Askochensky_V_I_Za_Rus_Svyatuyu

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

были в том, что Софьин более или менее виноват. Самые миролюбивые и от роду не застрелившие воробья поднялись на дыбы, обвиняя Софьина в нарушения законов, так называемой чести. Хотя и все считали Чикарского ничтожным болтуном: но на этот раз выслушивали его охотно, досадуя лишь на то, что пан Чикарский крепко противоречил в своих показаниях и одному говорил то, другому иное. Племянничков тоже много вредил репутации давнишнего своего приятеля, принимая, где случалось, его сторону и защищая весьма слабо, – обстоятельство, вряд ли не опаснейшее всякой лжи и открытой клеветы. Дамы, почти все без исключения, приняли сторону Пустовцева, особенно те, которые любили в стихах воззвания к луне и мечте, а в прозе пылали запретною страстию к Правдиным и Печориным. Сам его превосходительство изволил найти, что Софьину следует просить извинения у благородного своего противника и при свидании с Софьиным, изложив красноречиво превосходительные свои обязанности и напомнив ему в серьезном тоне о требованиях чести, изъявил свое неудовольствие; ее превосходительство, страстная поклонница Героя нашего времени, решительно объявила, что Софьин – человек, не стоящий внимания, и что дело его не может обойтись без крови, вследствие чего тогда же отдала приказ не принимать Софьина.

Пустовцев торжествовал.

Состоя из одного лишь приличия членом Клуба, учрежденного в Дворянском Собрании стараниями Клюкенгута, который всеми силами и мерами хотел оживить мертвенный остов губернского народонаселения, Софьин почти никогда не бывал в оном. Напрасно неизменные клубисты резонировали перед ним, доказывая, что Клуб создан не для карточной лишь игры, а что там легко найти пищу для ума и сердца, перечитывая, например, газеты и журналы, Софьин не желал являться в Клуб за такою пищей, и только аккуратный платеж, положенный

281

В.И. Аскоченский

скаждого Члена, не позволял Старшинам вычеркнуть его из списков­.

Но в один ближайший вечер, после известного происшествия, Старшины, Члены и Гости Клуба с удивлением увидели Софьина в Клубской зале. Сидевшие за картами привычные посетители подняли головы и переглянулись между собой как-то значительно. У некоторых столов минуты уж через три послышались вопросы: чей ход? или кому сдавать? – доказательство, что появление Софьина не было что-либо обыкновенное, а развлекло внимание даже записных поклонников ломбера, ералаши и преферанса – этой «однообразной семьи скуки и безделья». Зато минут через пять все уже сидело в прежнем положении, и ничто не могло пробудить замкнутую в себе пассию людей положительных.

Софьин подошел к одному из столов, вокруг которого сидело известное число особ, более ему знакомых. Он протянул руку тому из них, который, раскинув карты, сидел лишь в созерцательном положении; этот с своей­ стороны сделал то же и, несмотря на известную всем привычку жать чужую руку до синих пятен и трясти ее без милосердия, прикоснулся к руке Софьина, точно к раскаленному железу. Другие же господа, сидевшие за тем же столом, даже не подняли глаз, как бы не замечая того, к кому не так давно наперерыв бежали чуть не с распростертыми объятиями. Софьин, постояв немного около играющих, улыбнулся и медленно отошел от стола.

–  Бессовестный! – сказал, ставя ремиз, господин, чрезвычайно похожий на майора Ковалева до отыскания потерянного им носа. – Как это он смел явиться в общество людей благородных?

–  Дерзость неслыханная! – подтвердил другой господин, собиравший карты.

–  Надо сделать распоряжение об исключении его из Клуба, – заключил господин, похожий на майора Ковалева.

282

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  Надо, непременно надо! – повторили все хором. Софьин, разумеется, не слышал такого остракизма. Он

в эту пору вел разговор с Трухтубаровым, тем самым, что рассуждал о поэтах-то и носил Владимира в петлице. Разговор происходил близ другого карточного стола. Сдача следующей игры отложена до окончания разговора; играющие сидят в разных положениях – кто облокотясь на стол, кто повалясь на покойном канапе.

–  Да расскажите, пожалуста, – спрашивал Трухтубаров, – как это было?

–  К чему такое любопытство? – отвечал Софьин с легкой улыбкой.

–  Помилуйте, как к чему? Толков такая пропасть, что, право, не знаешь, чему и верить.

–  Чем больше, тем лучше. Каждый может выбрать себе любой по своему вкусу.

–  Но нам бы хотелось от вас слышать, от вас самих, – сказал господин язвительного свойства.

