Nitsshe_Tom_1__M_Khaydegger

себя в своей глубинной сути означает стояние в мгновении принимаемого решения, в котором предыдущее и со дан ное обретают свои очертания и таким образом сохраняют ся в пред начертанном за данном. Эта мгновенность твор чества есть сущность действительной, действующей вечно сти, которая обретает свою высшую остроту и широту как мгновение вечности возвращения того же самого. Перече канивание становящегося в сущее (воля к власти в ее выс шей форме) в своей глубочайшей сущности есть мгновен ность, то есть вечное возвращение того же самого. Воля к власти как строй сущего есть, как она есть, только на осно вании способа быть, на который Ницше проецирует сущее в целом:

Воля к власти в сущности и согласно своей внутренней возможности есть вечное возвращение того же самого.

Правильность этого истолкования недвусмысленно подтверждается и тем отрывком, который озаглавлен как «Рекапитуляция». За упомянутым положением («Впеча+ тать в становление черты бытия — в этом высшая воля к власти») сразу следует другое: «Что все возвращается — в этом максимальное приближение мира становления к миру бытия — вершина созерцания». Яснее нельзя сказать о том: 1) как и на каком основании мыслится впечатывание бы тия в становление; 2) что мысль о вечном возвращении того же самого также (и как раз) в период кажущегося пер венства мысли о воле к власти остается той мыслью мыс лей, которую постоянно осмысляет философия Ницше.

(Во время нашего рассмотрения планов «главного про изведения» (см. выше) некоторые из слушателей обратили внимание на то, что в набросках, относящихся к последне му, 1888 году творчества, в соответствующих заголовках четвертой и последней книги упоминается имя «Диониса», бога, о котором ранее в нашей лекции ничего не говори лось.

Внимания, однако, заслуживает то, что в этих заголов ках следует сразу за упоминанием имени этого бога: «Фи лософия вечного возвращения» или просто «philosophos».

Для Ницше эти заголовки означают следующее: то, что подразумевается под словами «Дионис» и «дионисий

403

ский», можно услышать и понять только тогда, когда ос мыслено «вечное возвращение того же самого». Между тем, то, что вечно возвращается как то же самое и есть именно таким образом, то есть присутствует постоянно, в качестве строя бытия предстает как «воля к власти». Для такого мыслителя, каким является Ницше, мифическое имя Dionysos становится продуманным только тогда, когда совершается попытка осмыслить единство «воли к власти»

и«вечного возвращения того же самого», то есть отыскать те определения бытия, которые с самого начала греческого мышления направляют все мышления о сущем как тако вом в его целом. [О Дионисе и дионисийском начале гово рится в двух недавно вышедших сочинениях: W. F. Otto, «Dionysos, Mythos und Kultus», 1933; Karl Reinhardt, «Nietzsches Klage der Ariadne», см. журнал «Die Antike», 1935

иотдельно 1936].

Всвоей важнейшей мысли о вечном возвращении того же самого Ницше объединяет два основных определения сущего, наличествовавшие от начала западноевропейской философии: сущее как становление и сущее как постоян ство.

Но можем ли мы охарактеризовать такое преодоление начала западноевропейской философии как конец? Не яв ляется ли оно, скорее, повторным пробуждением начала, то есть не предстает ли оно само как начало и, таким обра зом, как противоположность концу? И тем не менее основ ная метафизическая позиция Ницше является концом за падноевропейской философии, ибо решающий момент за ключается не в том, что соединяются основные определения сущего, свойственные началу, не в том, что мышления Ницше устремляется к началу: существенным с метафизической точки зрения остается то, как это проис ходит. Вопрос звучит так: возвращается ли Ницше к изна чальному началу, к началу начинающемуся? И на это мы должны ответить: нет!

Ни Ницше, ни какой либо мыслитель до него — даже тот, который до Ницше впервые философски осмыслял ис+ торию философии, Гегель — не возвращаются к изначаль ному началу, но уже воспринимают его только в свете того,

404

что предоставляет собой отход от начала и его остановку: в свете философии Платона. Впрочем, здесь мы не будем го ворить об этом подробно. Сам Ницше уже довольно рано называет свою философию переиначенным платонизмом. Однако это переиначивание не упраздняет основную пози цию, свойственную платонизму, а, напротив, упрочивает ее как раз благодаря видимости, что она якобы упраздняет ся.

