Nitsshe_Tom_1__M_Khaydegger

что он имеет в виду нечто иное, непохожее на первое впе чатление от сказанного им.

Между предпоследним и последним разделами нет пере хода, точнее говоря, он специально не оговаривается, по тому что виден из предыдущего. Ницше молчаливо пред полагает, что всякое мышление, осуществляемое в катего риях, любое предвосхищающее мышление, протекающее в схемах, то есть согласно определенным правилам, по своей природе перспективно, обусловлено сущностью жизни, то есть представляет собой мышление, осуществляющееся по его основному правилу, а именно по принципу необходи мости избежания противоречия. Все, что есть в этой аксио ме от обязательного, то есть от мышления по принципу не обходимости, имеет тот же характер, какой имеет все упо рядочивающее и схематическое.

Следуя путеводной нити данной записи, а именно раз мышлению о сущности создаваемых схем, о предвосхи щающем упорядочивании, характерном для мышления во обще, а также о его происхождении, Ницше не сразу и не напрямую приходит к основному правилу, которому под чиняется всякое познавание. Он начинает с указания на те положения, в которых становится особенно ясной роль по ложения о непротиворечивости как правила мышления.

Ницше хочет сказать, что есть случаи, когда мы не мо жем противоречить, то есть когда мы не можем позволить себе противоречия, но должны избегать его. В таких случа ях мы не можем утверждать и отрицать одно и то же. Мы вынуждены делать то или другое. Если мы и можем утвер ждать и отрицать одно и то же, то это возможно не в одно и то же время и не в одном и том же отношении. В такой не возможности властвует принуждение. Но каково оно?

Принуждение к одному или другому, говорит Ницше, есть принуждение «субъективное», укорененное в структу ре человеческого субъекта; и это субъективное принужде ние избегать противоречия, чтобы вообще мочь мыслить о предмете, есть принуждение «биологическое». Закон про тиворечия, правило его избежания есть основной закон ра зума, в котором, следовательно, выражается его сущность. Однако этот закон не говорит о том, что «в истине», то есть

513

в действительности что то себе противоречащее в то же время не может быть действительным: он говорит только о том, что человек по «биологическим» причинам вынужден так думать; грубо говоря, человек должен избегать проти воречия, чтобы избегнуть путаницы и хаоса или преодо леть их, налагая на хаос форму, свободную от противоре чий, то есть обладающую свойством единства и самотож дественности. Подобно тому как некоторые морские животные, например, медузы, формируют и простирают перед собой щупальца и усики, животное под названием «человек» использует разум и его «щупальце», а именно за кон противоречия, чтобы ориентироваться в своем окру жении и при этом обеспечивать себе свое собственное по стоянство.

Разум и логика, познавание и истина — все это биологи чески обусловленные явления, наблюдаемые у того живот ного, которое мы называем человеком. Такая биологиче ская констатация как бы полагает конец раздумьям о сущ ности истины и показывает их биологический характер; кажется, что такие размышления заключаются не в чем ином, как в пояснительном сведении всех явлений к жиз+ ни — способ разъяснения, который полностью убеждает того, кто привык к биологическому, то есть к научному мышлению, кто принимает факты за то, что они на самом деле собой представляют, а именно за факты, кто позволя ет существовать всем метафизическим рассуждениям, как они есть, а именно в качестве химер, которые сами имеют смутное представление о своем истинном происхождении.

Необходимо было дать ницшевскому биологическому способу мышления проявиться во всех отношениях, одна ко тем самым и прежде всего было также необходимо под вести к пониманию того, что Ницше совершенно в духе традиционной западноевропейской метафизики стремит ся понять сущность разума, исходя из высшего принципа мышления, а именно из принципа противоречия.

