Аисткам

сыновей по выбору завещателя68. Вполне очевидно, что остальные, по мысли законодателя, лишившись источников постоянных доходов, должны были устремиться на государеву службу или броситься в предпринимательство. В связи с этим большинство исследователей считают, что привлечение дворян к службе или к какой-то иной, полезной государству деятельности и было основной целью указа. Другие полагают, что царь хотел обратить часть дворянства в третье сословие. Третьи — что царь заботился о сохранении самого дворянства и даже стремился к превращению его в подобие западноевропейской аристократии. Напротив, четвертые убеждены в антидворянской направленности указа. Так, Р. Виттрам рассматривает указ как выражение “многоцелевого мышления”18^ Но не столько важно, действительно ли царь преследовал указом сразу несколько целей, сколько то, что многообразны были его последствия.

Как уже упоминалось, прежняя система служилого города еще к концу XVII в. пришла в упадок. Петровские преобразования и, в частности, реорганизация армии на регулярных началах и реформирование центрального аппарата привели к тому, что старая, допетровская организация служилых людей перестала существовать окончательно. Новая же организация возникала постепенно, и утверждение равенства поместья и вотчины было по существу первой юридической нормой после отмены местничества в 1682 г., формально объединившей разрозненные группы служилых в единую дворянскую корпорацию, создавая таким образом условия для ее превращения в полноценное сословие. Юридической раз

68Идея этой законодательной меры также вызревала постепенно. Еще в марте 1711 г. Петр велел Посольской канцелярии “к будущему 1712 году о первенстве детей и их наследстве перевесть из правил француских и аглинских [а буде возможно сыскат, — и из венецыских]” (Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 11. С. 37). Важно отметить, что в отечественной литературе распространено представление об указе 1714 г., как об “указе о майорате”, однако с майоратом в европейском понимании этого термина указ имел мало общего.

ницы между провинциальными и столичными дворянами больше не существовало, и основным критерием их оценки становилась служба. Одним из указов этого времени никогда не служившим и не торговавшим, т. е. не приносившим никакой пользы государству, вовсе запрещалась покупка земли.

Важнейшим признаком годности к службе царь считал профессиональную подготовку дворянина, образование. Царским указом было запрещено жениться дворянам, отправлявшимся на учебу за границу, и Петр следил за тем, чтобы в исполнении указа не делалось поблажек даже наиболее знатным. Так, еще в 1709 г. опале подвергся брат фельдмаршала Б.П. Шереметева, в обход указа устроивший свадьбу своего сына с дочерью Ф.Ю. Ромодановского. “Его, Василья, за ту вину,

— писал Петр Т.Н. Стрешневу, — пошли на работу грродовую, а жену его в прядильной дом; а дворы московские и загородные вели запечатать, и чтоб прямо работали так, как и простыя”^4. В январе 1714 г. последовало запрещение жениться дворянским отпрыскам, не имеющим хотя бы начального образования. Дворянин без образования лишался возможности занимать командные должности в армии и руководящие в гражданском управлении. Царь был убежден, что знатное происхождение не может быть основанием для успешной карьеры: в феврале 1712 г. было указано не производить в офицеры дворян, не служивших солдатами в гвардии и, следовательно, не получивших необходимой выучки. Петр постоянно заботился об открытии новых учебных заведений (в начале 1715 г. открыта Морская академия), о посылке учеников за границу (всего за первую четверть века около 1 тыс. человек), о печатании разнообразных полезных книг. Еще в 1710 г. царь своей рукой вычеркнул из полученного им экземпляра азбуки ряд устаревших букв и велел оставшимися “литеры печатать исторические и мануфактурныя книги”18^ Так возник “гражданский шрифт”, который отныне использовали для издания всей светской литературы.

Побуждая служить, Петр не забывал и о самой службе, постепенно реформируя и регламентируя ее. В 1716 г. уже из-за границы царь прислал “Устав воинский”, определявший устройство и организацию армии, обязанности военнослужащих, основы строевой и полевой службы, а также военно-уголовные нормы. Уставу была суждена долгая жизнь: он действовал в России на протяжении полутораста лет. В “объявлении” к Уставу Петр напоминал о неудачах старой армии в Чигиринских и Крымских походах, под Азовом и Нарвой, а затем о преимуществах регулярного войска из-за “доброго порятку, ибо все беспорядочной варварской обычай

смеху есть достойной”186. Нормы Устава имели значение не только для армии. По существу они распространялись и на гражданскую жизнь.