Однако сохраняется главное: в силу того, что метафизи ческое мышление Ницше возвращается к началу, круг за мыкается, однако поскольку здесь все таки дает о себе знать не изначальное начало, а начало уже умиротворен ное, этот круг как таковой больше не производит впечатле ния изначального закоснения. Круг, замыкающийся та+ ким образом, больше не открывает никакой возможности существенного вопрошания ведущего вопроса. Метафизи ка, обсуждение ведущего вопроса завершается. Такая кар тина может показаться бесплодной и безутешной, как буд то мы имеем дело с констатацией прекращения и затуха ния. Однако на самом деле это не так.

Так как основная метафизическая позиция Ницше в охарактеризованном смысле является концом метафизи ки, в ней совершается самое большое и самое глубокое приведение в единство, то есть исполнение всех основных позиций западноевропейской философии (начиная с Пла тона и в свете платонизма) в одной отсюда определенной, но не утрачивающей творческого начала основной пози ции. Тем не менее она только тогда остается поистине дей ствующей метафизической позицией, когда, со своей сто роны, во всех своих сущностных силах и сферах господства раскрывается к противопоставлению. Философия Ницше, обращаясь вспять, сама должна стать (для взирающего уже поверх нее мышления) противопоставлением, обращен ным вперед. Но так как в западноевропейской метафизике основная позиция Ницше является ее завершением, она только тогда может быть противопоставлением для другого начала, когда оно само, вопрошая, противопоставляет себя первому началу как начинающемуся в своей исконнейшей изначальности. После всего сказанного это может означать

405

только одно: прежний, всеопределяющий и направляю щий вопрос философии, ведущий вопрос «что есть сущее?» должен из себя самого и возвышаясь над самим собой раз ворачиваться в более изначальное вопрошание.

Для характеристики того, что мы называем его основной метафизической позицией, Ницше сам выбрал выраже ние, которое с тех пор часто и охотно используют для обо значения его философии: amor fati — любовь к неизбежно сти, к року (см. эпилог к «Nietzsche contra Wagner», VIII, 206). Однако это выражение только в том случае передает основную метафизическую позицию Ницше, если оба сло ва, amor и fatum, и прежде всего их сочетание, мы понима ем, исходя из самобытнейшего мышления самого Ницше и не привнося туда расхожих представлений.

Amor — здесь любовь надо понимать как волю, как ту волю, которая хочет, чтобы возлюбленное в своей сущно сти было таким, каково оно есть. Высшая, широчайшая и самая решающая воля такого рода есть воля как преобра жение, которая в своей сущности волимое исторгает и во дружает в высшие возможности его бытия.

Fatum — здесь неизбежность надо понимать не как какой угодно, где то катящийся, предоставленный самому себе рок, а как тот поворот нужды, который в уловленном мгно вении раскрывается как вечность полноты становления су щего в целом: circulus vitiosus deus.

Amor fati есть преображающая воля к тому, чтобы при надлежать к самому сущему в сущем. Fatum пустынен, сму тен и гнетущ только для того, кто предпочитает стоять где то поодаль и позволять, чтобы тот на него обрушивался. Однако тот же fatum является чем то возвышенным, выс шим наслаждением для каждого, кто знает и понимает, что он принадлежит ему как творец, то есть всегда как тот, кто решает. Это знание есть не что иное, как знание, которое с необходимостью звучит в той любви.

Мыслитель вопрошает о сущем в целом как таковом, о мире как таковом. Таким образом, он сразу выходит своей мыслью за пределы мира и тем самым возвращается к нему опять. Он устремляется мыслью к тому, что является стержнем, вращаясь вокруг которого мир становится ми

406

Гл а в а т р е т ь я

ВОЛЯ К ВЛАСТИ КАК ПОЗНАНИЕ (1939)

Ницше как мыслитель завершения метафизики

Кто есть Ницше и, прежде всего, кем он станет, мы узна ем, как только сможем осмыслить ту мысль, которую он за ключил в словосочетание «воля к власти». Ницше — тот мыслитель, который проследовал ходом своей мысли до «воли к власти». О том, кто такой Ницше, мы никогда не узнаем через историческое сообщение о его жизненном пути, а также через пересказ содержания его сочинений. О том, кто такой Ницше, мы не узнаем, если (и до тех пор, пока) будем думать только о его личности, его историче ской фигуре, будем воспринимать его как психологиче ский объект рассмотрения, иметь в виду его достижения. Но позвольте, разве сам Ницше не предназначил для печа ти, как нечто последнее, свой труд, которое озаглавил: «Ecce homo. Как становятся сами собою»? Разве в этом «Ecce homo» не выражена его последняя воля о том, чтобы мы занялись им, этим человеком, и сказали о нем ровно то, о чем говорят разделы этого сочинения: «Почему я так мудр. Почему я так умен. Почему я пишу такие хорошие книги. Почему я являюсь роком»? Разве здесь свободный рассказ о самом себе и безудержное выставление себя на показ чужому взору не достигают своей вершины?

