Nitsshe_Tom_1__M_Khaydegger

возрастания жизни. Оценка совершается самой жизнью и особенно человеком. Истина как оценка есть то, что совер шает «жизнь», совершает человек и что принадлежит его бытию. (Почему и в какой мере — это еще остается вопро сом).

О том, каким видом оценки является истина, Ницше ясно говорит в следующих словах: «Я верю, что то или дру гое есть так, а не иначе». Такая оценка имеет характер «веры», но что значит «вера»? Вера подразумевает почита ние того или другого сущим так то и так то. «Вера» не оз начает согласия с чем либо и принятие чего либо такого, что как таковое специально не усматривается как сущее, то есть что никогда нельзя уловить собственными глазами как сущее: в нашем случае «верить» значит считать нечто (а именно нечто встречающееся (Begegnendes) нашему пред ставлению) сущим так то и так то. Вера есть почитание та+ ким+то, а именно в каждом случае почитанием сущим. Сле довательно, здесь вера ни в коем случае не означает согла сия с каким то непрозреваемым, недоступным разуму учением, которое, однако, возвещено авторитетом как ис тинное; она не означает также доверия по отношению к ка кому либо обетованию и возвещению. Истина как оценка, то есть как почитание чего либо таким то, а не другим, то есть почитание его сущим и сущим именно таким образом, существенно связана с сущим как таковым. Истинное есть почитаемое сущим, причем почитаемое сущим именно та ким то и таким то образом, принимаемое за сущее. Ис+ тинное есть сущее.

Истина (если говорить о ней в смысле оценки) равно значна почитанию чего то за истинное, а почитать что ли бо за что либо и полагать его как таковое значит также су+ дить. Ницше говорит: «Суждение есть наша старейшая вера, наше самое привычное почитание за истину или за неистину» (n. 531; 1885–1886). Суждение, высказывание о чем либо через что либо в традиции западноевропейской метафизики есть сущность познания, к которому принад лежит бытие истины, и почитать что либо таковым, каково оно есть, следовательно, пред ставлять его как сущее та ким то и таким то образом, уподобляться в представлении

443

выступающему перед тобой и встречающему тебя — в этом заключается сущность истины как правильности. Следова тельно, в рассмотренном нами положении, которое гово рит о том, что истина есть оценка, Ницше, по существу, мыслит не что иное, как только то, что истина есть пра вильность. Кажется, что он совсем позабыл о своем выска зывании, согласно которому истина есть иллюзия, кажется даже, что Ницше полностью согласен с Кантом, который в своей «Критике чистого разума» однажды недвусмысленно заметил, что в ней «преподносится и предпосылается» разъяснение истины как «соответствия познания его пред мету» (А 58, В 82). Короче говоря, для Канта определение истины как правильности (в рассмотренном смысле) не подлежит никакому сомнению или, лучше сказать, для того самого Канта, который в учении о сущности позна ния совершил коперниковский переворот, заключающий ся в том, что не познание должно сообразовываться с пред метами, а наоборот предметы с познанием. В русле кантов ского объяснения всеобщей сущности истины об этой истине мыслят не только средневековые богословы, но также Аристотель и Платон. Что касается Ницше, то не только кажется, что он созвучен этой западноевропейской традиции: он действительно созвучен ей и только поэтому может и даже должен от нее отличаться. Неясно, правда, почему он все таки иначе мыслит сущность истины и в ка ком смысле иначе. Несмотря на то, что ключевой отрывок о сущности истины как веры имеет своей предпосылкой не явное утверждение о том, что истина есть правильность, в нем говорится о чем то ином, для Ницше это иное весьма существенно, и потому он сразу же благодаря строению предложения и акцентировке выдвигает его на передний план:

«Оценка… как сущность „истины“». Это означает, что сущность истины как правильности (правильность как та ковая) есть, собственно, оценка. В этом истолковании сущ ности правильности (унаследованного само собой разу меющегося понятия истины) намечается решающий мета физический смысловой ракурс Ницше. Это означает, что свое объяснение и обоснование сущность правильности

444

ни в коей мере не находит в мысли о том, каким образом человек с помощью своих представлений, разворачиваю щихся в его сознании и потому все таки субъективных, мо жет сообразовываться с находящимися вне его объектами и как преодолеть пропасть между субъектом и объектом, чтобы вообще стало возможным нечто подобное «сообра зованию с».

