ww Глава 3 "

щадный разгул определяли собой “бироновщину”. Недоимки с кровью и слезами выколачивались местными воинскими командами из народа. Бесправное крестьянство было обобрано, забито, терроризировано»^. Вместе с тем в послевоенный период появились исследования о внутренней политике послепетровских правительств, в основном в экономической области. Так, в 1949 г. Е.С. Пархом была защищена кандидатская диссертация о торгово-промышленной политике Верховного тайного совета, в которой особо подчеркивалось иностранное влияние на нее и соответственно многие мероприятия совета оценивались резко отрицательно52. Истории выработки в 1727— 1731 гг. таможенного тарифа было посвящено исследование Р.И. Козинцевой, промышленная политика нашла отражение в монографии Н.И. Павленко по истории металлургии55. Наконец, детальному разбору финансовая, в том числе фискальная, политика была подвергнута в монографии

С.М. Троицкого54.

В 1975 г. Е.В. Анисимов защитил кандидатскую диссертацию на тему “Внутренняя политика Верховного тайного совета (1726—1730 гг.)”. “После смерти Петра I, — считал историк, — в условиях послевоенных трудностей для руководителей государства было очевидно, что в решении многих важнейших проблем внутренней политики необходим частичный или полный пересмотр прежних установок политики государства в соответствии с изменившимися условиями”. Создание Верховного тайного совета рассматривается поэтому в работе “как начальный этап перестройки системы управления, преследовавшей цель приспособления государственного аппарата к новым задачам, вставшим перед самодержавием в первые послепетровские годы”. При Петре II Совет, по словам Анисимова, превратился в “коллективного регента”, а отставка Меншикова расчистила “путь к власти родовитой оппозиции”, и в этих условиях совет “стал орудием в ее руках”. Осуществленная советом административная реформа “носила ярко выраженные черты централизации и концентрации управления” и “преследовала цели повышения эффективности, мобильности управления, приспособления деятельности государственного аппарата к специфике внутренней обстановки и внутриполитических проблем послепетровского периода”. Особое внимание Анисимов уделил попыткам послепетровских правительств ревизии податной реформы. Именно в ней, по его мнению, видели верховники причины плачевного финансового состояния страны и разорения крестьянства. Однако в конечном счете Комиссия о подати “отказалась от

радикального изменения подушной системы и не смогла предложить более эффективную для казны и более легкую для плательщиков налоговую систему”. Что же касается торгово-промышленной политики

совета, то она складывалась в условиях “тенденциозной критики” принципов экономической политики Петра I. Разработанные и осуществленные советом и Комиссией о коммерции мероприятия “способствовали развитию торгово-промышленной деятельности в стране”, хотя это направление в политике и отмечено внутренней противоречивостью. В целом же, несмотря на то что верховники отказались “от завершения петровской реформаторской программы” и “не выдвинули радикальной позитивной программы”, “перемены, внесенные верховниками в систему управления, податную и торговую политику, оказались своевременны и оправданы с точки зрения упрочения режима”55.

Вопрос о судьбе податной реформы после смерти Петра Великого нашел отражение и в монографии того же автора, посвященной важнейшей из петровских реформ. Уже в названии соответствующей главы своей книги Анисимов охарактеризовал деятельность верховников как попытку контрреформы (“Завершение податной реформы и попытка контрреформы при ближайших преемниках Петра Г). “Представить результаты реформ (в том числе и податной) неудачными, а положение дел в стране угрожающим, — утверждал автор, — было выгодно послепетровским деятелям. Критика петровских реформ была для них тем политическим капиталом, с помощью которого они укрепляли свое не очень прочное положение у власти. ...критика политики Петра развязывала им руки, ибо тем самым они снимали с себя ответственность за судьбу преобразований и их результаты”56. Вместе с тем руководители русской политики послепетровского времени верно “заметили ряд существенных недостатков, точнее пороков, новой податной системы”, но, “проявляя себя последовательными противниками продолжения петровского реформаторского курса”, они преувеличивали значение негативных сторон преобразований Петра57.