Существует дешевый и потому часто используемый при ем усматривать в этом раскрытии себя и своих стремлений признаки надвигающегося безумия. Однако в «Ecce homo» речь идет не о биографии Ницше и не о личности «госпо дина Ницше»: там, правда, говорится о «судьбе», но не об участи какого то отдельного человека, а об истории эпохи Нового времени как последнего времени Запада. Однако

408

судьбу этого одинокого носителя общей западноевропей ской судьбы отличает и то, что (по меньшей мере, до сих пор) все, чего он хотел достичь своими сочинениями, обернулось прямой противоположностью. Вопреки своему глубочайшему желанию Ницше способствовал возникно вению и складыванию такой ситуации, при которой посто янно нарастало душевное, телесное и духовное саморазло жение человека и выставление напоказ всей его жизни, что, в конце концов, опосредствованным образом, через фотомонтаж и репортаж, привело к безудержному освеще нию в «красках и звуках» всякого человеческого начина ния: это явление планетарного характера, которое в Аме рике и России, в Японии и Италии, в Англии и Германии совершенно одинаково по своей сути и примечательным образом не зависит от воли индивида, а также характера народов, государств и культур.

Ницше сам представлял себя двуликим и должен был это делать как в горизонте своего времени, так и в ракурсе се годняшней эпохи. Наша задача сводится к тому, чтобы за этой двуликостью увидеть пред указанное и единственное, решающее и окончательное. В качестве предварительного условия для выполнения этой задачи нам надо перестать смотреть на «человека» и, равным образом, отвлечься от его «труда», если он воспринимается нами как выражение человеческой природы, то есть в свете человеческого, ибо труд как таковой остается для нас закрытым, пока мы про должаем коситься на «жизнь» человека, этот труд создав шего, вместо того, чтобы вопрошать о бытии и мире, кото рые только и обосновывают этот труд. Ни личность Ниц ше, ни его труд не откроются нам, если мы в их взаимосвязи сделаем их предметом исторического и пси хологического сообщения.

Единственное, что должно нас касаться, это след, кото рый упомянутое движение мысли по направлению к воле к власти оставило в истории бытия, то есть в еще не исследо ванных сферах будущих решений.

Ницше принадлежит к числу подлинных мыслителей. «Мыслителями» мы называем тех, кому предначертано ос мыслять одну единственную мысль, которая всегда есть

409

мысль «о» сущем в целом. Каждый мыслитель осмысляет только одну единственную мысль, которая не нуждается в превознесении или влиянии, чтобы стать господствующей. В отличие от мыслителя писатель и исследователь «имеют» много и даже очень много мыслей, то есть идей, которые можно претворить в особо ценную «действительность» и которые оцениваются только в соответствии с этой спо собностью быть таким образом претворенными.

Что касается мыслителя, то в каждом случае его единст венная мысль представляет собой нечто такое, вокруг чего внезапно и незаметно, в глубочайшем безмолвии начинает вращаться все сущее. Мыслители утверждают то, что с точ ки зрения образности никогда не становится наглядным, с точки зрения истории никогда не становится предметом повествования и с точки зрения техники никогда не про считывается, но, тем не менее, властвует, не нуждаясь для этого во власти. Мыслители всегда односторонни в смысле той односторонности, которая была им заповедана одним простым речением на заре истории мышления. Это рече ние восходит к одному древнейшему мыслителю Запада, а именно к Периандру из Коринфа, которого причисляют к одному из «семи мудрецов». Речение гласит: мелЭфб фÕ ð©í, что означает: «Озаботься сущим в целом».

