Nitsshe_Tom_1__M_Khaydegger

рит о том, что тело и телесные состояния являются отличи тельной особенностью познающего и занимаемой им позиции; речь, напротив, идет о «нашей практической по требности», которой должно удовлетворять упорядочи вающее наложение на хаос определенных схем. Итак, «хаос» и «практическая потребность» находятся по разные стороны. Что же означает эта «практическая потребность»?

Здесь нам тоже придется поразмыслить более основа тельно, потому что, как нам кажется, каждый знает, что та кое «практическая потребность». Мы можем взять ракурс, отталкиваясь от уже рассмотренного нами: итак, если то, что открывается познаванию, имеет характер хаоса и к тому же в указанном двойном значении, если хаос предста ет перед ним в возвратном своем соотнесении с живым (Lebendiges), с его телом и плотствованием (Leiben), и если, с другой стороны, «практическая потребность» есть то, что, осуществляя схематизацию, противостоит откры вающемуся хаосу, тогда сущность того, что здесь Ницше называет этой «нашей практической потребностью», должна иметь сущностную же связь, даже обладать едино сущием с жизненностью плотствующей жизни.

Всякое живое существо и особенно человека со всех сто рон одолевает, теснит и пронизывает собой хаос, неодоли мое одоление, уносящее это существо в своем потоке. Мо жет показаться, что именно жизненность жизни как чистое течение инстинктов и порывов, влечений и склонностей, потребностей и притязаний, впечатлений и перспектив, желаний и повелений вовлекает в свой собственный поток само живое, гонит его дальше и таким образом дает ему из ливаться и расплываться. Если бы это было так, тогда жизнь была бы одним только растворением и изничтоже нием себя самой.

Однако «жизнь» — это наименование для бытия, а бытие означает присутствие, противление всякому исчезнове нию и утрате, сохранение постоянства, постоянность. Если же жизнь есть это хаотическое плотствование и на пирающий со всех сторон преизбыток, если она должна быть подлинно сущим, тогда живому изначально так же важно уметь выдерживать упомянутый напор и наплыв,

493

при том условии, что этот напор теснит его не в одно толь ко уничтожение. Такого не может быть, потому что иначе этот напор вытеснил бы самого себя и, следовательно, ни когда не мог бы быть напором. Следовательно, в самой сущности одолевающего самое себя напора заключено не что соразмерное ему, то есть нечто от такого же натиска, что напирает со своей стороны, дабы не пасть под обруши вающемся на него напором, но устоять в нем, хотя бы для того, чтобы вообще смочь быть попираемым и одолеваю щим себя самое. Только то может упасть, что стоит. Однако устояние перед напором взывает к постоянству и постоян ному. Поэтому неизменное и напор не являются чем то чу ждым жизненному порыву, чем то противоречащим ему, но, напротив, они соответствуют сущности плотствую щей жизни: для того, чтобы жить, живое должно ради себя самого влечься к постоянному.

Ницше говорит, что «наша практическая потребность» требует схематизации хаоса. Но как понимать это выраже ние, при условии что мы должны по прежнему находиться в указанной плоскости метафизического мышления?

«Практическая потребность» прежде всего означает по требность в практической деятельности, однако такая дея тельность только тогда становится потребностью человека, когда вообще «практика» становится принадлежностью сущности жизни, так что ее совершение соответствующим образом удовлетворяет жизненности жизни. Но что в та ком случае означает эта «практика»? Это греческое слово мы обычно переводим как «действие» и «деятельность» и понимаем под ним осуществление каких либо целей, ис полнение задуманного, достижение каких либо успехов и результатов. Все это мы определяем в соответствии с тем, как через такую «практику» непосредственно, осязаемо и зримо изменяется и «перемещается» налично действитель ное. Однако такая «практика» и практическое представля ют собой лишь следствие практики, понимаемой в более существенном смысле.

Осмысляя природу практики в более исконном ее значе нии, надо сказать, что она означает не только деятельность как некое осуществление; такая деятельность, скорее, ко

494

ренится в свершении самой жизни: свершении в смысле жизненности жизни. Теперь «практическая потребность» означает ту нужду и необходимость, которая заключается в сущности практики как свершения жизни. Из своей жиз ненности и для своей жизненности живое прежде всего имеет нужду в том, что важно для него как для живого: что бы оно «жило», чтобы оно «было», чтобы оно, согласно сказанному ранее, не давало себя увлечь своим собствен ным хаотическим характером, но в нем восставало и стоя ло. Такое стояние в увлекающем порыве означает противо стояние напору, какое то его умиротворение, однако не так, чтобы тем самым жизнь замерла и прекратилась, но так, чтобы в своем постоянстве она была утверждена имен но как нечто живое. Практика как свершение жизни есть обеспечение постоянства.