Наконец, в своей новейшей работе, книге “Россия без Петра”, Анисимов фактически впервые после Соловьева дал систематический очерк внутренней политики страны с 1725 по 1741 г. По отношению к деятельности Верховного тайного совета в целом концепция автора по сравнению с предшествующими работами не изменилась. “Критический пересмотр проблем внутренней политики” начался, по его мнению, “буквально с первых дней нового

i царствования”, о чем свидетельствует записка, поданная П.И. Ягу- I жинским Екатерине I 4 февраля 1725 г. Однако образование Вер- ? ховного тайного совета автор на сей раз связывает не столько с “остротой внутриполитических проблем”, сколько с “кризисом ис- , полнительной власти и недееспособностью императрицы”, а также “общей раскладкой политических сил, которая требовала органи- I зационной консолидации ее сторонников”56.

178 . Н»ЩЙ?Л Глава 3 -я '*

В новой книге Анисимов вновь повторяет тезис о выгодности для деятелей послепетровского времени критики реформ Петра и потому полагает, что в своих проектах, записках и “мнениях” они i сознательно сгущали краски. “В целом же, — отмечает он, — в политике Совета мы видим попытку переосмысления многих прежних основ доктрины Петра, поиск вариантов политики, отличающихся от петровских меньшим радикализмом, больше, чем прежде, учитывающих различные интересы”59. Рассматривая причины административной реформы, историк не довольствуется лишь распространенным тезисом о том, что ее проведение было продиктовано стремлением к экономии средств, но полагает, что “под сомнение ставились прежде всего основные камералистские, взятые с Запада, принципы государственного строительства”, поскольку “верховники эти принципы не понимали и в условиях России эти принципы не работали”. Свое утверждение Анисимов подтверждает рядом цитат, свидетельствующих, по его мнению, о том, что “верховники испытывали ностальгию по прежним, старым добрым временам”60. Надо, однако, заметить, что прямой критики коллегиального принципа управления в приведенных автором текстах нет и ликвидирован он был лишь на местном уровне, причем и сам Верховный тайный совет был таким же коллегиальным органом.

Вместе с тем Анисимов соглашается с тем, что “не могут реформы продолжаться бесконечно, ибо даже при их благотворности это неестественное состояние общества, это период беспокойства, нарушения привычного уклада жизни, это время нестабильности, неуверенности в завтрашнем дне”. И хотя “многое из петровского наследия было отменено, приостановлено, многие идеи Петра были подвергнуты уничижительной критике, но очень многое — в том числе основное — осталось”61.

Переходя к характеристике внутренней политики в царствование Анны Ивановны, Анисимов полемизирует со Строевым, доказывая, что дореволюционный историк преувеличил степень участия императрицы в принятии решений и, наоборот, степень отст

раненности Бирона от управления страной. В Кабинете министров Анисимов видит прямого преемника Верховного тайного совета и полагает, что тот “начал свою работу... не на пустом месте — с самого начала царствования Анны шел поиск своей модели политики. Ее основами становятся, с одной стороны, во многом показная преемственность идеалам Петра Великого.., а с другой стороны — намерение исходить из той реальности, которая была уже несовместима с петровским опытом и требовала коррективов”6^. Характеризуя записку Остермана 1730 г., Анисимов находит в ней “хоть какие-то конструктивные принципы политики, полностью отсутствовавшие на последнем этапе существования Верховного тайного совета”. Осуществленные аннинским правительством мероприятия в отношении дворянства приводят историка к заключению, что “в 30-е годы XVIII века была начата новая глава в истории русского дворянства”6^. Принципиальное значение для развития промышленности имел, по мнению Анисимова, указ от 7 января 1736 г., закрепивший за фабриками находившихся там рабочих, “ибо он ликвидировал социальную группу вольнонаемных промышленных рабочих”, продолжив “тенденцию социальной политики Петра”64. Вслед за Строевым Анисимов решительно опровергает тезис о борьбе при Анне немецкой и русской партий, однако общей характеристики внутренней политики аннинского времени в своей книге он не дал. Практически нет ее и в соответствующей главе книги “Власть и реформы”, также написанной Анисимовым. Характерно, что о собственно реформах, как, впрочем, и о контрреформах, здесь также не упоминается6^.

