Аисткам

основе были необратимы” и “едва ли можно предположить”, будто окружение императрицы во главе с Меншиковым “могло даже помышлять о возвращении допетровских порядков”. “Каких-либо подобных планов” не было и у фаворитов Петра II князей Долгоруких. Те, кто пришел к власти, были наследниками, которым пришлось платить по счетам за слишком высокую “цену” петровской реформы. И все, что они делали, “было жизненно необходимо стране”, давало “желанную передышку для мужика”, стабилизировало режим69.

Краткий обзор историографии послепетровской России77, как представляется, достаточно ясно показывает, что на протяжении полутора столетий в ней шла постоянная борьба двух взаимоисключающих тенденций. С одной стороны, стремление изобразить всю послепетровскую эпоху как “мрачную” страницу русской истории, а соответственно, и внутреннюю политику представить как попытку контрреформы. С другой

— стремление доказать, что политика Верховного тайного совета и Кабинета министров была продиктована конкретными условиями разоренной петровской реформой страны и поэтому была вполне разумной и оправданной. Очевидно, что приверженность разных авторов той или иной позиции во многом определялась их отношением к самим преобразованиям Петра. Своего рода попыткой компромисса можно считать точку зрения Анисимова. Однако из приведенных выше высказываний этого автора видно, что позиция его весьма противоречива. Соглашаясь с вынужденностью предпринимавшихся послепетровскими правительст

77Я сознательно опускаю весьма обширную историографию, посвященную событиям 1730 г., поскольку выявившиеся в них взгляды на политическое развитие России в основном не были реализованы.

182 lVWuvjV-v. Глава 3 ,,4,у'д Vy"

вами мер, он трактует их как контрреформу, оговариваясь, что, хотя многое и было изменено, главное в петровских преобразованиях осталось нетронутым. Обратимся, впрочем, к реальным историческим фактам и попытаемся выяснить, насколько справедливы те или иные высказанные в исторической литературе суждения.

ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА РУССКИХ ПРАВИТЕЛЬСТВ 1725—1741 гг. И СУДЬБА РЕФОРМЫ ПЕТРА I

Все писавшие о внутренней политике в царствование Екатерины I едины в том, что отправной точкой, определившей ее направление, послужила записка П.И. Ягужинского, доложенная императрице уже 2 (}Гйраля1725 г ” , т . е . через пять дней после смерти Петра Великого. Протокол заседания Сената от 4 февраля, когда содержание записки было вынесено на его рассмотрение, указывает, что записка была написана генерал-прокурором накануне доклада императрице, т. е. 1 февраля. Основное содержание записки Ягужинского сводится к описанию тяжелого экономического положения населения страны и предложению ряда мер для исправления этого положения. По мнению Е.В. Анисимова, «это не отдельные “милостивые” по случаю всеобщей скорби меры, а элементы продуманной программы»^. Новейшие биографы Ягужинского утверждают, что в своей записке он “проявил себя истинным государственным человеком”^. Следует, однако, заметить, что поспешность, с которой генерал-прокурор счел необходимым внести свои предложения, была продиктована, видимо, прежде всего соображениями политической борьбы вокруг новой императрицы и стремлением Ягужинского занять первенствующее положение в ее окружении, проявив знание как ситуации в стране, так и путей решения насущных проблем. Это было положение второго после государя человека в системе исполнительной власти, которое, как полагал Ягужинский, принадлежало ему по праву должности, на которую его назначил Петр. Вместе с тем записка Ягужинского — довольно обширный по объему и действительно неплохо продуманный документ, и можно предположить, что основные его идеи были сформулированы автором еще до смерти царя.

Каковы же основные положения записки Ягужинского? По его мнению, страна находилась в критическом состоянии и требовалось принять немедленные меры “для целости государства и народа’’.^ (^товную опасность он видел в резком ухудшении положения крестьянства, явившемся следствием неурожаев в течение нескольких последних лет, которые в сочетании с введением по- чдушной подати привели к массовому голоду, что, в свою очередь, повлекло массовое бегство крестьян. Впрочем,

Ягужинский не критиковал здесь сам принцип подушного обложения. “Великая тягость”, считал он, произошла от ошибок в его реализации: в подушный оклад были положены неработоспособные старики и дети и не были выключены из него беглые, умершие и взятые в рекруты, т. е. речь шла лишь о более справедливом обложении. Выход генерал-прокурор видел прежде всего в уменьшении размера подушной подати, поскольку армия в мирное время могла, по его мнению, прожить и на половинном жалованье. Замечу, что подобная мера могла рассматриваться лишь как паллиативная, поскольку она не решала проблему в принципе и могла только временно разрядить обстановку. Однако, по-видимому, предвидя, что и это может вызвать возражения военных, поскольку уменьшится финансирование армии, Ягужинский одновременно предлагал отпускать офицеров попеременно в отпускаиОстановить порядок, по Тюторш^^ сыновья в дворянских семьях могли бы осво бождаться от службы и оставаться дома для управления поместь- * ямиГ Две

