Askochensky_V_I_Za_Rus_Svyatuyu

Раздел IV. БЛЕСТКИ И ИЗГАРЬ

саранче? Нет, никто не упрекнет тебя в этом! А между тем косятся на тебя другие народы и государства, забегают на путь-дорогу, по которой ты идешь не торопясь к великой твоей цели, и всеми силами стараются забросать сметьем

имусором, запорошить и затуманить изгарью лежащую перед тобою необозримую даль. Нет такой лжи и клеветы, которых бы не позволили себе досужие писаки, коль скоро припадает им охота посудачить о России: честь, совесть, историческая правда, даже логика – все приносится в жертву ожесточенной злобе против пугающего их колосса, ими нареченного «Московией».

Читатели наших русских газет, без сомнения, знакомы несколько с руганью и клеветами на Россию французского публициста де-Мазада [1], – но то, что писал он про нас, – это лишь цветики против ягодок, вырощенных каким-то Анри Мартеном (Неnri Martin) [2]. Этот господин призывает теперь всю Европу соединиться и ополчиться на Россию, чтобы нас, русских, которых он называет туранцами, не принадлежащих, по его щучьему веленью, к семье европейских народов, выгнать в Азию и предоставить «Европу европейцам»; а нас, бедных, заключить в пределах уральско-туранских, подобно тому как некогда Александр Македонский заклепал в гиперборейских горах диких азиатов в песьими головами. Надо быть очень увереннымвневежествеЕвропынасчетРоссии,чтобговорить то, чтó говорит Анри Мартен. Книга его есть жесточайшее оскорбление, но не для России, а для Европы, над невежеством которой так злостно издевается автор, если только невежество может издеваться над подобным же себе невежеством. Тут есть все: и производство австрийских галичан от галлов на том основании, что будто русский Галич был некогда «страною галльскою» (le pays gaеl ou gaulois), где прежде жили «умбрские галлы» Птоломея; тут есть

ирусские этнографы – Погодин и Милютин, и академики Костомаров, Кулиш и Белозерский, которые, изволи-

441

В. И. Аскоченский

те видеть, находятся ныне «в ссылке», и наш летописец препод. Нестор, произведенный в поляки, и Шафарик как свидетель того, что русские не принадлежат к славянам, – словом, тут есть все, чему могут поверить разве только в Судане или Голконде.

Будем однако ж продолжать передачу бредней писаки, очевидно действующего под влиянием чуждой французам национальности. В предисловии к своей книге Анри Мартен задает себе вопрос: «Что такое Европа и что такое Россия?» В ответ на это он ведет параллель между тою и другою. Европа, говорит он, есть ассоциация, дурно или совсем неустроенная, – разнообразие наций, которые имеют сознание своей гармонии далеко неполное. Россия же есть единство, почерпающее свое самосознание в деспотизме, которым будто бы оно создано и которым держится. Основа европейского общества лежит в личной свободе, семье и собственности: в России ничего нет подобного.Европа,ссамогоначалаорганизованияновейших обществ, шла путем постепенного прогресса: русское, московитское или «туранское» единство шло своим путем развития, по-турански. Сначала оно выражалось в своей собственной форме – в «татарской» – в Аттиле, Чингисхане, Тамерлане и турецких султанах; а «теперь оно, более опасное, наряжается в европейский костюм» и имеет то преимущество пред европейскою цивилизацией, что имеет пред собою цель – всемирное владычество. С Петра Великого образ его действий состоял в том, чтобы иметь европейскую наружность; а теперь (то есть после усмирения Польши, когда мы высказались все как один человек, что мы русские) под русским явился туранец, татарин. «Вот где безмерная важность предмета! – восклицает он. – Европа это увидела и не действует!» Как же действовать? А вот как: поднять снова польский вопрос – «эпизод русско-европейского вопроса», эпизод центральный, вокруг которого вертится все остальное. «В силу этого Анри

442

Раздел IV. БЛЕСТКИ И ИЗГАРЬ

Мартен требует войны не на живот, а на смерть. Чтобы возбудить к этому общественное мнение, он изыскивает все средства, хватается за всякую клевету, лишь бы представить Россию невообразимо дикою, азиатскою страною

ибесконечно опасною для Европы. Для этого он выдумывает басню о борьбе двух начал – доброго и злого, Ирана

иТурана, и всех европейцев вне России называет арийцами, а нас, русских, – туранцами, как будто от этих нелепо придуманных названий выигрывает дело. За недостатком собственной изобретательности Анри Мартен прибегает к помощи Тьера, который в своей «Истории консульства

иимперии» в одном месте выразился так: «Когда русский колосс будет одною ногою у Дарданелл, а другою у Зунда, – старый мир сделается рабом; свобода убежит в Америку. Ныне – химера для умов ограниченных – эти печальные предвидения когда-нибудь жестоко осуществятся. Европа, по несчастию разделенная, подобно городам Греции перед царями Македонии, без сомнения, испытает ту же участь, как и Греция». Вот слова Тьера, которыми Анри Мартен грозит Европе! Он говорит, что три года занимался изучением вопроса об «общественном европейском спокойствии», и теперь представляет Европе результаты своих исследований. Нечего сказать, стоило учиться три года, чтоб так искажать историю!

