Nitsshe_Tom_1__M_Khaydegger

ем о правильном этой справедливости и тотчас представ ляем некое мерило, уже успевшее закоснеть и связующее даже саму справедливость.

Поэтому мы больше не имеем права спрашивать, но в то же время понимаем, что осмысление целого не должно снова выродиться в какую то банальность, и потому все «правильное» должно исходить из самой справедливости. Обе рассмотренных нами записи напрямую ничего не го ворят о том, что же созидается, открывается и усматрива ется в справедливости. Всюду она только и делает, что за остряет внимание на выделяющем как, характерном для этого «способа мышления». Правильное справедливости (если мы каким то образом можем отличить его от нее) оп ределяется (если определяется вообще) только из нее са мой, из самой глубины ее сущности. Однако это нам удает ся только тогда, когда мы отваживаемся на новую попытку понять характер этого «мышления» и, значит, взглянуть на то, как и в качестве чего справедливость «функционирует». Это созидающее предоставление всему другому заранее уделенного есть функция власти. Но какой власти? В чем заключается сущность власти? Ответ: власть, которая здесь имеется в виду, есть воля к власти.

Как это понимать? Власть может быть только тем, чем она может быть по волению воли, то есть целью, опреде ленной этим волением и ему предпосланной.

Если бы власть была волей к власти, тогда это означало бы, что саму волю надо понимать как власть, но тогда мож но было бы сказать и так, что власть надо понимать как волю. Однако Ницше не говорит, что власть есть воля, рав но как не говорит и о том, что воля есть власть. Он не ос мысляет волю «как» власть и власть «как» волю. Равным образом он не сополагает то и другое рядом как «волю и власть», но осмысляет свою мысль о «воле к власти».

Если справедливость есть «функция», основная особен ность и совершение воли к власти, тогда мысль о воле к вла сти мы должны осмыслять с точки зрения сущности спра ведливости и тем самым мыслью возвращаться к сущност ному основанию справедливости. Поэтому недостаточно не торопиться со своим собственным истолкованием слов

563

«воля» и «власть» и просто держаться тех определений, ко торые дает Ницше. Как раз тогда, когда эти ключевые слова мы начинаем относительно правильно понимать в ницшев ском смысле, возникает самая большая опасность совер шенно опошлить мысль о воле к власти, то есть просто ото ждествить волю и власть, представить волю как власть, а власть как волю. При таком подходе не выявляется решаю щее, не выявляется «к» в выражении «воля к власти».

Самое большее, что мы могли бы сделать, так это с по мощью таких истолкований связать с Ницше новое, другое (прежде всего по отношению к Шопенгауэру) сущностное определение воли. Политические истолкования основной ницшевской мысли способствуют упомянутому опошле нию, если не совершенному упразднению сущности воли к власти. При этом совершенно безразлично, к чему приво дит такое изготовление фальшивых политических монет: способствует ли росту ненависти к немцам или «служит» возрастанию любви к ним. Широко озирающая свои про сторы власть, властвование которой совершается в сози дающем, разделяющем и уничтожающем мышлении, есть «воля» к власти. Смысл «власти» и значение «воли» необ ходимо в одинаковой мере постигать из воли к власти. «Воля к власти» не есть результат сочетания «воли» и «вла сти», но наоборот: «воля» и «власть» всегда остаются лишь фрагментами единого понятия, искусственно «выломан ными» из изначально единой сущности «воли к власти». В том, что это действительно так, мы легко убеждаемся на примере того, как Ницше определяет сущность воли. При более внимательном рассмотрении становится ясно, что он последовательно отрицает как бы обособленную сущ ность воли, ибо снова и снова подчеркивает: «воля» есть только слово, которое в силу своего звучания лишь затем няет многообразную в себе сущность. «Воля», взятая сама в себе, есть нечто выдуманное, на самом деле такого не су ществует:

«Я смеюсь над вашей свободной волей, как и над несво бодной: для меня иллюзия то, что вы называете волей, нет никакой воли» (XII, 267; относится ко времени написания «Заратустры»).