В 1712 г. был издан указ о создании коллегии для внешней

торговли. Новым было уже само название учреждения. Три года спустя, в декабре 1715 г., Петр велел послу в Вене набирать “приказных из славян” для организации коллегий, “чтоб они были люди добрые и могли те дела (в которых Коллегиях они бывали) здесь основать”. Аналогичные задания были даны и посланнику в Дании187. Но то был лишь первый приступ к последовавшей позже радикальной реформе центрального управления. В 1715 г. были внесены коррективы и в местное управление: установлено новое, более дробное деление губерний, основанное на статистическом принципе (по количеству дворов).

Во второй половине 1710-х годов меняется промышленная политика правительства. Становится ясно, что создать промышленность, которая обеспечивала бы все нужды армии и флота, лишь на государственные средства невозможно. Начинается передача казенных предприятий в частные руки с предоставлением новым владельцам различных торговых льгот. Однако дело двигалось медленно, ибо купечество проявляло мало расторопности и желания заниматься производством. Так, в 1715 г. был издан указ, требовавший создания кампаний для организации суконных заводов, чтобы уже через пять лет не было нужды покупать сукно на военные мундиры за границе188. Но когда в 1720 г. московский Суконный двор передавали в частные руки, пришлось вновь повторить то же пожелание189.

Индустриализация была насущной потребностью страны, которой необходимо было ликвидировать свою техническую отсталость, но осуществлялась она совсем иначе, чем в других странах. Избранный способ развития частного промышленного предпринимательства являлся по сути прямым следствием отсутствия в России этого времени правовой основы существования частной собственности. Достаточно сказать, что русское право того времени даже не знало такого понятия: оно появилось в законодательстве впервые лишь во второй половине века199. Государство по-прежнему обладало полным суверенитетом над подданным и его собственностью: «Все, что принадлежало подданному, могли в одночасье “отписать на государя” и передать кому угодно»191. Права владельца предприятия, получившего его от государства или даже построившего на собственные деньги, были по существу правами не собственника, а арендатора, главной обязанностью которого было выполнение казенных заказов, преимущественно военного характера.

С одной стороны, это обеспечивало стабильность производства, служило для предпринимателей защитой от многих случайностей свободного рынка, но, с другой, делало ненужной конкуренцию, а следовательно, лишало промышленников стимулов к совершенствованию производства. При этом производство становилось полностью зависимым от государства, между тем как промышленности,

нацеленной на удовлетворение потребностей государства, а не народа, грозило разорение с прекращением воййы и ослаблением потока военных заказов. Важнейшей особенностью индустриализации в России была крайняя ограниченность легального рынка свободной рабочей силы. Владелец предприятия зависел от воли государства и в вопросе обеспечения рабочими, ибо оно разрешало или не разрешало ему покупать крепостных к заводам. В качестве вольнонаемных на заводах работали крестьяне-отходники. Соответственно, заработанное ими шло в основном на уплату оброка помещикам. На государственных заводах работали приписные крестьяне — как правило, государственные, жившие в районе расположения предприятия и отрабатывавшие таким образом свои государственные подати. С переходом казенных заводов в частные руки положение приписных менялось, как менялся по сути и статус владельца предприятия, использовавшего все эти категории рабочих. При отсутствии какой-либо правовой основы существования “третьего сословия” он оказывался “вмонтированным” в крепостническую систему, в результате чего, по словам Анисимова, предприниматели “не ощущали своего социального своеобразия, у них не возникало корпоративного... сознания”. Исходя из всего этого историк делает важнейший вывод о том, что “в системе крепостнической промышленности условий для развития капитализма (и, следовательно, для оформления ^класса' буржуазии) не было”19^. Иначе говоря, осуществляя индустриализацию путем создания сети индустриальных предприятий (в основном в тяжелой промышленности) и таким образом довольно успешно ликвидируя техническую отсталость России, государство проводило ее на старой крепостнической основе, изначально закладывая в нее неразрешимые противоречия и преграды дальнейшего развития.