–  Напрасно. –  Почему же?

–  Хоть бы потому, что слушатели мои весьма естественно должны предположить, что в этом деле я не могу быть беспристрастным рассказчиком.

–  А очень любопытно было бы послушать, как бы повернули вы в свою пользу дело, которое, по убеждению всех, от начала до конца говорит против вас.

–  Для этого у меня есть один способ. –  Какой же это-с?

–  Молчание.

–  Знак согласия?

–  Пожалуй, хоть и так.

–  Но понимаете ли вы, с чем?

–  С тем, что вы, господа, оставив важное дело, занимаетесь пустяками, – с улыбкой сказал Софьин. – Не желаю мешать вам, – прибавил он, медленно отхода от столика.

283

В. И. Аскоченский

–  Какой дерзкий! – заметил Трухтубаров, глядя вслед Софьину.

–  А знаете ли что, – сказал господин язвительного свойства, приподнимаясь на канапе, на котором он лежал почти врастяжку, – не проучить ли мне этого наглеца?

–  И, полноте! – отвечал господин, смахивающий на Ноздревского зятя.

–  Нет, в самом деле, что ж это такое? Какой-нибудь там... смеет говорить нам в глаза такие дерзости, – продолжал господин язвительного свойства, более и более приходя в азарт.

–  Да что ж дерзкого в его словах? – возразил господин, смахивающий на Ноздревского зятя.

–  Вам хоть плюй в глаза, все Божья роса!

–  Ну, не знаю, Александр Абрамыч; до сих пор мне не плевали в глаза, и потому я не могу судить, точно ли плевки имеют сходство с Божьей росой, а вот вас так можно спросить: какого вкуса тумаки, которыми недавно накормили вас у Дерабальского в ресторации армейские офицеры.

–  Полноте, полноте, господа! – перебил Трухтубаров. – Благородным людям стыдно считаться тумаками и плевками. Что кому за дело, что кума с кумом сидела? Предлагаю вам средства к примирению; первое – не обращать никакого внимания на эту сволочь – Софьина, второе – продолжать пульку и третье... эй, послушай! – крик- нулонпроходившемуофицианту,–бутылкушампанского! Расходы однако ж пополам, господа!

Такие действительные меры примирения очень понравились входившим уже в азарт игрокам, и они стали продолжать полезное занятие в мире, ладу и согласии. Благородные люди!..

–  А, мусье Софьин! – кричал Ермил Тихоныч Ерихонский, привилегированный весельчак и остряк города В., – вас ли я вижу?

284

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  Меня-с.

–  А я ведь полагал, что вы убиты.

Гости Клуба, до которых долетели эти слова привилегированного остряка, одни отошли подальше, а другие, сидевшие у ближайших столиков, уткнули носы в карты и подсмеивались исподлобья. Софьин все это видел; лицо его покрылось багровыми пятнами справедливого негодования; он чуть было не пустил подсвечником в голову остряка: но эта вспышка продолжалась лишь несколько секунд. Он снова принял заранее рассчитанный тон равнодушия и сказал с спокойной улыбкой:

–  Вы, конечно, плакали б тогда по мне!

–  Плакал бы? Мало того, что плакал бы; стихи написал бы на смерть вашу.

–  Видите,сколькохлопотнаделалабывамсмертьмоя! Безбожно же было бы с моей стороны доводить вас до того, к чему вы так мало привыкли.

Но довольный своим остроумием, Ерихонский не счел нужным продолжать разговор с Софьиным и, сделав ногою какое-то мудреное па, отошел прочь.

–  Мое глубочайшее почтение-с! – сказал Созонт Евстафьевич Тошный, который между прочими отличительными качествами имел еще одно: непобедимую охоту давать советы и принимать, по его словам, во всяком смертном искреннее участие.

–  Здравствуйте, Созонт Евстафьевич, – отвечал Софьин, подавая руку, которую Тошный пожал обеими креп­ ко накрепко.

–  Как ваше здоровье? –  Как видите, здоров.

–  Ну, не говорите! Вы страх как переменились. –  Будто?

–  Могу вас уверить.

–  Однако ж я не чувствую этого.

285

В. И. Аскоченский

–  Ну, не говорите! Вы, извините, точно из гроба подняты­.

–  Дурно ночь спал, да и после обеда не успел отдохнуть.

–  Ну, не говорите. Вас мучит душевное беспокойство, этакая... понимаете, болезнь моральная. Уж я знаю-с.