564

«В начале находится великое роковое заблуждение, со гласно которому воля есть нечто, что действует, согласно которому воля есть способность… Сегодня мы знаем, что это только слово…» («Götzen Dämmerung»; VIII, 80).

Тем не менее Ницше должен сказать, в каком отношении необходимо осмыслять то, что названо словом «воля», если это слово не желает оставаться одним только пустым зву ком. Ницше, помимо прочего, говорит: воля есть повеле ние (ср., например, XIII, n. 638 ff). В повелевании сказыва ется «глубинная убежденность в превосходстве». В соответ ствии с этим Ницше понимает его как основное настроение превосходящего бытия, причем превосходящего не только по отношению к другому, повинующемуся, но и, прежде всего, по отношению к самому себе. Это означает превозне сение, возвышение собственной сущности, причем так, что эта сущность и заключается в таком превознесении.

Сущность власти определялась как широко озирающее вокруг себя всматривание в открывающуюся поверх всего перспективу, понимаемую как преодоление. Осмысляя сущность воли, мы осмысляем не только ее, но и природу воли к власти; то же самое происходит и тогда, когда мы осмысляем сущность власти. Воля и власть есть одно и то же в том метафизическом смысле, что они совпадают в единой изначальной сущности воли к власти.

Это происходит только тогда, когда они находятся во взаимном напряжении и именно потому не есть одно и то же в смысле пустой одинаковости совпадения. Воля к вла сти означает преодоление в превознесении себя самого. Это преодоление в возвышении одновременно является основным актом самого превознесения. Поэтому Ницше постоянно говорит о том, что власть в себе есть «усиление власти»; властвование власти есть полномочие на «бóль шую» власть.

Если все сказанное воспринимать поверхностно, то оно выглядит как одно лишь количественное накопление сил и намекает на одно только клокотание и неистовое изверже ние слепых импульсов и импульсивных влечений.

В таком случае воля к власти предстает как развиваю щийся процесс, который, подобно вулкану, гудит в недрах

565

мира и торопит извержение. Но так ничего нельзя узнать о подлинной сущности. Полномочие в выхождении за пре делы себя самого подразумевает следующее: оно приводит жизнь к стоянию и самостоянию, однако к стоянию в том, что, будучи превознесением над самим собой, есть движе ние.

Тем не менее для того чтобы не мыслить изначальную, единую сущность воли к власти как нечто пустое и абст рактное, мы должны мыслить ее в ее высшей форме как справедливость, справедливость же — как основание исти ны в смысле ÐмпЯщуйт, а это последнее — как основу взаи моотношения познания и искусства. Мы должны, исходя из достигнутого нами понятия воли к власти, ретроспек тивно осмыслить всю лекцию целиком и при этом осоз нать, что с самого первого шага и во всей последовательно сти шагов постоянно мыслилась воля к власти в ее сущно сти и только она.

Это сквозное осмысление сущности воли к власти в форме познания и истины имело своей целью осознание того факта, что Ницше, осмысляя свою единственную мысль о воле к власти, завершает западноевропейскую ме тафизику. Метафизика мыслит сущее в целом, как и что оно есть. До сих пор познание как придание человеческой жизни постоянства в мысленной ретроспекции соотноси лось со справедливостью и тем самым — с волей к власти. Однако человеческая жизнь есть лишь то, что она есть, и есть на основании всылания ее в хаос, который, как сущее в целом, обладает отличительной особенностью воли к власти. Надо увидеть, «что воля к власти есть то, что води тельствует и неорганическим миром или, скорее, что нет никакого неорганического мира вообще» (XIII, n. 204; 1885).