Следует также обратить внимание еще на одно важное обстоятельство. В допетровской России практически не сложились тра

диции вольнонаемного труда, ибо возможности вольного найма на какую-либо работу были крайне ограничены. В стране еще не было промышленности, в ремесленном производстве наемный труд использовался очень мало, и аналогичным образом обстояло дело в сельском хозяйстве, где к тому же на такой случай существовала особая категория безземельных крестьян-бобылей. Практически свободный человек мог наняться в основном в услужение к более состоятельному соотечественнику для выполнения работы по дому или разного рода поручений — от управления поместьем до наиболее черной работы. Однако подобный наем происходил, как правило, в форме похолопления. Вот почему покупатели холопов почти не интересовались наличием у их потенциального имущества каких-либо навыков и профессий: их предполагалось использовать совершенно иначе19^. Таким образом, петровская индустриализация шла в русле уже сложившихся социальных условий и традиций, не ломая их и не противореча им.

Подобным же образом обстояло дело и в торговле, так же как и промышленность развивавшейся под жестким контролем государства. Мало того, что нз плечи купечества тяжелейшим бременем ложились военные расходы, государство предписывало ему, где, как и чем торговать. Так, с 1711 г. началось насильственное переселение в Петербург купцов из разных городов страны, в 1713 г. было запрещено вывозить основные продукты русского экспорта через Архангельск и предписывалось везти их для продажи в Петербург, где еще не существовало необходимой инфраструктуры. Результатом политики фактической эксплуатации государством купечества и его капиталов для осуществления своих целей было разорение многих купеческих семей, входивших в конце XVII в. в состав купеческой верхушки194. Крепостничество сказывалось и тут: слой людей, из которых могли появляться новые купцы с капиталами, был крайне ограничен.

•к -к -к

Примерно с 1717 г., по мнению многих историков, начинается второй этап петровских реформ, характеризующийся их большей осмысленностью и целенаправленностью. О высокой степени рефлексии самого преобразователя свидетельствует один из указов 1718 г. В нем Петр писал о себе: “Несмотря на свои несносные труды в сей тяжкой войне, в которой не толко эту войну весть, но все вноф, людей во оной обучат, правы и уставы воинския делат принужден был, и сие с помощию божиею в такой доброй порядок привел, что какое ныне пред прежним войском стало и какой плод принесло, всем есть извесно. Ныне, управя оное, и о земъском правлении не пренебрег трудитца и сие в таковой же порядок привесть, как и воинское дело”195.

Царь имел в виду начало создания коллегий.

История создания коллегий, как уже говорилось, детально изучена рядом исследователей. Представляется, что спор о том, в какой мере Петр использовал шведский опыт, в сущности не столь уж принципиален. Вполне очевидно, что, пытаясь соединить шведскую систему с российским самодержавием, просто перенести на русскую почву иноземные учреждения было вообще невозможно. Можно было скопировать лишь основные принципы их организации, что, собственно, и было сделано. Важнейшим из этих принципов был принцип камерализма, который в то время не был свойственен лишь шведской системе управления, но был широко распространен и в других странах Западной Европы. Анисимов излагает содержание двух основополагающих черт камерализма следующим образом: “Первая из них — это строго функциональный принцип управления, предполагающий существование центральных учреждений, которые специализируются на какойлибо одной сфере государственного хозяйства... Эти сферы не подчинены друг другу и распространяют свои действия на территорию всей страны без изъятия. Вторая черта камерализма — это особое, отличное от средневекового, внутреннее устройство учреждений, основанное на коллегиальности, четкой регламентации обязанностей чиновников, глубокой специализации канцелярского труда, устойчивых штатах служащих, получавших денежное жалованье в определенном размере”196.

Эти черты камерализма, действительно, в полной мере были использованы при создании новых учреждений, и именно они в первую очередь отличали коллегии от московских приказов, которые были одновременно органами отраслевого, сословного и территориального управления, а многие из них имели еще и судебные функции. Таким образом, модернизация системы центрального управления затронула лишь принципы функционирования учреждений, их внутреннюю организацию, но никак не принципы организации власти в целом, что могло бы означать по существу изменение политического строя страны.

