Askochensky_V_I_Za_Rus_Svyatuyu

Раздел III. ПРОГРАММНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА, ПОЛЕМИКА

и проч. и проч.1 Согласитесь, что если бы мы искали похвал от таких людей, то этого достигнуть было бы очень легко: стоило бы только обходить молчанием порождения еходновы современной прессы. Но забвенна буди десни-

ца наша, прилепни язык к гортани нашей, если мы хоть одною чертою Закона Божия, одною йотою учения Церкви Православной поступимся ради похвалы мирских!.. Не касаясь священных прав, искони принадлежащих Церкви представительной, блюсти за благочестием и благочинием народным, мы в отделе «Блесток и изгари» ловили и будем ловить посягателей на то и другое и представлять их с неопровержимыми уликами на суд Церкви и правительства… Нас упрекали, и, к сожалению, такое убеждение разделяли с журнальными крикунами и люди влиятельные, что будто бы «Домашняя беседа» занимается доносами. Но наши укорители не точно определяют себе понятие о доносе. Доносят втихомолку, – а мы говорим и говорили вслух всей Руси Православной; доносят те, которые не имеют права быть гласными обличителями, – а журналист, как честный гражданин, уполномочен самим правительством заявлять правду по чистой совести. Доносы вообще опасны людям подозрительным, а человеку честному и доброму бояться их нечего: защита его – закон; и если наш журнал, действительно, опасен для литературных мазуриков, то ему должны быть благодарны все честные и добрые люди на Руси Православной… Нас упрекали в том, что мы обходим более крупные явления жизниобщественной,выражающейсявнашейлитературе: но мы никогда и не обещались писать больших трактатов, а беседовали обо всем по-домашнему, предоставляя более объемистым журналам преследовать разные «Роковые вопросы», системы материализма, Энциклопедические­

1  Любопытные могут находить все таковые и им подобные любезности во

всех наших светских и даже двух духовных журналах.

401

В. И. Аскоченский

словари­или такие гнусности, как роман г. Чернышевско-

го. Во все сих случаях мы, положив слово с самеми собою

ииспытав совесть свою, не считаем себя виноватыми перед нашими читателями.

Но, продолжает Мать-наставница наша, Церковь, аще благое сотворил еси, не от себе сия быти, но от Самаго Бога, вся благая нам дарующаго, непщуя, Тому сие восписуй

иблагодари, да тя в сем благом утвердит и прочая совершити пособит и дарует, молися.

Имолимся, и будем молиться, искренно и глубоко сознавая свою немощность не только к тому, чтобы сделать что-либо благое, но и помыслить о том от себе, яко от себе. Да и странно было бы считать себя чем-то особенным при том обороте, какой неожиданно приняла «Домашняя беседа» в последние три года своего существования, при тех толках, какие возбудила она на Руси Православной при тех бесчисленных заявлениях любви и благодарности со стороны людей благомыслящих и ожесточенной, со скрежетом зубов, ругани со стороны врагов и примирителей Православия с современностью. Может ли мечтать о себе свирель, на которой играет мастер, останавливающий прохожего звуками, извлекаемыми из такого нехитрого инструмента? Может ли гордиться меч, когда он в сильной руке и наносит неотразимые удары? Положат свирель – она безгласна; оставят меч – и он заржавеет. Зная все это очень хорошо, мы преклоняемся пред Дарующим нам вся благая и Тому восписуем все,

что сотворили благого в минувший и прежние годы; а за тем молим, да утвердит Он нас в сем благом и да пошлет силы совершити прочая.

Аще же что лукавое содеял еси, от себе самаго и от своея немощи или лукаваго обычая и произволения сие происходити глаголя, кайся и моли Человеколюбца, да тебе в том прощение даровати изволит, и обещанием твердым, яко сего прочее ктому уже творити не имаши.

402

Раздел III. ПРОГРАММНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА, ПОЛЕМИКА

Каялись во многом, каемся теперь и, конечно, будем каяться и впредь, не надеясь, по слабости, общей всем земнородным, быть без ошибки и без упрека. И правед-

ник седмижды в день падает, – а «Домашняя беседа» с ее редактором и вкладчиками, что за праведница! Да если бы мы и забылись, то нас вразумили бы те нарекания и поругания, которые сыплются на нас со стороны наших врагов. Спасибо им: нет-нет, да и укажут сучец во очесе брата своего… Что ж касается до тех, которые без злобы и ненависти взирают на то, что в делании нашем произошло или от лукаваго обычая и произволения, или от излишнего увлечения, или от недосмотра, то мы и теперь, как прежде, обращаемся к ним словами летописца: «Отцы и братия, оже ся писах, али не дописах, али переписах, чтите, исправливая Бога деля, а не клените»…