–  Если знаете, спорить не стану и почитаю себя обязанным благодарить вас за такое глубокое внимание ко мне.

–  Надо быть твердым, Владимир Петрович, надо быть твердым; в жизни человеческой мало ли что слу­ чается, – да-с.

–  Очень хорошо это знаю.

–  Ну, не говорите! Иное даже трудно и предвидеть. Пример недалеко. Предвидели ли вы такую неприятность, какая произошла между вами и Пустовцевым? А вот же произошла. Но против распоряжения судеб нельзя спорить – да-с. Надобно вооружиться великодушием и перенесением ударов несчастия.

–  Да с чего же вы взяли, что я унываю?

–  Оно и то сказать, есть от чего и унынию предаться, есть от чего. Это дело... дело... не такого сорта.

–  Однако ж позвольте вам сказать, что вы на этот раз ошиблись.

–  Ну, не говорите. Я ошибиться не могу, уверяю вас

вэтом. Нет-с, батенька, поживите-ка с мое, так и будете читать людей, как по писаному.

–  Поздравляю вас с такой опытностью.

–  Да-с, это уж так! Однако знаете ли что? Отойдем-ка к сторонке: я хочу поговорить с вами по-дружески.

Иподхватив Софьина под руку, Тошный потащил его

вгазетную комнату, где также встретили Софьина неприязненные взгляды и двусмысленные улыбки.

–  Вот видите ли, Владимир Петрович, – заговорил Тошный, расставив ноги и держа его за пуговицу сюрту-

286

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

ка, – дело ваше с Пустовцевым бросило на вас, так сказать, тень. Тут надо теперь умом поработать, да-с, крючок поддеть, на удочку, то есть, поймать, чтоб он, знаете, ни туда ни сюда, дуэль ему этакую задать... по-нашенски, понимаете?.. В делах-то он, я вам скажу, простоват и крайне неосторожен, так вы… того... подстерегите какой-нибудь промах этакой, да и в пику ему, в пику через высшее начальство, чтоб он, понимаете, знал да ведал, чувствовал да разумел. Ей-ей, правда-с!

–  К чему вы говорите мне это, Созонт Евстафьевич? – сказал Софьин с маленькой досадой.

–  Да ведь нельзя ж этого дела так оставить!

–  Послушайте, если я отказался стать с Пустовцевым на барьер при рукоплесканиях света, то неужто соглашусь даже подумать когда-нибудь затеять против него борьбу постыдную, низкую, которая в тысячу раз хуже, чем из-за угла ножом пырнуть?

–  Ну, не говорите! Я знал весьма многих почтенных мужей, которые этим средством лучше и чувствительнее всякой там дуэли давали себя знать своим противникам.

–  И на здоровье им!

–  По мне, вот это и есть настоящая дуэль! И опасности никакой, и имя честное не страдает.

Софьину становилось даже дурно от таких благоразумных советов. Чуть-чуть не послал он к черту своего собеседника и думал, как бы избавиться от него поприличней.

–  Вы долго тут останетесь? – сказал он так, чтоб сказать что-нибудь.

–  Нет-с, сейчас домой. Я думал встретить тут Авксентия Павловича; нужно посоветовать ему там кое-что; некстати осторожен да и щекотлив немножко, вот не хуже вас. С правдою, батенька, теперь далеко не уедешь.

–  А супруга ваша здорова?

–  Покорнейше благодарю-с. Саша у меня все дома; скучает, бедненькая. Ведь без меня ни-ни, никого не при-

287

В. И. Аскоченский

мет; такая застенчивая и робкая. Да, кстати вот напомнили! Зачем же нас-то, нас-то вы забываете? Побойтесь Бога! Мы с женой люди простые, обычаев светских не знаем, амбицией не занимаемся; стало быть, какая нам нужда до того, что говорят там о вас разные другие? Мы всегда вам будем рады. – А, мое почтение, Авксентий Павлович! – вскричал Тошный, завидев господина в двойных очках и куцем парике, худо прикрывавшем остаток курчавившихся на затылке волос. – До свиданья, любезнейший Владимир Петрович! Извините!

Софьин готов был расцеловать этого господина, который так впору подоспел к нему на выручку и избавил от такого милого собеседника. Он остался на том же месте. Болезненно ныла растерзанная душа его; такие минуты уносят у человека десять лет жизни!..