Вычитав у Шницлера [3] о естественной границе России на западе, которая идет Карпатами, а потом через Рудные Горы (Эрцгебирге) и Эльбу проходит к Немецкому морю, минуя Балтийское, – Анри Мартен бьет набат, как будто мы и в самом деле уже отняли пол-Европы, и пугает Германию небывалыми ужасами. «Послушай, Германия! – вопиет он. – Естественная граница империи царей – это Карпаты, продолженные через Рудные Горы и Эльбу до Немецкого моря. Туда попала Силезия, туда попал сам Берлин. Это приговор географии, и этот приговор исполнится над Эльбою, если Европа не возвратит его к Днепру».

443

В. И. Аскоченский

Так вот куда метит новый Петр-пустынник, три года изучавший вопрос о спокойствии Европы и не заметивший того, как его пером стала водить шаловливая рука какого-нибудь огорченного пана, в свою очередь слышавшего от какого-либо велеученого ксендза, что вельможные предки пана доходили до Днепра и за Днепр и как на Днепре, так и за Днепром были жестоко побиваемы украинскими хлопами. Действительно, когда-то малороссы топили в Днепре ляхов за их бесчинства; правда и то, что когда-то в Малороссии гайдамаки вешали на одних релях ляха и собаку: но это еще не значит, чтоб ляхи приобрели право на Днепр и Малороссию.

Россия, которую Анри Мартен называет «Московией», тем именно стала опасна для Европы, что с Петра Великого вступила в систему европейских держав. «Чужая Европе, – говорит он, – и трактующая Европу как чужую, Московия стала коренным врагом Европы, после того как Петр Великий ввел ее в европейский мир, нарушив закон природы и сделав это в то самое время, когда сам же силился расширить ее до самых крайних пределов Азии, чтоб дать ей возможность поглотить в себя все племена татарские или турецкие, от Урала до Китайского моря. Московия, какою он ее сделал и какою она развивалась при его преемниках, была чем-то вроде двойного чудовища, импе-

риею пантуранскою для племен Азии, панславистическою и пангрекославянскою для запада».

Так вот в чем сила, вот что пугает и чем пугают Европу досужие заграничные писаки! Это – идея нравственного объединения славян. «Борьба, – восклицает Анри Мартен, – между Россиею и Европою неизбежна; народ русский не может быть ничем изменен, как только поражением его; и если Россия не будет побеждена, – Европа погибла. Все войны между европейцами суть войны гражданские, междоусобные: с московитами же война есть война иноземная, война за «быть или не быть». В силу такого

444

Раздел IV. БЛЕСТКИ И ИЗГАРЬ

убеждения Анри Мартен почти на каждой странице своей книги взывает к Европе, чтоб она соединилась в одну «европейскую федерацию» против нас, русских, которых он величает «варварами», «деспотами», дикими сынами степей, туранцами, пантуранцами, потомками Чингисхана, чудовищами просто и потом политическими чудовищами, даже двойными чудовищами, бичами Божими и т. д. Все, что у нас ни делается, все наши реформы, начиная от освобождения крестьян и кончая гласным судом, – все это, говорит он, похоже на то, как в «Меsse Noire» черт пародирует обедню. Особенно изволите видеть, русские с тех пор стали «двойными чудовищами», когда по поводу возникших в Европе увлечений, вызванных польскими сплетнями и подкупною заграничною печатью, Европа вздумала было диктаторствовать над нами и когда все русские со всех концов величайшей в мире империи, без различия сословий, званий и вероисповеданий, единодушно и единогласно сказали перед целым светом, что они сумеют отстоять и свои права, и свое единство1. С этой поры русские окончательно испортились и стали людоедами, «двойными чудовищами», чего, конечно, не случилось бы и нас, туранцев, пожаловали бы в европейцы, если б мы струсили, ударили челом нашим указчикам и уступили своим врагам половину России, по самый Днепр. К удивлению и огорчению Европы, мы, грубые туранцы, незнакомые с вежливым европейским обращением, отвечали на дерзкие притязания врагов взрывом страшного негодования, за каковой поступок господин Анри Мартен и К° назвали нас дикими «хамитами», потомками Хама, проклятого сына Ноева, недостойными войти в семью «иафетидов», благословенных сынов благословенного Иафета. К этому преступлению в последнее время прибавлено нами еще новое,

1  Анри Мартен похваляет однако ж газету «Голос» за то, что она защитила

поляков, которым у нас приписывали страшные пожары и внутреннюю,

кромешнюю агитацию. Не поздоровится от этаких похвал!..