последние меры, считал Ягужинский, одновременно способствовали бы и наведению порядка в сборе податей, поскольку дворяне имели бы больше возможностей следить за своими крестьянами. Также Ягужинский предлагал реализовать указ Петра о ежегодной посылке одного из Сенаторов для инспектирования провинций с целью искоренения злоупотреблений в сборе налогов. С этой же целью было необходимо восстановить Ревизионколлегию, в 1722 г. преобразованную в^1к6нтб^"Т1р^и~Сёнате72, чтобы она имела возможность принимать решения самостоятельно, без доклада Сенату. Ради экономии средств следовало бы приостановить некоторые начатые Петром крупные стройки. Наконец, ге- '"ПЕрал-прокурор предлагал обратить особое внимание на поощрение торговли и, в частности, создание благоприятных условий для иностранных купцов, как средство пополнения бюджета в условиях упадка земледелия7^.

Как будет видно из дальнейшего, в записке Ягужинского действительно нашли отражение важнейшие вопросы, ставшие цент-

ральными в правительственной политике нескольких последующих лет, а многие из предложенных им мер были впоследствии реализованы. И это неудивительно, ведь как генерал-прокурор Сената он был наиболее информированным человеком из всего высшего руководства страны. Собственно, основная проблема, на которую, хоть и не прямо, указывала записка Ягужинского, состояла в вопиющем несоответствии между скудными ресурсами страны и теми расходами, которые ей необходимо было нести для поддержания статуса великой державы, обретенного благодаря петровским реформам. Но даже если согласиться с Анисимовым в том, что Ягужинский в своей записке намеренно сгустил краски и “ситуация в стране была, конечно, серьезной, но не столь критической”^78, трудно увидеть в записке генерал-прокурора стремление к контрреформе. Скорее, речь может идти лишь о желании скорректировать сделанное великим реформатором в соответствии с реальностью.

Сенат, как уже указывалось, рассматривал предложения Ягужинского 4 февраля, а уже на следующий день появился именной указ об уменьшении подушной подати с 74 до 70 копеек с души, т. е. на 5,4%, опубликованный 8 февраля75. Оперативность, с какой была принята эта мера, объясняется тем, что она, с одной стороны, имела, конечно, демонстративный характер и должна была способствовать укреплению нового режима, а с другой — была самой безболезненной и всех устраивавшей. Что же касается всего остального, предлагавшегося Ягужинским, то оно требовало более основательного изучения и обсуждения.

В тот же день, 5 февраля, императрица подписала инструкцию капитан-командору В. Берингу, отправлявшемуся в экспедицию для 'разведывания наличия пролива между Азией и Америкой7^.

"’Тем самым подчеркивалась преемственность в политике по отношению к Петру I. Все указы, появившиеся в течение нескольких последующих месяцев, можно условно разделить на две группы. Во-первых, это те, что подтверждали установления Петра или были направлены на продолжение и завершение им начатого и, вовторых, те, что были реакцией на записку Ягужинского и имели целью ослабление социальной напряженности.

Среди указов первой группы следует назвать сенатские указы от 9 февраля о наказании беглых, солдат в соответствии с Воин

78Впрочем, приводимые Анисимовым аргументы (“Да, недоимки были значительные, но они никогда не достигали даже четверти общего оклада налогов. Да, бежали сотни тысяч крестьян, но ведь миллионы оставались на месте'’ — Анисимов Е.В. Россия без Петра. СПб., 1994. С. 94) вряд ли убедительны.

ским артикулом77 и 19 февраля об увеличении числа членов Уложенной комиссии для скорейшего завершения ее работы78 (9 ию-1 ня в комиссию были включены представители Главного магистрата для работы над разделом коммерции70, а 12 ноября 1726 г. бы- ] ло решено дополнить ее выборными от гражданских, военных и духовных чинов80), именные указы от 23 февраля о приглашении^, иностранных ученых для работы в Академии наук81 (официально Академия открыта именным указом от 7 декабря того же года8^) и 26 февраля о достройке линейного корабля, начатого Петром 18^, а также синодский указ от 3 марта о непострижении в монахи без разрешения Синода84. 8 апреля императрица именным указом подтвердила коллегиям и канцеляриям их обязанность регулярно присылать в типографию ведомости о своей деятельности8^, 19 мая — поручила П.П. Шафирову написать историю петровского царствования86. 7 июня Сенат повелел открыть в Астрахани аптеку и госпиталь87, а два дня спустя на основании петровского указа 1723 г. распорядился ежегодно отправлять купеческих детей за границу для обучения арифметике и немецкому языку88. Несколькими днями раньше, 28 мая, были изданы “Пункты о вотчинных делах”, представлявшие собой подтверждений и^^тальное разъяснение петровского указа 1714 г. о единонаследии80.