Тот факт, что «глубочайшая сущность бытия есть воля к власти» («Der Wille zur Macht», n. 693; 1888), Ницше (не смотря на то, что со стороны это нередко как раз так и вы глядит) обосновывает не посредством индуктивного выво да, зиждущегося на тщательном рассмотрении всех облас тей сущего: дескать, всюду, куда ни посмотри, сущее в своем бытии есть воля к власти; напротив, Ницше как

566

мыслитель прежде всего и постоянно мыслит из проекции сущего в целом на его бытие как волю к власти.

Но как обстоит дело с истиной такой проекции? Как об стоит дело с истиной метафизических и всех мыслитель ных проекций вообще? Легко догадаться, что перед нами некий решающий вопрос, если не сказать, что решающим вопросом является именно он как таковой. Для раскрытия и одоления этого вопроса у философии до сего дня нет ника ких существенных предпосылок. В метафизике и, следова тельно, в ницшевской основной позиции этот вопрос не может быть поставлен с достаточной полнотой. Мы же, видя это, должны указать на нечто иное.

Если справедливость является «высшим представителем самой жизни», если в человеческой жизни раскрывается воля к власти, тогда не становится ли расширение справед ливости основной силой сущего вообще, а повсеместное истолкование сущего в целом как воли к власти — очелове чением всего сущего? Не мыслится ли мир по образу чело века? Не является ли такое мышление чистым антропо морфизмом? Да, это антропоморфизм «большого стиля», который имеет смысл лишь для немногого и не скоро пре ходящего. Мы не смеем предполагать, что это очеловече ние можно было поставить в упрек Ницше. Он знает об этом антропоморфизме своей метафизики и знает о нем не только как о способе мышления, в котором он как будто мимоходом оказался и из которого больше не может вы браться. Ницше хочет этого очеловечения всего сущего и только его. Это ясно видно из короткой записи, относя щейся к 1884 году:

«„Очеловечивать мир, то есть все больше чувствовать себя в нем господами» («Der Wille zur Macht», n. 614). Од нако это очеловечение совершается не по образу како го—то повседневного и обычного человека, но в ракурсе истолкования человеческого бытия, которое, будучи уко рененным в «справедливости», в своей основе есть воля к власти.

Антропоморфизм присущ завершающей стадии мета физики и опосредствованно определяет решение перехода, поскольку совершает «преодоление» animal rationale и

567

subjectum, причем совершает как вращение, происходящее в только благодаря ему достигаемой «точке» вращения. Вращение: сущее — бытие; точка поворота во вращении: истина бытия. Вращение — не переиначивание, оно есть вворачивание (Eindrehen) в другое основание как лишен ное основы. Без+основность истины бытия в истории пре вращается в оставленность бытия (Seinsverlassenheit), кото рая состоит в том, что бытие остается нераскрытым. Это приводит к его забвению, поскольку мы понимаем забыва ние только в смысле отсутствия припоминания. В этой об ласти изначально находится основание для утверждения человека просто как человека, находится основание для очеловечения сущего.

Это безоговорочное и предельное очеловечение мира упраздняет последние иллюзии основной метафизической позиции, характерной для Нового времени, и всерьез под ходит к утверждению человека как subjectum’а. Ницше на верняка и по праву отверг бы упрек во всяком банальном субъективизме, который превращает первого попавшегося человека, будь то индивид или общество, в мерило и поло жительную цель всего остального. В то же время он с пол ным правом мог утверждать, что привел к завершению ме тафизически необходимый субъективизм и привел благо даря тому, что сделал «тело» путеводной нитью истолкования мира.

Вницшевском смыслообразующем устремлении к воле

квласти завершается не только метафизика Нового време ни, но и западноевропейская метафизика в целом, та мета физика, которая изначально вопрошает: что есть сущее? Греки определяли бытие сущего как постоянство присутст вия, и это определение бытия остается неколебимым на протяжении всей истории метафизики.