Крепко хотелось бы нам ввиду вопиющей необходимости – следить за всеми явлениями жизни современной и литературных ее органов, увеличить объем нашего журнала и даже выпускать его по два раза в неделю: но, с другой стороны, опасаемся оказаться несостоятельными по невозможности иметь обязательных сотрудников при дешевизне нашего издания; а с другой – боимся быть в тягость тем, для кого каждая копейка составляет счет, так как увеличение объема нашего журнала неизбежно должно было бы возвысить и подписную цену его. Стало быть, пусть уже будет так, как было. <…>

Новая программа «Домашней беседы»

Робко и нерешительно выступила «Домашняя беседа» в 1858 году на поприще журналистики, не дерзнув даже принять на себя название периодического издания,

403

В.И. Аскоченский

иуже в 1859 году пошла по рассмотренной Св. Синодом

иМинистерством народного просвещения и Высочайше утвержденной программе. Ряд великих событий, преемственно следовавших одно за другим, придал и журналистике нашей более оживленный характер, и «Домашняя беседа» не могла не остаться безучастною зрительницей

ибезмолвною свидетельницей всего происходившего. Но, оставаясь подцензурным изданием и связанная весьма тесною программой, она зачастую встречала препятствия в изложении своих мыслей и убеждений касательно многообразных явлений в жизни политической, гражданственной и социальной. В последнее время это сделалось для нее весьма ощутительным и «Домашней беседе» угрожала опасность обратиться в духовную, так что сама собою представилась необходимость изменить и распространить ее программу.

Стоя на рубеже двух литератур, собственно церковной и светской, и желая оставаться верною раз навсегда принятому ею строго религиозному и нравственнопатриотическому направлению, «Домашняя беседа», подобно прочим собратам своим по журналистике, с настоящего времени будет относиться с возможным участием ко всем без исключения вопросам как внутренней, так

ивнешней жизни.

Новая программа, рассмотренная в надлежащей части Св. Синодом и утвержденная Главным управлением по делам печати, открывает обширнейший круг деятельности для «Домашней беседы», обнимающий собою всю сферу человеческих познаний, начиная от нравственнодогматического учения Церкви Православной до последних явлений жизни обыденной.

<…>

Само собою разумеется, что полное осуществление такой обширной программы по всем указанным рубрикам в еженедельном издании невозможно. Нам только развя-

404

Раздел III. ПРОГРАММНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА, ПОЛЕМИКА

заны руки, и мы можем писать обо всем, что входит в сферу журналистики, не останавливаясь ни перед каким вопросом жизни политической, гражданской и социальной. В последних трех выпусках уже сделана проба этому, и мы надеемся с помощию Божиею дать нашему журналу подобающий ему характер всесторонней домашней беседы. Нас не удержит от этого ни трудность и многообразие предстоящих занятий, ни увеличившиеся издержки по изданию, ни весьма умеренная плата за наши труды: испытав одиннадцатилетним опытом сочувствие благомыслящей публики, мы надеемся, что она не оставит нас и на новом, более обширном и более трудном поприще журнальной деятельности.

<…>

Вынужденное объяснение

Давно уже перестали глумиться и издеваться над редактором «Домашней беседы» и его многотрудным деланием присяжные зубоскалы, намеренно уродуемые газетными компрачикосами. Кабацкие выходки вроде тех, какие позволяют себе за рюмку водки и порцию селянки обитатели задних дворов нашей журналистики и какими постоянно отличается грязная газетка, именуемая «Петербургским листком», мы в счет не ставим: нельзя же обращать внимание и обижаться пьяным горемыкою, который из пропитанного сивушным запахом подвала высовывает вам язык и строит пакостные рожи. Такие выходки могут забавлять лишь дураков да ротозеев. Но досадно, когда на страницах более дельных и серьезных наших газет являются обидные насмешки – добро бы над редактором, а то над характером и направлением его издания, успевшего, по милости Божией, приобрести уважение людей солидных, умных, честных и христиански мыслящих. Что Аско-