Последний из названных актов заслуживает особого внимания. Как известно, спустя несколько лет правительство Анны Ивановны отменило важнейшее положение указа о единонаследии, связанное с правом наследования родовых вотчин лишь одним из сыновей. В литературе можно встретить утверждение, что деятели времени Екатерины I и Петра II не обращали, внимания на эту норму, поскольку их самих — людей весьма состоятельных — она не затрагивала. Однако вряд ли такой аргумент можно счесть вполне справедливым. Скорее, дело в том, что в первые после смерти Петра годы дворянство еще не успело проявить себя в качестве единой политической силы и государство еще не ощутило давления с его стороны, как произошло затем в 1730 г.

Как бы параллельно с линией на преемственность в политике в первый в истории России год без Петра постепенно намечается и линия, связанная с корректировкой последствий его реформы. Необходимо подчеркнуть, что по крайней мере пока речь идет о корректировке именно последствий реформы, но не ее самой. Уже 8 февраля был издан манифест о принятии мер против притеснения украинцев и наказании виновных00. В последующие годы правительство постоянно обращалось к проблеме управления Украиной, что указывает на то, что эта проблема ощущалась как достаточно острая. 12 февраля 1725 г. последовал

именной указ о непринуждении крестьян строить полковые дворы, если они берут солдат и офицеров на постой в свои дома^1. Два дня спустя сенатским указом были прощены виновные в утайке душ, что, по мысли законодателей, видимо, должно было способствовать повышению эффективности сбора податей. 5 марта Сенат распорядил- ся офицерам, находившимся у переписи душ, вернуться в свои полки, поскольку в полках штаб-офицеров никого нет”, а уже на следующий день — не посылать из городов в уезды солдат для сбора доимок и “накрепко смотреть того, чтоб ни до какого разорения уездных людей и прочих положенных в подушный оклад не допускать”^2. В конце того же месяца Сенат счел нужным особо указать находящимся на постое в частных домах военным, чтобы они не причиняли хозяевам никаких “обид и притеснений”. Причем, сенаторы, по-видимому несколько лукавя, замечали, что об истинном положении дел “Сенату неизвестно”, но распорядились постоянно докладывать об этом в Военную коллегию^.

В начале июня того же года Сенат переложил взыскание подушных денег в дворцовых волостях с крестьян на управителей, приказчиков и старост, что, наряду с отзывом офицеров из уез-~ дов, было первым шагом к реорганизации сбора подушной подати в целом^4. 7 июля в соответствии с предложениями Ягужин- скогоРевизион-контора при Сенате была преобразована в коллегию, дабы крепкое смотрение было за приходами и расходами^ (еще ранее, в феврале был утвержден ее штат с двумя доимочными с т о л а м и Н а к о н е ц , в октябре Сенат распорядился вплоть до нового указа не собирать с населения провиант и фураж натурой там, где цена на продовольствие из-за неурожая повысилась^.

Однако сенаторы понимали, что принятые ими меры для решения проблем, обозначенных в записке Ягужинского, недостаточны и в течение последующих месяцев параллельно с изданием вышеозначенных актов продолжали обсуждать поднятые им вопросы, одновременно запрашивая разного рода информацию от различных ведомств и, в частности, о размере недоимок и уменьшении числа плательщиков. К осени 1725 г. было установлено, что недоимки за предшествующий год составили около миллиона рублей, а за текущий год собрано только около половины положенной суммы. 6 октября сенаторы под руководством Ягужинского СОСТавИЛИ Записку “_Р Содержании R нынетттнер мирное иремя армии и каким образом i крестьян в лучшее ГОГТПЯНИР привесть”.

включавшую ряд предложений по выходу из создавшегося положения. Необходимость корректировки податной реформы сенаторы аргументировали следующим образом: “А понеже Его Императорскому

Величеству (Петру I. — А.К.) неизвестно было, может ли оклад народу в пользу и облегчение против прежде бывших в военное время сборов произойти и в содержании войска тот сбор исправен быть, но то ныне действительным сбором оказалось, что никаким образом того платежа понести не могут...”97.