Поэтому для того чтобы проникнуть в сущностное ядро сущности разума и тем самым практики «жизни», а следо вательно, и в природу обеспечения постоянства, мы долж ны прежде всего продолжить свои размышления в этом на

514

правлении. Ницшевское как будто только биологическое разъяснение природы категорий и истины самостоятельно и все яснее смещается в область метафизического мышле ния и того ведущего вопроса, который держит в напряже нии всю метафизику, придавая ей динамику. Тот факт, что рассуждения 515 записи достигают своей вершины в ис толковании принципа противоречия и, таким образом, как бы обретают вид горных холмов в метафизическом ланд шафте, тот факт, что одновременно истолкование этого положения, по видимому, подтверждает биологизм в са мой грубой его форме, придает нашему размышлению по следнюю степень остроты. В отрывке, который по праву примыкает к рассмотренному нами (516 отрывок, вес на—осень 1887 и 1888 годов), Ницше более определенно рассматривает закон противоречия.

Впервые полно и ясно основной закон разума как аксио му аксиом изложил и подробно рассмотрел Аристотель. Это изложение представлено в четвертой книге его «Мета физики» (Met. IV, 3–10).

Со времен этого рассмотрения закон противоречия стал вопросом, который больше ни на минуту не затихал: явля ется ли этот закон логическим принципом, высшим пра вилом мышления или же он по своей природе метафизи чен, то есть что то говорит о сущем как таковом, говорит о бытии?

Тот факт, что рассмотрение этого закона вновь заявляет о себе на исходе западноевропейской метафизики, бес спорно говорит о его важности и, с другой стороны, завер шение этой метафизики характеризуется тем, как это рас смотрение проводится.

На основании уже изложенного мы можем предвидеть, в каком направлении должны развиваться ницшевское ис толкование закона противоречия и отношение к нему, так как если предположить, что этот закон является основным положением логики, тогда вместе с логикой и характером человеческого разума он, согласно Ницше, должен брать начало в обеспечении постоянства жизни. Поэтому возни кает искушение сказать, что Ницше понимает закон про тиворечия не логически, а биологически. Однако возника

515

ет вопрос: не получается ли так, что именно в этом рас смотрении как будто бы биологически понимаемого принципа появляется нечто, препятствующее всякому биологическому его истолкованию? Размышление над ницшевским рассмотрением принципа противоречия должно стать для нас первым методологическим ходом, который позволит окончательно выйти на решающий для метафизики вопрос о якобы только биологическом истол ковании сущности истины, познания и разума и, таким об разом, прояснить всю его двойственность. Между тем, пер вый короткий абзац 516 отрывка звучит непривычно, так как ни в коей мере не соответствует тому, что следует далее. Он звучит так:

«Мы не можем одно и то же утверждать и отрицать: это субъективное положение, основанное на опыте, в нем вы ражается не „необходимость“, но лишь наша неспособ+ ность».

Прежде всего — на основании уже сделанных поясне ний — отметим, что, хотя нам все таки удается одно и то же утверждать и отрицать, мы, однако, не можем делать это в одно и то же время и в одном и том же отношении. Или, быть может, нам удается даже это? Да, конечно, потому что, если бы нам это никогда не удавалось, мы не могли бы в своих мыслях впадать в противоречие и просто никогда бы не существовало того, что зовется противоречивым мыш лением. Если когда либо и имело силу какое либо положе ние о свидетельстве опыта, оно, конечно же, было положе нием о том, что человек в своем мышлении противоречит самому себе, то есть в одно и то же время утверждает проти воположное. О том, что противоречия существуют, нам го ворит опыт; ясно, что мы слишком легко можем одно и то же утверждать и отрицать, и, таким образом, просто нельзя говорить о том, что якобы легко и часто заявляет о себе «субъективное принуждение» избегать противоречия. Можно предположить, что вообще не существует никакого принуждения, а вместо него мы имеем дело со своеобраз ной свободой, которая, наверное, является основой не толь ко для возможности противоречия самому себе, но и для не+ обходимости положения об избежании противоречия.