Благодаря характеристике истины как оценки сущно стное определение истины начинается двигаться в совер+ шенно другом направлении. Это видно по тому, как Ницше продолжает свою мысль: «В оценках находят свое выра жение условия сохранения и роста». Это положение преж де всего подтверждает вышеупомянутую характеристику сущности «ценности» вообще: 1) она имеет характер «ус ловия» для «жизни»; 2) в «жизни» важно не только «со хранение», но также (и прежде всего) «рост». Здесь «рост» предстает лишь как другое наименование для «возраста ния». Правда, в этом «росте» слышится одно только ко личественное распространение, и можно было бы гово рить о том, что, в конце концов, «возрастание» мыслится только в этом количественном смысле прибавления или даже как некое нагромождение фрагментов, потому что нарастание намекает на развертывание и раскрытие жи вого.

«Оценка», которая определяется как сущность истины в смысле почитания за истинное, даже просто любая «оценка» есть «выражение» условий сохранения и роста, то есть условий жизни. То, что оценивается как «цен ность», есть такое условие. Однако Ницше идет дальше. Не только «истина» с точки зрения ее сущности возвра щается в круг «жизненных условий», но и способности ее постижения получают здесь свое единственное определе ние: «Все наши познавательные органы и чувства разви лись лишь в соотнесении с условиями сохранения и рос та». Таким образом, истина и ее постижение стоят на службе у «жизни» не только в смысле их употребления и применения: их сущность, способ их возникновения и, таким образом, даже их совершение осуществляются и направляются «жизнью».

445

Мнимый биологизм Ницше

Обычно принято называть «биологическим» тот способ мышления, который всякое явление истолковывает как выражение жизни. Говорят о том, что ницшевская «картина мира» биологична, однако даже если мы не станем, по при чине расхожего недоверия к таким наименованиям, всерьез воспринимать категорическую характеристику этой «кар тины» как «биологическую», мы все таки должны будем признать, что некоторые, пусть немногие, из приведенных тезисов, достаточно ясно говорят в пользу «биологическо го» способа мышления у Ницше. Кроме того, уже не раз го ворилось об отождествлении основных слов «мир» и «жизнь», которые употребляются по отношению к сущему в целом. Жизнь, ход жизни, течение жизни по гречески на зываются âßïò, и этому значению соответствует «био» в за имствованном слове «биография», жизнеописание. Биоло гия же, напротив, означает учение о жизни в растительно животном смысле. Разве может не быть биологическим мышление, основная мысль которого постигает сущее в це лом как «жизнь», биологическим как любой вид биологии, о котором нам известно? Однако не только ключевые сло ва, но и сам замысел, продиктованный новой оценкой, вы дает «биологический» характер ницшевского мышления. Достаточно обратить внимание на заголовок четвертой, за ключительной книги «Воли к власти» — «Воспитание и дисциплина». Здесь мысль об осознанном регулировании жизни, руководстве ею и «возрастании» ее полагается как цель и требование в смысле строго организованного плани рования жизни. Не будем забывать и о том, что высший вид человека Ницше называет «хищным зверем» и высший че ловек видится ему как «великолепная белокурая бестия, жадно ищущая добычи и победы» (VII, 322); наверное, больше нельзя уклоняться от очевидного: «картина мира» этого мыслителя представляет собой безусловный биоло гизм, причем не только согласно благодушному ученому мнению, но и самой его сокровенной воле.

Но почему какой либо метафизический вид мышления не может быть биологическим? Где написано, что это яв

446

ное заблуждение? Не получается ли так, что мышление, которое постигает все сущее как живое и как проявление жизни, напротив, ближе всего подлинно действительному и, таким образом, оказывается самым истинным в себе са мом? Разве в этом слове для нас не звучит как раз то, что мы, собственно, и понимаем под «бытием»? Ницше сам однажды заметил: «„Бытие“ — мы не имеем никакого ино го представления о нем, кроме как «жить». Разве может «быть» что нибудь мертвое?“ («Der Wille zur Macht», n. 582; 1885–1886).

Однако это замечание вызывает ряд вопросов.

1.Кто эти «мы», которые понимают «бытие» как «жизнь»?

2.Что подразумевают эти «мы» под «жизнью»?

3.Откуда берется этот основополагающий опыт и как он обосновывается?

4.Что подразумевается под «бытием», которое истолко вывается как жизнь?

5.Где и как вообще принимается решение о таком истол ковании?

Из приведенного отрывка мы сначала выводим только одно: «жизнь» есть основное мерило в оценке чего либо как сущего, без сущего и не сущего. Нет более исполнен ного жизнью понимания бытия, чем то, которое осмысляет бытие как жизнь. Кроме того, оно напрямую настойчиво взывает к нам и нашему самому естественному опыту. По этому характеристика метафизики как биологизма может быть самой высокой ее оценкой и свидетельствовать о ее безмерной «близости жизни».