Обращает на себя внимание тот факт, что внедрение коллежского управления проводилось постепенно на протяжении несколь-

ких лет, причем царь предоставлял руководителям коллегий самим решить, “которыя пункъты в шведском Регламенте неудобны, или с сетуациею сего государства несходны, и оныя ставит по своему разсуждению”197. Хотя важнейшие отрасли государственного хозяйства, для управления которыми были созданы специальные коллегии, были те же, что и в Швеции, но и тут российские особенности вносили свои поправки. Так, развитая система поместного землевладения, да еще в столь огромной стране потребовала создания особой Вотчинной коллегии. Некоторые учреждения, прямо скопированные со шведских аналогов, в российских условиях приобретали неузнаваемые черты.

Так было, например, с Юстиц-коллегией, создание которой означало первый в русской истории опыт выделения судебной функции как самостоятельной. Однако вряд ли прав Анисимов, трактующий создание Юстицколлегии как “первую попытку разделения властей”198. О создании самостоятельной судебной власти речи не было, поскольку Юстиц-коллегия оставалась частью системы власти исполнительной. Вместе с тем можно согласиться с тем, что создание Юстицколлегии «в конечном счете формировало совершенно иную, чем прежде, правовую обстановку в стране, где термин “судить” столетиями применялся преимущественно к администратору — руководителю приказа»199.

Как бы завершением коллежской реформы явилось создание института прокуратуры, т. е. органов надзора за деятельностью учреждений. По-видимому, по мысли реформатора, они должны были предохранить вновь создаваемую систему управления от злоупотреблений, взяточничества и обеспечить строгое выполнение законов. По сути же эта цель, как уже говорилось, была практически невыполнима, поскольку порок коррупции был следствием принципов организации власти в целом. Собственно, тут и содержался один из важнейших просчетов Петра. Создание прокуратуры ужесточало контроль за аппаратом управления непосредственно со стороны самодержца, но даже при том, что каждая коллегия имела собственный регламент,^ появившийся в 1720 г. Генеральный регламент ввел общие для всех государственных учреждений правила их функционирования, отсутствие развитой системы законодательства, которая охватывала бы все сферы взаимоотношений государства и общества, внутри общества, общества и индивида предоставляло чиновникам широкие возможности для самоуправства.

Острая потребность как в кодификации уже существующих

законов, так и в разработке новых остро ощущалась и самим Пе-

5 — 1231

тром. 8 августа 1720 г. он учреждает очередную комиссию по составлению уложения200, перед которой ставится задача “создания кодекса законов на основе новой системы права”201. А.Г. Маньков, изучивший созданный комиссией проект, пришел к выводу, что “издание нового Уложения подвело бы под государственные реформы Петра I единую систему права, охватывающую все стороны государственной и общественной жизни и регулирующую отношения общественных сил в интересах дворянского сословия”. Отмечая, что “и на дворянство... налагались определенные обязательства перед законом”, а «законодательство Петра и в особенности проект Уложения 1720—1725 гг. ...ставили дворянство в более жесткие правовые рамки во имя так называемой “государственной пользы”», Маньков приходит к выводу, что “Уложение... повлекло бы за собой упорядочение новой

людям пресечь, а ежели невозможно того будет вовсе пресечь, то бы хотя по нужде и продавали целыми фамилиями или семьями, а не порознь. И о том бы при сочинении нынешняго Уложенья изъяснить, как высокоправительствующие господа сенаторы за благо разсудят. О чем изволте донести”205. По мнению Н.Б. Голиковой, эта записка “имела лишь рекомендательный характер”, окончательное решение откладывалось до принятия нового Уложения и потому она “никакого воздействия на торговлю крепостными без земли не оказала и оказать не могла”204. Однако процитированный текст ясно показывает, что мы имеем дело не просто с рекомендательной запиской царя, а именно с указом, подлежавшим безусловному исполнению. Другое дело, что, как бывало нередко, не вполне вразумительный текст указа позволил сенаторам не издавать немедленно соответствующего закона, а увязать его принятие с подготовкой уложения. Но уже в Уложении приказ царя был выполнен полностью. Причем составители проекта не нашли препятствий к тому, чтобы запретить не только продажу крестьян порознь, а и вообще продажу их без земли. Нашлось и необходимое “изъяснение”: “дабы тем земли напрасно опустошены не были, а в продажах таким людем и крестьянам от прежних их помещиков какого разорения не происходило”205.