445

В. И. Аскоченский

тягчайшее: мы заговорили, тоже единодушно и единогласно, что и все прочие славяне, находящиеся в услужении на побегушках у благородных иафетидов, такие же, как и мы, – туранцы и «хамиты» и что наши взаимные симпатии все более и более крепнут, тогда как благородные иафетиды недавно перерезались не на живот, а на смерть и одна часть немецких иафетидов выгнала из своей семьи другую часть иафетидов, указав ей дорогу к хамитам.

Оборот дела, действительно, не совсем благоприятный для их благородия, господ европейцев. Анри Мартен рисует две картины, из которых одною пугает Европу, а другою обездоливает Россию. «Или, – говорит он, – Европа исчезнет, весь континент падет под ярмо азиатского деспотизма; Англия исчезнет, задавленная между Россиею и Америкою, и не останется ничего, кроме двух держав на земле, которые разделят между собою свет и тьму; вся моральная жизнь убежит в другое полушарие... Или Европа проснется, и Всероссийская Империя обрушится; останется лишь Царство Московское, или Великая Россия. И будет тогда три державы, из которых московская будет самою меньшею: будет федерация европейская, Северо­ американские Соединенные Штаты и Московия Волги и Урала, господствующая над севером, над центральным и крайним востоком Азии, с возможностью удержать свое место в гармонии этого шара, вместо того чтоб раздроблять его и колебать. Если она покорится этой роли, тогда она не будет более врагом Европы».

Совет спасительный; но едва ли мы, по своим хамитским наклонностям, сумеем оценить всю спасительность этого французско-польско-иафетидского совета. В совете этом мы, между прочим, вот чего не можем понять: молочный наш братец хочет отбросить нас в Азию; а в другом месте своей книги делает нам такое предостережение: «…что касается Сибири, то пусть московитское правительство страшится и избегает развития этой стра-

446

Раздел IV. БЛЕСТКИ И ИЗГАРЬ

ны, потому что когда-нибудь оно найдет там кару как прямое следствие того способа, каким оно населило Сибирь». А как же сами иафетиды-то не боятся кары со стороны всех хамитов, которых они намерены сослать в Азию, на равнины Турана? Ведь уж если следовать логике и исторической необходимости, то сосланные в Азию хамиты, рано ли, поздно ли, возвратятся в Европу, и тогда иафетидам будет плохо.

Непостижимо, право, как это правитель Франции и его министры, по-видимому состоящие с нами в дружественных отношениях, допускают подобные выходки! Кроме указанного нами сочинения, при всей бессмыслице своей разжигающего страсти, и разных брошюр, бросаемых в нас польскою эмиграцией, недавно один из французских живописцев Тони Роберт Флери (Tony Robert Fleury) [4] написал большую картину, сюжетом которой служит «Варшава в день 8 апреля 1861 года». Известно, что в этот день войска наши, находившиеся в Варшаве, подверглись величайшим оскорблениям как в личном, человеческом своем достоинстве, так и в национальном. Для разогнания буйной толпы были употреблены слишком кроткие меры; а все-таки человек пять или шесть пали жертвою своего безумия. Вот этот-то момент и взят Робертом Флери для своей картины, но только совершенно в искаженном виде и в самом благоприятном для мятежников, представленных страждущими невинностями и беззащитными жертвами мнимого зверства. Картина изображает Варшаву, объятую пламенем; на улицах толпы народа, молящегося Богу в самых патетических позах, со слезами умиления на глазах, с руками, поднятыми к небу. На первом плане русские солдаты прикалывают штыками молящихся стариков, жен и детей; вдали виден дым пушечных выстрелов; и среди молящейся толпы падают раненые и валяются убитые юноши и девицы. Словом, картина представляет беззащитный город, взятый при-

447

В. И. Аскоченский

ступом дикими ордами Атиллы или Чингисхана, жители которого обречены поголовно на смерть.