Объясняя сложившуюся ситуацию аргументами из февральской записки Ягужинского и указывая на возможные гибельные последствия, сенаторы, “по верной своей должности очищая душу и совесть свою, дабы

втаком случае отвратить вышеозначенныя опасности”98, рекомендовали в 1726 г. уменьшить размер подушной подати еще на 10 копеек и срочно провести ревизию выбывших из оклада, чтобы затем, “с наличных” взимать уже по 70 копеек. Одновременно, пользуясь мирным временем, предлагалось провести сокращение армии, не повышать военным жалованья и не проводить нового рекрутского набора, добившись, таким образом, и общего сокращения расходов на военные нужды. В отдельной записке предлагалось также часть офицеров и солдат из дворян отпускать

вотпуска без выплаты жалованья, а также перевести полевые полки из сельской местности в города.

Судьба сенатской записки весьма показательна. Представленная императрице, она была затем переправлена для заключения в Военную коллегию, хотя номинально коллегия была подчинена Сенату. Мнение генералитета по поводу предложений сенаторов было по преимуществу отрицательным. Военные полагали, что справиться за один год с ревизией выбывших из оклада невозможно, и вместо этого предлагали провести ревизию недоимок и взыскать их во что бы то ни стало, “а кто в том упущении виноватые явятся, тех судить и штрафовать по военным артикулам”99. Не вызвала энтузиазма у членов коллегии и идея сокращения армии, поскольку, как они доказывали представленными в Сенат ведомостями, армия и так страдала от неукомплектованности и ее реальная численность в тот момент была примерно, такой, какую сенаторы предполагали получить в результате сокращения. Что же карается жалованья, то, по-видимому, не считая приличным возражать против уменьшения собственных окладов, военные вполне справедливо указывали на то, что уж если сокращать их, то всем, т. е. включая и штатских чиновников. Уменьшение же размера подати до 60 копеек с души могло привести, по их мнению, к ос-

всвоем “мнении” с солдатской прямотой отмечал: “И понеже всегда, а особливо при начатии новаго правительства, такожде в мирном времени, полезнее есть положенные на народ налоги убавить, нежели приумножить, того ради способы изобретены быть могут о облегчении немочных подданных в сем государстве и чрез таких государству подмогать, у которых наивящшая возможность находится, какова б чину оные не были”100. Иначе говоря, генерал намекал на прогрессивное налогообложение, причем без сословных привилегий. Однако очевидно, что эта идея найти отклик среди тогдашнего высшего руководства страны не могла.

По мнению Анисимова, “определяющим в столкновении Сената и военных были подводные течения”101. Историк имеет в виду противоборство Ягужинского и Меншикова за влияние на императрицу. Еще несколькими месяцами ранее, в марте, оно вылилось в открытое столкновение, сперва на заседании Сената, а затем в известном эпизоде, когда Ягужинский публично жаловался на светлейшего у гроба Петра I

вПетропавловском соборе. Тогда конфликт был улажен с помощью герцога Голштинского, также незаинтересованного в усилении Меншикова, но рано или поздно явное превосходство последнего должно было сказаться. Вместе с тем обращает на себя внимание, что ни под одним из документов Военной коллегии подписи Меншикова нет и, напрбтив, будучи сенатором, он, вероятно, принимал участие в составлении записки 6 октября. Но именно Меншиков еще весной резко возражал против посылки солдат на начатое по замыслу Петра строительство Ладожского канала, которым руководил Б.К. Миних (чье мнение на записку Сената было подано), и в январе 1726 г. Сенат был вынужден издать указ о найме туда рабочих, причем отмечалось, что “наем в той работе, как прежде был, так и ныне будет добровольно, и платеж без удержания, и отпуск с той работы в домы их по их желанию”102. Причем, если при споре о Ладожском канале сенаторы апеллировали к необходимости завершить начатое Петром, то в осеннем споре, напротив, Военная коллегия, возражая против сокращения армии, была гораздо ближе к духу политики Петра, чем Сенат во главе с Ягужинским. Иначе говоря, ни документы, ни реально принятые в течение 1725 г. меры не свидетельствуют о наличии в правящих кругах России какого-либо стремления к ревизии итогов петровских реформ. Речь может идти разве что о том, что за это время определились основные проблемы, с которыми правительству предстояло иметь в дальнейшем дело, и наметились варианты их решения. Но одновременно важнейшим итогом года явилась, по-видимому, достаточно очевидная истина: в условиях отсутствия у императрицы политической воли созданная Петром государственная машина оказывалась не в

состоянии эффективно управлять страной и принимать оперативные решения79. Необходим был орган исполнительной власти, наделенный особыми полномочиями и в силу этого способный быстро и результативно решать насущные вопросы. Таким органом и стал Верховный тайный совет, восполнивший своего рода лакуну в системе петровских центральных учреждений.