Этот многозначный и потому ничего не говорящий тер мин «биологизм», по видимому, как нельзя лучше характе ризует мышление Ницше. Мысль о ценности в смысле жизненного условия, устремленность к «дисциплине и воспитанию», прототипическое определение человека как «хищного зверя» — все это можно понимать только в ра курсе решительного истолкования сущего в целом как «жизни», а истолкование «жизни» — в ракурсе поддающе гося воспитанию животного начала. Наши старания были

447

бы слишком вымученными и к тому же пагубными, если бы мы захотели как то замаскировать явно биологическую лексику или просто только ослабить ее, если бы решили не признавать, что такое словоупотребление предполагает «биологический» способ мышления и, следовательно, не является какой то внешней оболочкой. Тем не менее при вычная и в каком то отношении даже правильная характе ристика ницшевского мышления как биологизма является основным препятствием, не дающим проникнуть в его главную мысль.

Поэтому предварительное разъяснение первых положе ний о сущности истины требует пояснения таких привыч ных для нас терминов, как «биологизм», «философия жиз ни», «метафизика жизни», которое не только спасает от грубейших недоразумений, но и дает понять, что здесь можно поставить вопросы, от решения которых зависит серьезное разбирательство с основной мыслью Ницше.

Согласно упомянутому значению слова «биология» оз начает «учение о жизни» или, лучше сказать, учение о жи вом; теперь этот термин означает научное исследование явлений, процессов и законов всего живого, которые опре делены областями растительной, животной и человече ской жизни. Ботаника и зоология, анатомия, физиология и психология человека составляют те особые сферы биоло гии, которым иногда предшествует или над которыми гла венствует «общая биология». Любой вид биологии как нау ки уже предполагает более или менее выраженное и четко осуществленное установление пределов существования тех явлений, которые составляют ее предметную область. Эта область есть область живого. В основе установления преде лов этой области опять таки лежит предварительное поня тие о том, чтü отличает и очерчивает живое как таковое, ле жит понятие о жизни. Та сущностная сфера, в которой со вершает свое движение биология, никогда не определяется и не обосновывается самой биологией как наукой, но все гда только предполагается, усваивается и удостоверяется. Это же касается и всякой другой науки.

Каждая наука основывается на определенных положени ях о той области сущего, внутри которой покоится и движет

448

ся соответствующее исследование. Эти положения о сущем (о том, что оно есть), очерчивающие и утверждающие дан ную область, суть метафизические положения. Их не только нельзя обосновать с помощью понятий и аргументации са мой этой науки, но и нельзя даже адекватно помыслить.

Что такое живое и почему оно именно таково? Этот во прос никогда не решает биология как биология, но, ско рее, биолог как биолог обращается к имеющемуся реше нию как к уже принятому, а именно как к необходимому для него. Если же биолог как некая личность принимает решение о том, что можно считать живым, он принимает его не как биолог и не с помощью средств, мыслеформ и аргументации, характерной для его науки: он делает это как метафизик, как человек, который помимо рассматри ваемой им области мыслит сущее в целом.

Равным образом, историк искусства никогда не может именно как историк решать, что такое искусство и почему представленная картина является художественным произ ведением. Решения о сущности искусства и сущностном виде исторической области искусства всегда принимаются вне теории искусства, причем даже тогда, когда к ним об ращаются в самом исследовании по истории искусства.

Каждая наука, накапливая научную информацию, лишь в той мере является знанием, то есть сохранением подлин ного, приводящего к решению познания, со творящего историю, в какой она мыслит метафизически. Каждая нау ка, аналитически овладевая соответствующей областью исследования, лишь в той мере является подлинным зна нием, в какой она себя метафизически обосновывает или понимает это обоснование как необходимость, непрелож ную для ее сущностного постоянства.

Поэтому развитие наук постоянно совершается сообраз но двум принципиально отличающимся друг от друга ас пектам. Науки могут формироваться в направлении все бо лее широкого и уверенного овладения своим предметом, налаживать свою методологию и чувствовать себя вполне хорошо. Но одновременно они могут раскрываться как под линное знание и, исходя из него, намечать себе пределы его научной оценки.

449

Второй аспект призван только к тому, чтобы показать, что область любой науки (и, стало быть, для биологии — область всего живого) очерчивается тем знанием и соот ветствующими положениями, которые не имеют научного характера. Назовем их положениями, определяющими об+ ласть исследования. Такие положения, если их рассматри вать с точки зрения какой либо конкретной исследова тельской работы (например, в зоологии — положения о сущности животного), легко производят впечатление «все общих», то есть неопределенных, расплывчатых, и потому исследователи, особенно «точные», в большинстве своем с недоверием относятся к таким рассуждениям.