Так как это обеспечение возможно только через придание постоянства и упрочения хаосу, практика как обеспечение этого постоянства требует перемещения напирающего в стоящее, перемещения в формы, схемы. Практика в себе (как обеспечение постоянства) есть потребность в схемах; в мета физическом смысле «практическая потребность» означает обеспечивающее постоянство исхождение на (Daraufaus gehen) образование схем, короче говоря, потребность в нали чии этих схем. Эта потребность уже представляет собой про екцию на упрочивающее и тем самым ограничивающее. По гречески ограничивающее называется ôÕ ÐсЯжпн. Сущности живого в его жизненности, обеспечению постоянства в виде потребности в схемах принадлежит горизонт. В соответствии со сказанным горизонт не представляет некую границу, из вне соотносимую с живым, ту границу, на которую это живое наталкивается и начинает вырождаться.

Образование горизонта принадлежит ко внутренней сущ+ ности самого живого, при этом под «горизонтом» в первую очередь подразумевается лишь ограничение разворачи вающегося свершения жизни и замыкание его в круг при дания постоянства всему напирающему и теснящему. В этом ограничивающем кругу жизненность живого не пре секается, но обретает в нем свое постоянство. Схемы берут на себя образование горизонта.

495

Четкое разъяснение этого сущностного строя жизни у Ницше прежде всего затрудняется тем, что он часто гово рит о живом лишь в общих чертах и не считает нужным специально проводить границу между человеком и живот ным. Он без раздумий делает это потому, что и человек, со образно метафизическому способу мышления, в своей сущности полагается как животное. Для Ницше человек есть еще не определившееся животное. Сначала надо ре шить, в чем состоит животное начало и в каком смысле надо понимать прежнее сущностное определение живот ного по имени «человек», отличительной чертой которого является разумность.

У Ницше значение слова и понятия «жизнь» постоянно меняется: то он имеет в виду сущее в целом, то одно лишь живое (растение, животное, человека), то одну лишь чело веческую жизнь. У этой многозначности есть существен ные причины, и она будет сбивать нас с толку до тех пор, пока мы не проследим за ницшевским ходом мысли. В со ответствии с ведущим вопросом о ницшевском определе нии истины и познания мы ограничимся рассмотрением жизни и живого на примере человека.

В качестве дополнения к разговору о потребности в схе матизации и образовании горизонта можно сказать еще кое что, что некоторым образом предвосхитит поздней шие рассуждения. Горизонт, сфера постоянного, которая окружает человека, вовсе не является стеной, его отгора живающей: горизонт как таковой прозрачен, он как тако вой указывает за свои пределы на не упроченное (Nicht festgemachte), становящееся, могущее становиться, на воз можное. Горизонт, принадлежащий сущности живого, не только прозрачен: он каким то образом постоянно проме ряется и в более широком смысле «видения и усматрива ния» он насквозь «просматривается». Практика как свер шение жизни осуществляется в таком просматривании: в «перспективе». Горизонт всегда находится внутри перспек тивы, в проглядывании (Durchblick) в то возможное, что может появиться из становящегося и только из него, сле довательно, из хаоса. Перспектива представляет собой за ранее начертанную траекторию такого насквозь прогляды

496

вания, на котором в каждом случае образуется горизонт. Возможность заглядывания вперед (Vorblick) и прогляды вания через вместе с образованием горизонта единым об разом принадлежат сущности жизни.

Ницше часто отождествляет горизонт и перспективу и поэтому никогда не дает достаточно ясного изложения их различия и взаимосвязи. Эта неясность коренится не толь ко в стиле ницшевского мышления, но и в самом существе дела, так как горизонт и перспектива с необходимостью соподчинены друг другу и как бы налагаются друг на друга, так что часто одно может замещать другое. Однако прежде всего то, и другое укореняется в более изначальной сущно стной форме человеческого бытия (в вот бытии), которую Ницше так же мало видит и может видеть перед собой, как и вся метафизика вообще.

Усугубляя ситуацию и говоря об одном только Ницше, мы можем сказать так: перспектива, проглядывание в воз можное соотносится с хаосом в смысле напирающего и становящегося мира, но в каждом случае это совершается внутри какого то горизонта. Горизонт же, со своей сторо ны, властвуя в налагании схемы, всегда есть только гори зонт какой то перспективы. Горизонт, ограничивающее, придающее постоянство, не только улавливает хаос в опре деленном ракурсе и тем самым обеспечивает возможное. Благодаря своему прозрачному постоянству горизонт дает возможность хаосу проглянуть через него именно как хао су. Постоянное как таковое становится внятным только в перспективе становящегося, а становящееся раскрывается как таковое только на прозрачной основе постоянного.