Верховный тайный совет был создан именным указом от 8 февраля 1726 г. в составе А.Д. Меншикова, Ф.М. Апраксина, Г.И. Головкина, А.И. Остермана, П.А. Толстого и Д.М. Голицына10^. То обстоятельство, что в него вошли президенты Военной, Адмиралтейской и Иностранной коллегий, означало, что они выводятся из подчинения Сената и их руководство оказывается подотчетным непосредственно императрице. Таким образом, высшее руководство страны четко давало понять, какие именно направления политики оно осознает как приоритетные, и обеспечивало принятие по ним оперативных решений, уничтожая саму возможность паралича исполнительной власти из-за коллизий, вроде той, что имела место в конце 1725 г. Протоколы заседаний совета указывают на то, что первоначально в нем обсуждался вопрос о разделении на департаменты, т. е. о распределении сфер компетенции между его членами, однако реализована эта идея не была. Между тем фактически такое разделение в силу должностных обязанностей верховников, как президентов коллегий, имело место. Но принятие решений в совете осуществлялось коллегиально, а следовательно, коллективной была и ответственность за них.

Первые же решения совета свидетельствуют о том, что их члены отдавали себе ясный отчет, что его создание означает кардинальную перестройку всей системы органов центрального управления, и стремились по возможности придать его существованию легитимный характер. Не случайно их первое заседание было посвя-

79Показательно, например, что во время конфликта в Сенате по поводу строительства Ладожского канала обидевшиеся на Меншикова сенаторы решили демонстративно не ездить на заседания. Если мысль о подобной форме протеста могла вообще прийти в голову тем, на ком лежала высшая ответственность за судьбы страны, то становится понятно, что для выполнения функций правительства, т. е. высшего органа исполнительной власти, Сенат был не приспособлен.

щено решению вопросов о функциях, компетенции и полномочиях совета, о его взаимоотношениях с другими учреждениями. В результате появилось известное “мнение не в указ”, в котором определялось подчиненное по отношению к совету положение Сената, а три важнейшие коллегии фактически уравнивались с ним, поскольку им предписывалось сообщаться между собой промемориями104. В течение всего февраля и первой половины марта 1726 г. верховники (вскоре в этой работе к ним присоединился включенный в совет по настоянию императрицы герцог Карл Фридрих Голштинский) вновь и вновь возвращались к регламентации деятельности нового органа. Плодом их усилий стал именной указ от 7 марта “о должности Сената”, неделю спустя указ, переименовывавший Сенат из “правительствующего” в “высокий”80 (14 июня того же года из “правительствующего” в “святейший” был переименован Синод10^), а 28 марта еще один указ о форме сношений с Сенатом106.

В исторической литературе активно обсуждался вопрос о том, имели ли верховники изначально намерения олигархического характера и не означало ли учреждение Верховного тайного совета фактически ограничение самодержавия. Мне в данном случае наиболее убедительной представляется точка зрения Анисимова. “По своему месту в системе власти и компетенции, — пишет он, — Верховныц тайный совет стал высшей правительственной инстанцией в виде узкого,

подконтрольного самодержцу (курсив мой. — А.К.) органа, состоявшего из доверенных лиц. Круг дел его не был ограничен — он являлся и высшей законосовещательной, и (высшей судебной, и высшей распорядительной властью”. Но совет “не подменял Сенат”, ему “были подведомственны в первую очередь дела, не подпадавшие под существующие законодательные нормы”. “Крайне важным, — замечает Анисимов, — было и то, что в Совете в узком кругу обсуждались острейшие государственные проблемы, не становясь предметом внимания широкой публики и не нанося тем самым ущерба престижу самодержавной власти”107.

Что же касается императрицы, то позднее, в указе от 1 января 1727 г., она вполне четко объяснила: “Мы сей Совет учинили верховным и при боку нашем не для чего инако только, дабы оной в сем

80В протоколе заседания Верховного тайного совета эта мера аргументировалась следующим образом: «Понеже Верховному тайному совету известно учинилось, что Сенат из первых трех коллегий промеморей не принимают затем, что в оных не пишут “правительствующим”, також и из других коллегий не знают, каким образом Сенат титуловать, от чего в делах есть остановка... с нынешняго времяни именоватца и писатца “Высокий Сенат”, а не “правительствующий” для того, что слово “правительствующий” непристойно» (СИРИО.

СПб., 1886. Т. LV. С. 90).