405

В. И. Аскоченский

ченский – «мракодухновенный пророк», как называет его «Незнакомец» в одном из своих фельетонов1, это мы уж слышали несколько раз, только в других вариантах: но что «Домашняя беседа» есть «новейшая книга Левит» – это мы только теперь узнали. Впрочем, если принимать эту выходку фельетониста просто, как она есть, без задней мысли, то тут ничего нет ни оскорбительного, ни даже остроумного. Книга Левит, как известно, входит в состав Пятикнижия Моисеева и признается всеми христианами книгою богодухновенною; следовательно, сопоставление ее в «Домашнею беседою» может служить последней скорее к чести, чем к бесчестию: но если эпитет «мракодухновенный», приданный редактору оной, отнести и к автору книги Левит, то, по отношению к последнему, это будет кощунство, а по отношению к первому – оскорбление. Мы однако ж ни на то ни за другое не намерены вчинять иска, до чего в последнее время стали такими охотниками наши борзописцы; а желали бы только услышать от бойкого фельетониста: мракодухновенно ли то, что дает публике в своем журнале мракодухновенный редактор? Непременно так; ибо только древо доброе плоды добры творит, а злое древо плоды злы творит. Скажите же, что есть мракодухновенного в статьях «Домашней беседы» хоть, примером, за истекающий год? Вот перед вами Уроки из деяний и словес Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, за-

нявшие место в двадцати четырех выпусках; вот Письма

одуховной жизни, начавшиеся с 33-го выпуска и имеющие продолжаться до конца текущего года, – те и другие принадлежат перу одного из уважаемейших наших архипастырей и истинно православного богослова: неужели у кого-нибудь достанет духу сказать, что все это плод мракодухновенности? Вот вам статьи о. Т. Твердынского

орасколе, прекратившиеся до времени и снова имеющие

1  С.-Петерб. вед. 1870 г. № 287.

406

Раздел III. ПРОГРАММНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА, ПОЛЕМИКА

печататься в «Домашней беседе», – что ж, и это мракодухновенность? Журнальных заметок помещено всего три: но каждая из них есть драгоценное приобретение ученой литературы, особенно последняя из них, принадлежащая г. Цареградскому, давно знакомому читателям нашего журнала под псевдонимом «Константинопольского». В первых выпусках за текущий год помещена целая драма в стихах: Марфа Посадница, – докажите же, господа, хоть нарочно, что она плод мракобесия и никуда не годится! Вы же охотно анализируете все, что ни появилось бы в других журналах, – что ж вы не удостаиваете вашего внимания многолетний, добросовестный труд? Подумайтека, не вы ли больны мракобесием, которое мешает вам относиться беспристрастно даже и к тем произведениям, которые принадлежат перу нелюбимого вами человека? А «Врачебный отдел», столь богатый своим содержанием, столь полезный для всех и каждого, заведываемый человеком, всей душою преданным науке, разгоняющим мрак повсюдного невежества в известной сфере его деятельности, – неужели и это гнилой плод мракодухновенности? А «Иностранное обозрение» мракодухновенно, что ли, знакомит читателей с событиями, совершающимися в цивилизованном мире? А «Басни» г. Незамая чем мракодухновенны? Вот в отделе «Блесток и изгари» действительно мало первых и гибель последней: но в этом виноват уж не редактор, а усердные распространители мрака и присяжные поставщики всякого рода изгари. Нет, господа порицатели, «Домашняя беседа», став на рубеже, разделившем нашу бедную литературу, в течение тринадцати лет не отступила ни на йоту от принятого ею направления, не мирволила ни нашим, ни вашим, твердою рукою держала поднятое ею знамя Веры православной и, благодаря Бога, приучила помаленьку к серьезному чтению и тех, которые потеряли было вкус к нему, напуганные рутиною преж-

407

В. И. Аскоченский

них духовных журналов наших и летанием за облаками

итуманами ваших доморощенных догматословов и моралистов. Она раскрыла, насколько то возможно, пустоту и ничтожество корифеев современной стихийной мудрости, воистину мракодухновенной, и перед читателями ее все эти Бюхнеры, Фогты, Молешотты, Дарвины и tutti guanti стоят в дурацких колпаках с длиннейшими ушами. «Домашняя беседа» никогда не говорит от своего чрева, но всякую мысль подносит к зерцалу евангельской истины

иосвещает ее тем светом, который идет от Света истинного, просвещающего всякого человека, грядущего в мир; значит, упрекнуть «Домашнюю беседу» или редактора ее мракобесием и мракодухновенностью может только тот, кто сам страдает тем и другим. Не трубя перед собой, мы легко могли бы указать и доказать, что влияние «Домашней беседы» не осталось бесследным и на всю нашу журналистику: для этого стоило бы только раскрыть журналы

игазеты первых годов истекшего десятилетия и сличить, что писано было тогда и что пишется и печатается теперь. За весьма немногими исключениями, почти все запели по камертону «Домашней беседы», чему, впрочем, и быть надлежало; ибо правда не камень, в воде не тонет; ибо света солнечного не в состоянии затемнить нетопыри, как бы ни сновали они перед солнцем; и бои у отрицателей правды головы не клином сошлись.