В швейцарской раздался дружный хохот. С шумом ввалились в залу несколько молодых людей; впереди их выступал Племянничков с смеющимся лицом и с самыми гулливыми манерами. Вся эта ватага направилась к комнате, где был Софьин. Шаг через порог – и веселая физиономия Племянничкова сделалась серьезною и важною; он слегка поклонился и круто поворотил назад. Софьин вздохнул глубоко-глубоко... Медленно присел он к столу, заваленному газетами, еще медленней протянул руку и машинально захватил вместе Constitutionel и «Русский инвалид». Пробежав глазами первый, он продолжал читать последний и, казалось, остановил особенное внимание на известии об отъезжающих.

Так прошло более часа, и никто не подошел к Софьину, никто не сказал ему даже официального привета. Всякий, заглянув в газетную, повертывался и уходил прочь. В самой зале как будто пролетел тихий ангел...

Вдруг в той же зале послышался громкий голос Небеды: «Где? не может быть!», и в ту же минуту Онисим Сергеевич стал лицом к лицу с Софьиным.

288

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  Что вы тут делаете? – сказал Небеда. –  Читаю.

–  Читаю, – в Клуб ходят не за тем, чтоб читать, а время проводить приятно.

–  Я и провожу его приятно.

–  Хороша приятность! За книгами-то? Я только и читаю их, что на сон грядущий. Удивительное действие производит; что твои порошок сонный. Пойдемте-ка в залу!

–  Я уж там был.

–  Да что ж букою-то сидеть?

–  У всякого своя манера, Онисим Сергеевич.

–  Это не ваша манера, позвольте наконец сказать вам. Вы хандрите, вот и все! Да полно! Плюньте на всех и на вся. Я вам сказал, что все переверну, ну и переверну. Дайте лишь срок.

–  Много хлопот будет, Онисим Сергеевич. Общественное мнение – не кукла, которую ребенок то одевает, то раздевает по произволу. Не в досаду вам, Онисим Сергеевич, скажу; тяжела жертва, которую я принес вашему спокойствию!..

–  Что ж это? Вы раскаиваетесь?

–  Это чувство мне недоступно. Раскаяние есть следствие необдуманности; а на что я решился раз, тому и быть так, что бы ни вышло из того. Если промахнусь, выбраню себя, приму это за урок на будущее время и дело с концом.

–  Да что вас обидели тут, что ли?

–  Нисколько. Все держали себя, как должно.

–  Нет, видно, не как должно! Да вот я сейчас разузнаю. И проворно повернувшись, Небеда исчез из газетной.

Софьин вскочил, чтоб удержать его, даже крикнул ему вслед: но Небеда, не оборачиваясь, махнул головой с видом решительным и оставил Софьина посреди комнаты с протянутыми вперед руками.

Первым, на кого обрушился Небеда, был тот господин язвительного свойства, который вызывался проучить

289

В. И. Аскоченский

Софьина­. К несчастию своему, этот храбрец не поудержался и повторил несколько слов в духе прежней своей реплики. Небеда ринулся на него, как коршун на цыпленка, и в пух разщипал его, не стесняясь ни в выражениях, ни в громогласии. Досталось и Трухтубарову, и Ерихонскому, и Тошнину, досталось всем, кто имел неосторожность подойти в эту пору к кружку, образовавшемуся около Небеды. Голос его раздавался во всех соседних комнатах, и даже официанты высунули из буфетной свои осклабленные физиономии.

Софьин слышал все до единого слова. Бледный, встревоженный, он твердыми шагами вошел в залу и, взяв за руку Небеду, сказал окружавшей его толпе:

–  Я очень сожалею, господа, что появление мое здесь сделалось поводом к раздору между вами. Уступаю всем безвозмездное право переценивать и бранить меня, сколько угодно: но об одном прошу – не обижайтесь горячим словом Онисима Сергеича, и еще – если станете судить меня, то забудьте одно имя, уважение к которому вы должны иметь все как люди благородные. Прощайте, господа; говорю, прощайте, а не до свидания!

И, пожав руку Небеды, Софьин шибко пошел вон из Клуба. Но в дверях чуть не столкнулся он с Пустовцевым: отступив друг от друга, они остановились на одно мгновение. Софьин посторонился, и Пустовцев, взбивая лохматые волосы, вошел в залу, небрежно переваливаясь

сноги на ногу.

Идолго потом досужие языки теребили честь, имя и каждое слово Софьина, и долго еще служил он предметом насмешек и язвительных порицаний. Пульки окончательно расстроились, что также подало повод записным игрокам побранить Софьина за его неуместное появление.

А что же Софьин?.. О, не приведи Бог никого быть на его месте!.. Свет-инквизитор жесточе и изобретательней изверга Торквемады истерзал, измучил свою жертву!..

290