516

Однако какую роль здесь играют факты и ссылка на них? Все они являются непреложными только на основании следования закону о противоречии. То, что противоречия существуют, то, что противоречивое мышление встречает ся не так уж редко, показывает опыт, который ничего не привносит в наше размышление о сущности этого основ ного положения. То, что выражает закон противоречия, то, что в нем заложено, покоится не на опыте, оно покоится на нем так же мало и даже еще меньше, чем положение о том, что дважды два равняется четырем, то есть не на опыте как познании, которое всегда простирается лишь настолько, насколько ему позволяет наш сегодняшний уровень зна ний. Если бы положение «дважды два равняется четырем» было опытным положением, тогда мы должны были бы всякий раз, желая мыслить это его по существу, добавлять, что дважды два равняется четырем только в соответствии с тем, что мы знаем на данный момент, и что, возможно, со временем дважды два будет равняться пяти или семи. Од нако почему мы так не думаем? Нам трудно? Нет, дело не в том, просто мы, думая о «дважды два», уже думаем о том, что есть «четыре». Что касается положения о противоре чии, то здесь все, что мы имеем в виду, когда думаем об этом положении, уже выступающем как правило для воз можной мыслимости упомянутого уравнивания, мы тем более черпаем не из опыта, то есть не из понимания того, что все, о чем мы мыслим, однажды может стать другим и, следовательно, это мыслимое действительно лишь на столько, насколько широко простираются наши сего дняшние познания. О чем же мы тогда мыслим, имея в виду закон противоречия?

Впервые это понял и выразил Аристотель, следующим образом представивший все, что мыслится в этом законе (Met. IV 3, 1005 b 19 sq): tÕ g¦r aÙtÕ ¤ma Øp£rcein te kaˆ m¾ Øp£rcein ¢dÚnaton tù aÙtù kaˆ kat¦ tÕ aÙtÒ, «невозмож но, чтобы одно и то же в одно и то же время присутствовало и не присутствовало в одном и том же в ракурсе одного и того же отношения».

В этом положении он мыслит и говорит об ¢дэнбфпн, о невозможном. Какой характер невозможности имеет это

517

невозможное, по видимому, со определяется из того, о ка кой невозможности здесь идет речь: о невозможности од новременного присутствия и неприсутствия. Невозмож ность затрагивает присутствующее и присутствие. Однако согласно специально не выраженному основополагающе му опыту греческих мыслителей присутствие является сущностью бытия. В положении о противоречии речь идет о бытии сущего. ¢дэнбфпн есть нечто неспособное в бытии сущего. Бытие на что+то неспособно.

Как бы там ни было, Ницше четко видит одно: в законе о противоречии невозможность играет решающую роль. Та ким образом, истолкование этого закона должно в первую очередь дать ключ к разгадке способа и сущности этого бдэнбфпн. Согласно упомянутому абзацу Ницше понимает это «невозможное» в смысле «неспособности». Он недву смысленно замечает, что здесь речь не идет о «необходимо сти», и это означает, что нечто не может в одно и то же вре мя быть собой и своей противоположностью потому, что мы не способны «одно и то же утверждать и отрицать». Наша неспособность одно и тоже утверждать и отрицать приводит к тому, что нечто не представляется, не фиксиру+ ется, то есть не может «быть» одновременно собой и своей противоположностью. Однако наша неспособность мыс лить иначе ни в коем случае не проистекает из того, что само мыслимое из себя требует мыслить именно так. «Не возможное» есть неспособность нашего мышления, то есть субъективная немочь и ни в коем случае не объективное не допущение со стороны объекта. Это объективно невоз можное Ницше называет словом «необходимость», и по этому закон противоречия имеет только «субъективную» силу, оно определяется состоянием нашей мыслительной способности. Если бы эта способность претерпела какие либо изменения, тогда и закон противоречия мог бы утра тить свою силу. Но, может быть, он ее уже утратил?