Подлинные мыслители — те, единственная мысль кото рых обращена к единственному и высшему решению, идет ли речь о подготовке к его принятию или о способе его осу ществления. Коварное и почти затертое слово «решение» сегодня особенно охотно употребляют там, где все уже дав но решено или считается решенным. Почти фантастиче ское злоупотребление этим словом не может, однако, удер жать от стремления вернуть ему тот смысл, который одина ково связывает его как с самым сокровенным разделением, так и самым поверхностным различением. Это различение между сущим в целом, которое вбирает в себя богов и лю дей, мир и землю, и бытием, господство которого позволя ет или препятствует всякому сущему быть тем сущим, ка ким оно может быть.

Высшее решение, которое может быть принято и кото рое в определенный момент становится основанием всей

410

истории, есть решение о господстве сущего или власти бы тия. Поэтому когда бы и как бы ни осмыслялось сущее в целом, мышление находится в опасной зоне этого реше ния. Оно никогда не утверждается и не принимается толь ко человеком: напротив, его результат и исход определяет судьбу человека и, иным образом,— Бога.

Ницше — подлинный мыслитель, потому что он реши тельным образом, не избегая принятия решения, обраща ется к нему своей мыслью и подготавливает его наступле ние, не постигая, однако, его природы и не овладевая им в его скрытой широте.

Ведь это другая особенность, которая отличает мыслите ля: в силу своего знания он знает, в какой мере он не может знать самого существенного. И тем не менее это знание не знания и как незнания мы ни в коей мере не должны сме шивать с тем, что, например, в науке признается как пре дел познания и ограниченность познаний. Во втором слу чае имеется в виду тот факт, что человеческая способность познания конечна. Но если с непознанием еще доступного познанию завершается обычное познавание, то вместе со знанием о непознаваемости начинается подлинное знание мыслителя. В науке исследователь задает вопросы для того, чтобы получить полезные ответы. Мыслитель же во прошает для того, чтобы утвердить сущее в целом как дос+ тойное вопрошания. Исследователь постоянно движется на основе уже решенного: есть природа, есть история, есть ис кусство, которые можно сделать предметом рассмотрения. Для мыслителя ничего такого не существует: он решает, что же вообще есть и что есть сущее.

Ницше, как и все западноевропейские мыслители до него, находится в ситуации решения. Вместе с ними он признает господство сущего по отношению к бытию, не зная, что со крыто в таком признании. Однако в то же время Ницше яв ляется таким западным мыслителем, который безусловно и окончательно совершает признание этого господства суще го и тем самым оказывается в ситуации предельной остроты принимаемого решения. Это проявляется в том, что в своей единственной мысли о воле к власти Ницше мысленно предвосхищает завершение эпохи Нового времени.

411

Ницше — это переход от подготовительного периода Нового времени (с точки зрения исторической хронологии это время между 1600 и 1900 годами) к началу его заверше ния. Мы не знаем, какой промежуток времени это завер шение займет. Он может быть или очень коротким и напо минающим катастрофу, или очень долгим в смысле все бо лее продолжительного утверждения уже достигнутого. На нынешнем этапе истории существования планеты поло винчатостям больше не будет места. Но так как история по своей сути вершит на основании принятого решения о су щем, которое, впрочем, принимает не она сама, в своео бычном, четко обозначенном выражении такая ситуация действительна по отношению ко всякой исторической эпохе. Все эпохи только отсюда и получают соответстую щее историческое очертание.

Прежняя западноевропейская позиция в решении и по отношению к решению о выборе между господством суще го и властью бытия, то есть в признании господства перво го, раскрывалась и выстраивалась в том мышлении, кото рое именуется «метафизикой, при этом „физика“ подразу мевает «физическое» в изначальном греческом смысле ô¦ цэуей Ôíôá, «сущее, которое как таковое существует и при сутствует из себя». «Мета» означает «прочь» и «за пределы» чего либо, в данном случае: прочь от сущего. Но куда? От вет: к бытию. Метафизически мысля, можно сказать, что бытие есть то, что по отношению от сущего мыслится как его самое общее определение, а по отношению к сущему — как его основание и причина. Метафизично христианское представление о том, что все сущее появилось в результате действия некоей первопричины, особенно это относится к греко метафизическому пониманию ветхозаветного пове ствования о творении. Метафизична мысль эпохи Просве щения о том, что всем сущим правит мировой разум. Су щее действительно как то, что притязает на разъяснение. Во всяком случае, здесь сущее имеет преимущество как ме рило, как цель, как осуществление бытия. Даже там, где бытие мыслится как «идеал», как то, чем и как должно быть всякое сущее, отдельное сущее хотя и остается подчинен ным ему, но в целом этот идеал находится в услужении у су

412