Однако такие метафизические соображения на самом деле неопределенны и неосязаемы до тех пор, пока их вос принимают в горизонте конкретной науки и оценивают только в ракурсе ее методологии. Это не означает, что такая неопределенность и всеобщность и составляет суть подоб ных рассуждений, но означает лишь одно: метафизическое размышление о сущности той или иной научной области на самом деле выглядит (в горизонте конкретной науки) неопределенно и необоснованно. Однако для постижения сущности какой либо науки ее собственный горизонт не только слишком узок, но и просто недостаточен. Нередко научный исследователь полагает, что думать философски значит думать более широко и неопределенно, чем он, за нятый точным исследованием, привык это делать. Он за был или, точнее говоря, так и не осознал, никогда не учил ся знать и не стремился узнать о том, что требование мета физического размышления предполагает иной способ мышления. Переход от научного мышления к метафизиче скому размышлению гораздо непривычнее и потому тяже лее, чем переход от донаучного, повседневного мышления к мышлению научному. В первом случае этот переход есть прыжок, во втором — постоянное раскрытие более ранней определенности уже имеющегося способа представления.

Самоосмысление науки имеет свой собственный ракурс видения, свою собственную постановку вопроса, свою форму доказательства, свое образование понятий и во всем этом — свою собственную добротность и законность. По

450

этому для того чтобы метафизически осмыслить область какой либо науки, научный исследователь должен пере меститься в сферу принципиально иного способа мышле ния и привыкнуть к тому, что размышление над этой обла стью есть нечто существенно отличное от одного лишь сту пенчатого или объемного расширения, обобщения или даже перерождения того способа мышления, который он обычно использует в своей научной работе.

Однако требование существенно иначе мыслить в деле определения пределов той или иной области научного ис следования ни в коем случае не означает, что философия третирует науки, но говорит как раз об обратном, а именно о признании того факта, что в каждой науке сокрыто более высокое знание, на котором утверждается ее достоинство. Но соотношение между научным исследованием и мета физическим осмыслением его области нельзя восприни мать так, словно речь идет о двух различных строениях, прочно и окончательно расположившихся по соседству друг от друга: здесь — «наука», а там — «философия», и можно ходить из одного здания в другое, здесь получая ин формацию о новейших научных открытиях, а там — рецепт относительно того, как вырабатывать философское поня тие. Наука и размышление о пределах той или иной области научного исследования исторически в равной мере утвержда+ ются на господстве определенного истолкования бытия и по+ стоянно движутся во властном кругу определенного понима+ ния сущности истины. Во всяком принципиальном самоос мыслении наук каждый раз речь идет о прохождении через область метафизических решений, которые или уже давно были приняты, или только подготавливаются.

Чем увереннее чувствуют себя науки в сфере своей дея тельности, тем упрямее они отказываются от метафизиче ского размышления над областью своего исследования и тем больше становится опасность частого нарушения гра ниц этой области и проистекающей отсюда путаницы. Но вершины эта путаница достигает тогда, когда возникает мнение, будто метафизические положения и воззрения можно обосновать с помощью «научного познания», тогда как на самом деле научное познание становится возмож

451

ным только на основе по иному сложившегося, более вы сокого и более строгого знания о действительности как та ковой. Идея «научно обоснованного мировоззрения» пред ставляет собой характерное порождение той интеллекту альной путаницы, которая в последней трети прошлого века ощущалась все сильнее и весьма, так сказать, преуспе ла в сфере полуобразования и популяризации науки.

Запутанная связь между науками Нового времени и ме тафизикой существует уже столетие и причина тому — не простой отход науки от метафизики и не вырождение фи лософии. Причина этой путаницы и тем самым взаимного размежевания науки и метафизики сокрыта глубже — в са мом характере Нового времени. Как следует поразмыслив над основной мыслью Ницше, мы увидим причину этого запутанного соотношения. Для начала достаточно уяснить, что о метафизическом основании наук как таковом то вспоминали, признавали его и потом опять забывали, то, в большинстве случаев, вообще о нем не думали или гнали прочь от себя как некую химеру.

Если господствующие в биологии взгляды о всем живом из области растительного и животного мира переносят на другие области сущего, к примеру, на историю, то в таком случае можно говорить о биологизме; тогда этот термин ха рактеризует уже упомянутое расширение биологического мышления и, быть может, его чрезмерную акцентуацию и выход за пределы собственно биологии. Поскольку в этом усматривают самовластное злоупотребление, неоправдан ное насилие мышления и, наконец, заблуждение познания, необходимо задать вопрос о том, чем все это обусловлено.

То ошибочное, что есть в биологизме, представляет собой не только необоснованное расширение и перенос каких ли бо понятий и положений из специальной области живого на остальное сущее: ошибка заключается уже в непризнании метафизического характера тех положений, обосновываю щих пределы той или иной области исследования, благода ря которым любая подлинная, ограниченная своей сферой биология указывает на нечто возвышающееся над нею и тем самым доказывает, что она как наука никогда с помощью своих собственных средств не сможет постичь свою собст

452