Разве те мыслители, которые вместе с Ницше завершили метафизику, разве Гегель в своей метафизике не упразднил закон противоречия? Разве Гегель не учит тому, что проти воречие принадлежит самой сокровенной сущности бы тия? И не это ли является главным учением Гераклита? Од

518

нако для Гегеля и для Гераклита «противоречие» есть «эле мент» «бытия», так что мы все переиначиваем, если вместо внутренней противоречивости самого бытия начинаем го ворить о противо+речии сказуемого и изреченного. Однако тот же самый Аристотель, впервые четко выразивший это основоположение о бытии сущего, говорит также об ¢нфЯцбуйт. Наряду с приведенным вариантом этого закона он дает и такие, после которых начинает казаться, что на са мом деле речь идет только о противостоянии высказыва ний — цЬуейт.

Как бы мы ни отвечали на эти вопросы, мы делаем из них такой вывод: закон противоречия и то, что он выража ет, касается основного вопроса метафизики. Поэтому неза висимо от того, истолковывает ли Ницше невозможность в смысле субъективной неспособности человека или, грубо говоря, как его биологическую предрасположенность или же такое истолкование данного положения является у него только прикрытием, он в любом случае совершает движе ние в области метафизического мышления, того мышле ния, которое должно вынести свое решение о сущности су щего как такового. Ницше движется в этой сфере не про тив своей воли или по незнанию, но будучи сведущим и сведущим настолько, что в следующих абзацах 516 записи он вступает в принципиально важную сферу метафизики. Внешним признаком этого является уже то, что свое собст венное рассуждение он предваряет упоминанием об Ари стотеле. В этом кроется не только историческая связь с бо лее ранним ученым мнением, но и в какой то мере вторич ное прикосновение к той исторической почве, на которой утверждается собственно ницшевское истолкование сущ ности мышления, почитания чего либо истинным и ис тины.

«Если, согласно Аристотелю, закон противоречия есть достовернейший из законов, если он есть последнее и глу бочайшее положение, к которому сводятся все доказатель ства, если в нем сокрыт принцип всех других аксиом, тем строже нам надо взвесить, какие утверждения он, в сущно сти, уже предполагает. Или в нем утверждается нечто отно сительно действительного, сущего, как будто это уже из

519

вестно из какого либо другого источника, а именно то, что сущему не могут быть приписываемы противоположные предикаты, или же этот закон хочет сказать, что сущему не следует приписывать противоположных предикатов. Тогда логика была бы императивом, но не к познанию истинно го, а к полаганию и упорядочиванию некоего мира, кото+ рый должен считаться для нас истинным».

Ницше ясно говорит, что для Аристотеля закон противо речия является «принципом всех других аксиом». Так же ясно Аристотель говорит об этом и в конце третьей главы четвертой книги «Метафизики» (Met. IV 3, 1005 b 33/34), где позитивное рассмотрение этого основного положения он завершает следующим образом: цэуей г¦ñ ¢ñ÷¾ êሠôîí ¥ëëùí ¢ойщмЬфщн бÞфз рЬнфщн, то есть «по своей сущности оно есть начало и господство для других аксиом, причем полное». Однако для того чтобы постичь всю значимость такой оценки закона противоречия, данной Аристотелем, то есть в первую очередь правильно усмотреть сферу этой значимости, необходимо знать, в какой связи Аристотель говорит об этой самой высшей по достоинству аксиоме. Согласно многовековому предрассудку закон противоре чия считается правилом мышления и аксиомой логики. Мысль о таком его статусе напрашивается сама собой, уже во времена Аристотеля она была широко распространена, и это указывает на то, что она была не случайной. Аристо тель рассматривает закон противоречия в уже упомянутой главе, которая начинается так: œóôéí ™рйуфЮмз фйт ¿ иещсе‹ ôÕ

Ôí Î ×í êሠô¦ ôïýô0 ØрЬсчпнфб кби’бØôü, то есть «Существует такой вид знания который обращается к сущему, посколь ку оно есть сущее и посему рассматривает то, что принад лежит самой сущести (Seiendheit) и составляет ее».