Как становящееся так и постоянное (при условии что они осмысляются в их взаимопринадлежности на основе одной и той же сущности) отсылают назад к более искон ному началу их единосущия. Так как образование горизон та и наложение схемы имеют свою сущностную основу в сущности свершения жизни, в практике как обеспечении постоянства, практика и хаос с точки зрения сущности об разуют единство.

Однако их взаимосвязь ни в коем случае не следует представлять так: здесь какое либо наличествующее живое

497

существо в своем внутреннем мире, как в некоем закры том помещении, поднимается по лестнице «практических потребностей», а там, «снаружи» этого существа, находит ся хаос. Напротив, живое как практика, то есть как пер спективно горизонтальное обеспечение постоянства, в первую очередь оказывается перемещенным в хаос как хаос. Хаос же, со своей стороны, будучи увлекающим на пором живого, делает необходимым для постоянства жи вого существа перспективное обеспечение этого постоян ства. Потребность в схематизации есть в себе обращен ность к постоянному и его определяемости, то есть вни маемость (Vernehmbarkeit). Эта «практическая потреб ность» есть разум.

Следовательно, разум есть то, что Кант все отчетливее воспринимал как «практический разум», то есть как про ецирующее внимание того, что в себе устремлено к осуще ствлению жизни. Проецирование нравственного закона в практический разум означает осуществление человеческо го бытия как личности, которая определяется через уваже ние к этому закону. Разум раскрывает свои понятия и кате гории сообразно соответствующему направлению обеспе чения постоянства. Таким образом, ни разум, ни его сущность не развиваются из потребности преодоления хаоса, но разум в себе уже есть внимание хаосу, поскольку напирающее как смятение вообще воспринимается только в поле зрения порядка и постоянства и, следовательно, как осуществляющее свой натиск таким то и таким то обра зом как бы намекает на необходимость такого то и такого то упрочения, требует того или иного образования схемы.

Познавание издавна считается пред+ставлением, и в ницшевском понятии познания эта сущность познавания сохраняется, но центр тяжести смещается с пред ставления на пред ставление, на пред собой полагание как постав+ ление в смысле прочного поставления, то есть упрочивания, здесь поставления в постав установленного. Поэтому по знавание не есть «познавание», то есть отображение. По знавание есть, что оно есть, как доставление в постоянном, как субсуммация и схематизация. Граница ограничиваю щего образования горизонта проводится в самой практике

498

через обеспечение постоянства, которое как совершение жизни предначертывает направление и широту образова ния схемы в соответствии с сущностным стоянием и сущ ностной высотой живого.

«Сущностное стояние» есть тот способ, каким живое за ранее определяет свою перспективу. В соответствии с нею открывается круг определяющих возможностей и вместе с ним — сфера решений, через которые появляется инфор мация о том, что оказывается затронутым. Поэтому такая информация представляет собой не какую то цель, кото рая парит над жизнью и на которую мы по случаю обраща ем свой косвенный взор или не делаем этого: эта информа ция уже влечет жизнь так, как это подобает только ей од ной, она влечет и удерживает ее над собой в уловленной возможности, из которой только и совершает свое направ ляющее действие тот или иной горизонт, сам становящий ся правилом и схемой.

Договоренность и учет

Но в каком направлении совершается упомянутое обес печение постоянства живого существа под названием «че ловек»? Оно совершается в двояком направлении, которое уже вписано в сущность человека, поскольку он как чело век выстраивает свое отношение к своему ближнему и к окружающим его вещам. Даже отдельный человек как ин дивид всегда двояк: он относится к другому человеку и на ходится во властном окружении вещами.

Тем не менее редко удается предпослать всему эту пол ную сущность человека. Всегда сохраняется стремление исходить из «отдельного» человека и только потом прив носить в него его отношения к другому человеку и к вещи. Ничего не достигается и в том случае, когда начинают уве рять, что человек есть некое общественное существо и стадное животное, так как и в таком случае общество по нимается только как совместное бытие индивидов. Можно сказать, что даже более полное обоснование человека как относящегося к другому, к вещи и, таким образом, к само

499

му себе всегда все таки остается поверхностным, если пре жде всего этого не указывается на то, что отсылает к осно ве, на которой покоится простое и многосложное отноше ние к другому, к вещи и к себе самому. (Согласно «Бытию и времени» эта основа есть разумение бытия. Она не есть нечто последнее, но только первое, из которого исходит исследование основы для мышления бытия как без основ ного).

Как и всякий прочий мыслитель до него, Ницше видит отношение человека к другому человеку и к вещи и, тем не менее, как любой мыслитель до него, он отталкивается от единичного человека и от него совершает переход к на званным отношениям. Человек относится к другому чело веку, равно как относится к вещи. Первое отношение есть взаимная договоренность. Взаимопонимание, однако, ка сается не только людей, но и всегда — вещей, к которым они относятся.