Показательно, что практически одновременно (указом от 18 января 1721 г.) была формально разрешена и широко практиковалась покупка крестьян к заводам недворянами. Таким образом, Петр не рассматривал владение крепостными как исключительно дворянскую привилегию. Об этом свидетельствуют и данные, приводимые Голиковой. При том, что основная масса крестьян оставалась во владении дворян, активными покупателями крестьян без земли были посадские люди и канцелярские служители, причем, если “дворяне приобретали меньше крестьян, чем продавали”, то посадские, напротив, покупали в восемь раз больше, чем продавали20^.

Второе важное обстоятельство, связанное с проектом Уложения 1720—1725 гг., — это сделанная в нем попытка законодательно включить крепостное крестьянство в понятие недвижимой собственности: “Все старинные крепостные люди и по вотчинам и поместьям и по иным всяким крепостям люди и крестьяня вотчинником своим крепки и в таком исчислении, как о недвижимом имении положено”207. Такая формулировка была более мягкой по сравнению с приведенной выше формулой проекта Уложения 1700 г.

Однако, видимо, и она (находившаяся в явном противоречии с положением, ограничивавшим право продажи крестьян) не могла устроить Петра. В результате новый проект уложения также остался лишь на бумаге.

Отношение Петра к проблеме взаимоотношений различных

5*

социальных групп населения между собой и государством в полной мере проявилось в ходе начавшейся в те же годы податной реформы. Поскольку она оказала сильнейшее воздействие именно на социальную структуру русского общества, придав ей вид, который она затем сохраняла в течение длительного времени, т. е. на ту сферу, которая выше была названа важнейшей для оценки петровских реформ с точки зрения модернизации, то можно заключить, что именно податная реформа занимает центральное место среди петровских реформ вообще.

Напомню вкратце основное содержание податной реформы. Непосредственным поводом к ней послужило возвращение созданной Петром многочисленной регулярной армии из заграничных походов. Необходимо было каким-то образом разместить ее в России и при этом так, чтобы она легко и постоянно получала необходимое обеспечение. Решено было разместить воинские части непосредственно в регионах, которые обязывались их кормить в соответствии с количеством населения и характером части (были осуществлены специальные расчеты: сколько крестьян могут прокормить одного пехотинца и сколько — одного кавалериста). В соответствии с теми же расчетами вместо подворной системы обложения была введена подушная подать, т. е. подать с “души мужского пола”. Теперь предстояло выяснить, сколько имеется таких душ, для чего осенью 1718 г. велено было собрать “сказки” о количестве душ в каждом населенном пункте. Но когда это было сделано, возникло обоснованное подозрение в “утайке” большого количества душ, и поэтому решили проверить полученные данные с помощью специальных чиновников-ревизоров, работа которых вылилась по сути в перепись населения — ревизию душ, которые с того времени проводились регулярно. При ревизии выявилась новая проблема — большое количество беглых, которых с помощью жесточайшего законодательства стали вылавливать и возвращать на прежние места жительства, причем возвращались даже те, кто покинул родные места много лет назад и давно обосновался на новом месте, нередко сменив род занятий. Для пресечения бегства в будущем была введена паспортная система. Отныне крестьянин мог отлучиться с места жительства только с паспортом, в котором

"Я

указывалось его место следования и срок отлучки. Всякий же пойманный без паспорта, даже если он был не беглец, а просто случайно забредший в соседнюю деревню, подлежал аресту, наказанию и немедленному водворению на место жительства. Все это означало резкое усиление полицейского контроля за населением, а также ужесточение самого крепостничества.

Важнейшим следствием податной реформы было по существу изменение социальной структуры русского общества. Для реализации