Предобъявление

«Пишите что-нибудь повеселей, и у вас будет в десять раз более подписчиков».

«Если бы вы, с самого приезда в Петербург, попали не в общество Бурачка с компанией, то мы имели бы под вашим руководством великолепный сатирический журнал, и вы лопатою загребали бы деньги».

408

Раздел III. ПРОГРАММНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА, ПОЛЕМИКА

Так говорили мне два господина, оба не получающие «Домашнюю беседу» и однако ж оба охотно прочитывающие казовый конец ее, «Блестки и изгарь».

«Друзья мои, – отвечал я тому и другому, разумеется в разное время. – Если бы я не помнил последняя своя; если бы не был убежден, что за всякое праздное слово, особенно печатное, придется отдать ответ на Страшном Суде Христовом.

Если бы не боялся участи того раба, который данный ему, какой бы там ни был, талант закопал в землю или и еще того хуже – в грязь, – я предупредил бы все эти «Гудки», «Искры», «Занозы», все «Листки» и «Газетки» и, набрав себе литературных клоунов из кабацких подвалов и трактирных трущоб, взял бы в руки хлыст с навязанными на хвосте его радужными бумажками и заставил бы их коверкаться на журнальной арене, сам подавая им в том пример. Я знаю, что охотников до кривляний у нас ох как много, что ловким плясунам на каком бы то ни было канате далеко вольготнее жить и благоденствовать, чем честному

ихристиански-добросовестному труженику мысли и слова, но сила в том, что я с ребячества привык смотреть на литературу как на высокое служение человечеству и убоялся злоупотреблять даром Божиим – словом. А убеждений, сросшихся с душой моей с самого детства, воспитанных и возращенных наукою, etsi fractus illabatur orbis, и если бы отецлжипредлагалмневсеобольщениямира, –яизменить не могу… Я помню, что придет и для меня очередь слечь на одр смертный, и как ни стараюсь быть осторожным, а все чувствую, что пред тускнеющим взором моим станут угрожающими призраками многие строки, начертанные моею рукою, и одна только молитва да будет тогда на устах моих:

Господи, не вниди в суд с рабом Твоим, яко не оправдится пред Тобою всяк живый, яко погна враг душу мою… Нужды нет, что сочувствующих убогому моему деланию раз, два

иобчелся: но ведь званных всегда бывает много, а избран-

409

В. И. Аскоченский

ных мало; зато ж эти избранные – все из числа призванных к спасению. Нужды нет, что в течение тринадцати лет журнальной моей деятельности я натер себе мозоли на раменах, таща без всяких пособий и без обязательных помощников тяжелое иго неуступчивой правды, что по смерти моей не на что будет похоронить меня и семейству моему не останется ни пенсиона, ни насущного куска хлеба: верю, что Господь не оставит Своею милостию раба Своего, послужившего Ему по силам своим… Верую, что избранные из званных спешно притекут с благодушным участием к детям того, кто хоть крохами и крупицами питал духовно и их самих, и детей их… Грустно, грустно, друзья мои, заглядывать в будущее!.. Нужды нет, что меня в течение тринадцати лет поносили и злословили всеми способами: беда была бы моя, если б меня хвалили мои поносители. Я радовался всегда и буду радоваться до скончания труда моего всем насмешкам и поруганиям, как очистительному для меня средству».

Так, и даже больше того, часто говорил и говорю моим советодателям и в надежде, что Господь не посрамит упования моего, не спущу с рамен моих возложенный на себя крест. Еще не оскудела Русь святая избранниками, жаждущими слова правды евангельской; еще есть для кого потрудиться и поработать; не дадут умереть с голоду волу молотящу, и побелевшая голова моя не склонится перед лохматыми головами юных новаторов, драпирующихся в дырявую хламиду цивилизации и прогресса. Возлож руку на рало и, не отнимая ее в течение тринадцати лет, не оглянусь вспять, и с знамением креста Христова пойду и в четырнадцатое лето моей деятельности с тою же энергией, с тою же неуступчивостию духу времени, какою закалено все существо мое изучением Слова Божия и многолетней опытностью. Лишь бы было кому читать, а писать будем…

15-го августа <1870 >

410