Но разве мы не слышали снова и снова о том, что для Ницше сущность сущего в целом есть хаос, следовательно, «становление», но никак не «бытие» в смысле чего—то прочного и устоявшегося, которое он воспринимает как неистинное и недействительное? Бытие вытесняется во имя становления, отличительная особенностью которого как становящегося и движущегося определяет себя как

568

воля к власти. Можно ли в таком случае по—прежнему на зывать мышление Ницше завершением метафизики? Не является ли оно ее отрицанием или даже преодолением? Быть может, это путь от «бытия» к «становлению»?

Ницшевская философия часто так и истолковывается и даже если говорят не буквально в таком смысле, то все рав но подчеркивают, что в истории философии, уже начиная с Гераклита и затем прямо перед Ницше, а именно у Гегеля вместо «метафизики бытия» наличествует «метафизика становления». В общих чертах это правильно, но по суще ству мы имеем дело с непродуманностью, которая ничуть не уступает предыдущей.

Впротивоположность этому необходимо вновь и вновь думать о том, что означает воля к власти, а она означает полномочие в превосхождении себя самого в направлении своей сущности. Оно приводит это превосхождение (ста новление) к стоянию и вводит в состояние постоянства.

Вмысли о воле к власти в высшем и подлиннейшем смыс ле становящееся и движимое (то есть сама жизнь) должно мыслиться в его постоянстве. Ницше, конечно, хочет, что бы становление и становящееся являлись основной осо бенностью сущего в целом, но он также хочет, чтобы ста новление прежде всего было бы именно чем—то пребываю+ щим, подлинно «сущим», сущим так, как это понимали греческие мыслители. Ницше до такой степени метафизик в своем мышлении, что ему это тоже известно. Поэтому за пись, которая обретает свою окончательную форму только в последнем, 1888 году, начитается так («Der Wille zur Macht», n. 617):

«Рекапитуляция:

Впечатать в становление черты бытия — вот в чем выс+ шая воля к власти».

Мы спрашиваем: почему это высшая воля к власти? От вет: потому что в своей глубочайшей сущности воля к вла сти есть не что иное, как опостоянивание становления в присутствии.

Вэтом истолковании бытия изначальное мышления бы тия как цэуйт, проходя через предельное (Äußerste) основ ной метафизической позиции, характерной для Нового

569

времени, приходит к своему завершению. В мысли воли к власти восхождение и явление, становление и присутство вание в единстве сущности «бытия» ретроспективно ос мысляются в соответствии с исконным их значением, но не как подражание греческому мышлению, а как преобра зование новоевропейского мышления о сущем в его ука занное ему завершение.

Это означает, что первоначальное истолкование бытия как постоянства присутствования теперь укрывается в не вопрошаемости.

Вопрос о том, на чем основывается истина этого первого и последнего метафизического истолкования бытия, во прос о том, можно ли когда нибудь постичь такое основа ние в рамках метафизики, теперь оказывается таким дале ким, что его вообще невозможно ставить как вопрос, ибо теперь сущность бытия понимается так широко и сущест венно, что она не уступает даже становлению, «жизни» — как ее понятие.

Так как здесь, в завершении западноевропейской мета физики, осуществившемся через Ницше, всеобъемлющий вопрос об истине, в сущности которой присутствует само с метафизической точки зрения разнообразно истолкован ное бытие, не только остается не поставленным, как преж де, но и оказывается парализованным в своей вопрошае мости, это завершение метафизики становится концом. Однако этот конец есть нужда другого начала. От нас и на ших потомков зависит, осознаем ли мы его необходимость или нет. Такое осознание прежде всего требует осмыслить конец как завершение, а это означает, что мы не смеем ис пользовать Ницше только для изготовления каких то фальшивых интеллектуальных монет на потребу сего дняшнего дня и не можем пройти мимо него, ошибочно полагая, что обладаем вечной истиной. Мы должны ос мыслить его, то есть осмыслить всегда его единственную мысль (и тем самым ведущую мысль западноевропейской метафизики) до ее собственных внутренних пределов. То гда мы постигнем, сколь широко, сколь решительно бытие затмевается сущим и властью так называемого действи тельного.

570