Можно ли что-нибудь выдумать возмутительней такой клеветы! В книге еще туда-сюда: но картина... ведь она бросается в глаза всякому и возбуждает одинаково человека образованного и необразованного, богача и пролетария. Изделие Роберта Флери выставлено в Париже в одном из лучших магазинов, на самом бойком месте и привлекает огромные массы парижан, которые плачут об участи Польши, проклинают Россию и, конечно, от души верят в ужасное варварство русских. Польская эмиграция не могла остаться равнодушною к произведению французского маляра; один из стихоплетов, бежавших из лясу, написал бессмысленнейшие вирши в честь Роберта Флери; вирши его переведены на французский язык звучными стихами, скрывшими бессмыслицу подлинника. Польский оригинал, мало, впрочем, кому понятный, и французский перевод напечатаны на прекрасной бумаге, в две колонны. На заглавной странице символический политипаж со знаменами, на которых надписаны названия всех частей, о присвоении которых мечтают обезумевшие поляки: Русь Белая, Русь Червонная, Русь Черная, Волынь, Подолия, Смоленск, Жмудь, Украина, и подпись: «Тони Роберту Флери от эмиграции польской за патриотическую карти-

ну – Варшава 8 апреля 1861 г.»

Вирши раздаются чувствительным парижанам и парижанкам даром или продаются по самой ничтожной цене,

итаким образом пропаганда, враждебная России, идет быстро. Зато в обилии курится фимиам перед Францией, выставляется в идиллическом свете Польша и польская эмиграция, опозорившая себя убийствами, лжами, клеветами

иделанием фальшивой монеты.

Итакие стихи дозволяются к публичной продаже одною из дружественных нам держав! И такие картины выставляются в той стране, повелитель которой торже-

448

Раздел IV. БЛЕСТКИ И ИЗГАРЬ

ственно произнес, что «империя – это мир!». Удивительно и непостижимо! Впрочем, давно уже сказано: si vis pasem, para bellum... то есть со врагом мирись, а камень держи за пазухой...

Ликуй ныне и веселися, Сионе!

Порадуйтесь,православные!То,чтосоставлялодлявас заботу и крушение благочестивого вашего духа, встретило ныне внимание и содействие власти предержащей. Пусть каждый из вас положит земной поклон за блюстителя истинного просвещения народа, графа Димитрия Андреевича Толстого [1]. Распоряжение, сделанное им, запишется на страницах истории Церкви Православной и скажется благодетельными последствиями в жизни самого народа.

По поводу, пишет г. обер-прокурор Св. Синода, поступивших в Св. Синод от преосвященных разных епархий представлений о необходимости перенести существующие во многих местностях нашей империи воскресные базары на дни будничные, а равно и вследствие многочисленных ходатайств о том от частных лиц и целых обществ, г. синодальный обер-прокурор, от 5 мая минувшего года, относился к г. министру внутренних дел с просьбою сделать распоряжение о повсеместной отмене этого обычая, в высшей степени вредного для народной нравственности.

Г-н статс-секретарь Валуев [2] отозвался на это, что он находит заслуживающими особого уважения те данные и соображения, на основании которых г. обер-прокурор признает необходимую отмену воскресных базаров, и что посему, со стороны министерства внутренних дел, будут неуступительно приняты меры к тому, чтобы не было разрешаемо базаров в воскресные дни вновь и чтоб не-

449

В. И. Аскоченский

медленно были прекращаемы и те из существующих уже воскресных базаров, о закрытии которых будут сделаны заявления со стороны подлежащих обществ и властей. Независимо от сего, дабы иметь возможность достигнуть отмены базаров в воскресные дни, в виде общей меры он, г. министр, отнесся к начальникам губерний о доставлении ему заключения по этому делу для соответственных за тем распоряжений со стороны министерства1.

Одному из московских читателей «Домашней беседы»

Одному из московских читателей «Домашней беседы» по поводу напечатания в ней статей: Мерзость запусте-

ния на месте святе (вып. 29, стр. 758), Пятнушки (вып. 32,

стр. 807), Пропущенное (вып. 36, стр. 887).

Письмо ваше не обрадовало, а испугало меня. Когда бранили и поносили меня всячески за защиту принципа монашества, я благодарил Бога, сподобившего меня постоять за святое дело: но когда ни с того ни с сего начинают причислять меня к антагонистам мало кому доступного великого, духовного делания, когда зачисляют меня в ряды врагов и гонителей монашества из-за статей, не имеющих ничего общего с духом и характером его, – я невольно останавливаюсь, испуганный незаслуженными похвалами, и ищу к ним поводов в себе самом и вне себя. Нет, милостивый государь, – ни вы, и никто в свете не докажут, чтобы я изменял тому знамени, под которое стал сознательно тридцать лет тому назад, и стою до сих пор, отражая всякого рода нападения врагов Церкви и Православия. Кто вы – я не знаю да и знать не могу, потому что имя ваше – легион; а кто я, то сейчас скажу.

1  Киевские епарх. вед. 1867 г. № 17.

450