Знание о сущести сущего, короче, знание о бытии Ари стотель называет рсюфз цйлпупцЯб, первофилософией, то есть подлинно философским знанием и мышлением. В процессе раскрытия этого знания ставит вопрос о том, принадлежит ли этому знанию и вопрошанию рассмотре ние того, что называется вевбйпфЬфбй ¢ñ÷áß, того, что самым прочным образом является началом и господством для все го бытия. К таким началам принадлежит то, что мы назы

520

ваем законом противоречия. Аристотель утвердительно от вечает на поставленный вопрос, и это означает, что данная «аксиома» является признанием того, что изначально при надлежит бытию сущего. Закон противоречия говорит «не что» о бытии. Он содержит сущностную проекцию ×í Î Ôí, сущего как такового.

Если мы понимаем этот закон согласно установившей свое господство традиции (следовательно, не строго и не вполне по аристотелевски), тогда он говорит нам только о том, как должно совершаться мышление, чтобы быть мышлением о сущем. Если же мы понимаем закон проти воречия по аристотелевски, тогда мы должны спрашивать о том, что этот закон предполагает и предполагает так, что потом, впоследствии, может стать правилом для мышле ния.

Из предыдущего становится ясно, что Ницше воспри нимает этот закон как основное положение логики, как «логическую аксиому» и отмечает, что, согласно Аристоте лю, он является «достовернейшим» из всех законов. У Ари стотеля, однако, речь идет не о «достоверности», потому что об этом у него вообще не может идти речи, так как «до стоверность» есть понятие Нового времени, подготовлен ное, правда, эллинистической и христианской мыслью о достоверности спасения.

Закон противоречия как закон бытия (Аристотель)

В соответствии с неменяющимся стилем ницшевских размышлений о сущности мышления, разума и истины его отношение к закону противоречия принимает следующую форму: если этот закон является высшим из всех осново положений, тогда и именно тогда необходимо спросить, «какие утверждения он, в сущности, уже предполагает». На этот вопрос, который Ницше призывает поставить, ответ дается с давних пор, а именно начиная с Аристотеля, при чем дается так решительно, что для того же Аристотеля все, о чем в данном случае спрашивает Ницше, составляет единственное содержание данного положения, так как, со

521

гласно этому философу, данный закон говорит нечто суще ственное о сущем как таковом, а именно то, что всякое от сутствие остается чуждым присутствию, потому что оно ввергает это присутствие в его не сутствие, тем самым ут верждая непостоянство и, следовательно, разрушая сущ ность бытия. Бытие же имеет свою сущность в присутствии и в постоянстве, и поэтому те отношения, согласно кото рым сущее должно представляться как сущее, тоже долж ны учитывать это присутствие и это постоянство через ¤ìá («в одно и то же время») и через êáô¦ ôÕ áÙôü («в одном и том же отношении»).

Присутствующее, постоянное как таковое с необходи мостью оказывается несостоятельным, если его присутст вием и его наличностью пренебрегают, устанавливая отно шение к какому либо иному моменту времени, если пре небрегают его постоянством, обращаясь к непостоянному. Когда такое происходит, дело кончается тем, что одно и то же утверждается и отрицается. Такое вполне удается чело веку. Он может противоречить самому себе. Если же чело век находится в противоречии, тогда невозможное заклю чается не в том, что «да» и «нет» сводятся воедино, а в том, что человек исключает себя из представления сущего как такового и забывает, что же он, собственно, хочет постичь в своем «да» и «нет». Через противоречащие утверждения, которые человек может беспрепятственно делать по отно шению к одному и тому же, он полагает себя самого из сво ей сущности в не сущность, упраздняет свое отношение к сущему как таковому.

Самое страшное в этом отпадении в не сущность состо ит в том, что оно всегда выглядит вполне безобидно, что при этом можно так же, как и прежде, заниматься своими делами и получать удовольствие, что вообще не имеет зна чения, о чем и как ты думаешь — до того дня, когда грянет гром, дня, которому, быть может, потребуются века, чтобы выйти из тьмы нарастающего бездумья.

Никакими доводами, нравственными, культурными или политическими, нельзя понизить ту ответственность, ко торой мышление наделено в силу своей сущности. Здесь, в истолковании закона противоречия, мы только касаемся

522