Договоренность о чем либо означает единообразное мнение об этом, а при расхождении во мнениях — опреде ление тех отношений, которые вызывают соглашение или разлад. Всякий раз договоренность представляет собой со гласие по поводу чего либо как одного и того же. В этом су щественном смысле договоренность является даже предва рительным условием для расхождения во мнениях, для раз дора, так как только в том случае, когда спорящие вообще придерживаются единого мнения о чем либо, они в отно шении этого единого могут разойтись во взглядах. Следова тельно, согласие и разлад основываются на упрочении че го то единого и постоянного. Если бы мы были ввергнуты в поток меняющихся представлений и впечатлений, если бы были влекомы им, тогда мы сами просто не были бы нами самими, равно как все прочие люди никогда не могли бы встречаться друг с другом и с нами как таковые в своей самотождественности. Равным образом, то, о чем одни и те же люди должны были бы договориться между собой как об одном и том же, было бы лишено всякого постоянства. Поскольку недоразумение и непонимание представляют собой лишь разновидности договоренности, благодаря этой договоренности, мыслимой согласно ее сущности, ут

500

верждается столкновение друг с другом одних и тех же лю дей в их самотождественности и самости.

Договоренность в существенном смысле коренным об разом отличается от договоренности как простого уговора. Первое является основой исторического человеческого бытия, второе всегда представляет собой лишь следствие и средство; первое есть высшая необходимость и решение, второе — только вспомогательное средство и удобный слу чай. Правда, согласно расхожему мнению договоренность уже есть уступка, проявление слабости, отказ от спора, но такое мнение ничего не знает о том, что в существенном смысле договоренность есть высшая и самая тяжелая борь ба, которая тяжелее войны и которая бесконечно далека от всякого пацифизма. Договоренность есть высшая борьба в сфере полагания тех важных целей, которые историческое человечество ставит над собой. Поэтому в современной ис торической ситуации договоренность может означать только одно — мужественную обращенность к единствен ному вопросу: способен ли еще Запад на то, чтобы поста вить какую то высшую цель перед собой и своей историей или он предпочитает погрязать в сохранении и повышении торговых и житейских запросов и довольствоваться ссыл кой на все существовавшее до сих пор, как если бы оно было каким то абсолютом.

Если договоренность вообще упрочивает людей как са мотождественных в их самости и, прежде всего, обусловли вает существование кланов, групп, союзов, товариществ, тем самым гарантируя постоянство людей среди людей в поверхностной сфере их проживания, то «учет», о котором Ницше мимолетно упоминает, осуществляет упрочение напирающего и меняющегося по отношению к вещам, с которыми считаются, к которым человек вновь и вновь возвращается как к тем же самым, которые он так или ина че употребляет как те же самые, получает от них ту или иную пользу.

В сущности, обычно понимаемая договоренность оста ется возможностью рассчитывать на человека, а обраще ние с вещами представляет собой возможность считаться с предметами. Обеспечение постоянства всюду имеет тот

501

характер, который мы можем описать как принятие+в+рас+ чет (in Rechnung Stellen). В этом заключается предвари тельное вмысливание в горизонт, содержащий указания и правила, в соответствии с которыми напирающее улавли вается, перехватывается и останавливается. Схемы (как за ранее принятые в расчет и упорядочивающие рассчитыва ние коррективы отношения человека к человеку и вещи) не налагаются на хаос как некая печать, но сначала доду мываются и потом загодя посылаются навстречу откры вающемуся, так что оно уже появляется в горизонте схем и только в нем. Схематизация ни в коем случае не означает схематического заключения того беспорядочного, что нам открывается, в некие готовые ячейки, но представляет со бой принимающее его в расчет изобретение форм, в кото рые должны влиться напор и натиск, чтобы таким образом окружить живое постоянным и наделить его возможно стью своего собственного постоянства и надежности.

После этого мы лучше понимаем то предложение, кото рым начинается второй раздел, поясняющий ведущее вы сказывание:

«В формировании разума, логики, категорий опреде ляющей являлась потребность: потребность не „позна вать“, но субсуммировать, схематизировать, с целью дого воренности, расчета…»

В этом предложении нет никакого дарвинистского разъ яснения происхождения разумной способности: оно про сто описывает то, в чем Ницше усматривает сущность разу ма и познавания, а это есть практика как свершение жиз ни, каковое свершение дает живому возможность про длеваться в постоянстве, когда оно делает присутствую щим упроченное. Однако прочное, согласно традиции, оз начает сущее. Представлять сущее, разумно осмыслять его вообще есть практика жизни, изначальное обеспечение по стоянства себе самому. Фиксировать предметное и, пред ставляя, постигать его, то есть «образовывать понятие»,— это вовсе не является уделом теоретического разума, осу ществляющемся где то в стороне, вовсе не является чем то чуждым жизни, но представляет собой человеческое свер шение жизни как таковое.

502