Из новейших работ по интересующей нас проблематике упомяну также книгу Я.А. Гордина “Меж рабством и свободой”, посвященную событиям 1730 г. Книга эта, написанная не профессиональным историком, а литератором, не является научным исследованием и наполнена острополемическими и часто недоказанными утверждениями, подчиненными одной идее — рассмотрению событий 1730 г. как либеральной альтернативы исторического развития России. Однако вовсе проигнорировать позицию Гордина было бы неверно хотя бы потому, что его книга является выражением взглядов определенной части общества. Писатель исходит из милюковского тезиса о разорении страны в результате петровской реформы, в ходе которой была сделана попытка “выстроить железную, чуждую стране, систему управления, что, в свою очередь, вело к гипертрофированной роли армии и гвардии, требовавших гигантских расходов, разорявших страну”. Поэтому, утверждает Гордин, “нужна была решительная контрреформа реформам Петра”. Это, по его мнению, понимал Д.М. Голицын и не понимали Меншиков и Остерман. Предложенные ими меры были лишь “паллиативами, дающими временное облегчение”. И все же “Верховный тайный совет в первый год своего существования выполнил

180 Глава 3 t%mx. .н

главную тактическую задачу — бешеный галоп, которым вел измученную Россию Петр к своей фантастической цели, был приостановлен, облегчено было положение купечества и крестьянства”. Царствование же Петра II “блистательно доказало недееспособность государственной системы, полупостроенной Петром I. <...> Государственная машина не знала необходимой саморегуляции”. Поражение конституционной “затейки” верховников привело, по мнению Гордина, к тому, что “с первых же месяцев нового царствования началось попятное движение к вульгаризованным петровским установкам”. При этом между “Верховным советом и Кабинетом министров была огромная разница. Верховный совет означал...

рассредоточение высшей власти, ее некоторое ограничение, баланс политических сил. Кабинет министров создан был Остерманом для предельного сосредоточения власти”. Вся аннинская эпоха, по Гордину, — время возврата к петровским принципам управления и, следовательно, эпоха реакционная66.

В последние годы историография послепетровской России пополнилась рядом трудов биографического характера, посвященных монархам и государственным деятелям рассматриваемого времени. Таковы, в частности, книги Н.И. Павленко о А.Д. Меншикове и других сподвижниках Петра, очерки В.С. Белявского и И.В. Курукина о Екатерине I и Петре II. В своей биографии Меншикова Павленко решительно отвергает обвинения “светлейшего” в стремлении к контрреформе. “Ни Екатерина, ни ее окружение во главе с Меншиковым, — утверждает историк, — не помышляли о движении вспять и возвращении допетровских порядков. Правительство продолжало дело, начатое Петром, правда, без прежнего блеска, настойчивости, энергии и масштабности... Во внутренней политике сохраняется преемственность”. Но и Павленко именно Меншикова называет инициатором осуществленных правительством “новшеств”, связанных с сокращением расходов на аппарат управления и облегчением положения налогоплательщиков67. В.С. Белявский, автор очерка о Екатерине I, утверждает, что “к 1725 году в России сложились две влиятельные партии: сторонников Петра и противников реформ”. Ко второй партии, считает он, принадлежали “потомки старых русских фамилий”, которые не были едины, но делились на две группы. Одна стремилась “несколько приостановить дальнейшие реформы” и создать политический строй по шведскому образцу, другая “выступала с решительных позиций контрреформ”. Характеризуя внутреннюю политику, историк замечает, что правительственные мероприятия “в целом носили разрозненный, бессистемный характер. Отсюда — их малоэффективность и бестолковость. <...> Постепенно государственные органы Российской империи впадали в апатию, которая так характерна для послепетровского времени”66. Однако никаких серьезных аргументов в подтверждение этой мысли автор не приводит.

И.В. Курукин, биограф Петра II, полагает, что “преобразования в своей