Askochensky_V_I_Za_Rus_Svyatuyu

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

Вот уж более недели, как опущены шторы у окон квартиры Софьина; более недели, как никто не потревожил подъездного колокольчика, да и самого жильца не видать что-то нигде. Особы, которые имеют страшную охоту все выпытывать да выведывать, начали уже беспокоиться, и некоторые даже рисковали подсылать горничных и лакеев поразведать немножко, хоть бы и окольным путем, как, дескать, что и почему? Спрашивали наконец и Небеду, но и от него ничего не узнали: одних Онисим Сергеевич вовсе не удостоивал ответом, другие услышали от него только какое-то бормотанье под нос, а иным он просто говорил: «Убирайтесь, пожалуста!» – и только. Сам автор не знает, как доложить читателям о том, что намерен предпринять Софьин. Одно только удалось нам подметить, что на другой день после клубской истории он посылал Никиту в Казначейство и потом через час на почту с каким-то пакетом. Встретившийся с Никитою повар Трухтубаровых, состоявший с ним в дружеских связях и родной брат Кици – предмета нежной страсти его, полюбопытствовал было узнать адрес на пакете, но Никита отвечал только: «Не утруждайтесь, Михайла Кирилыч, нельзя-с. Посылаем в американские земли, чтоб клубники оттуда прислали-с. Катерине Кириловне наше глубочайшее-с». Вот и все сведения о Софьине; больше не имеется. По уважению таковых обстоятельств, мы поневоле должны оставить на время Софьина и заняться другими действующими лицами нашего рассказа.

Онисим Сергеевич напрасно так много беспокоился о здоровье своей Marie. Доктор из своих лишь видов и для того, чтоб придать более ценности своему искуству, навязал пациентке своей опасную болезнь, а в сущности, это было не более как нервическое раздражение. Дня три Marie пролежала в постели, да и то лишь потому, что так предписал доктор и что ей не неприятно было видеть себя

291

В. И. Аскоченский

предметом особенной заботливости и предупредительного ухаживанья всего семейства. К тому ж она смекнула, что болезнь эта очень кстати избавляла ее от разных домашних сцен, которые иначе неизбежно последовали бы по горячим следам известного происшествия. Под теплым одеялом, никем не беспокоимая, Marie могла свободно давать волю разным думам, соображениям и девическим мечтаниям. Самолюбие начинало напевать ей, что в сцене, происшедшей между Пустовцевым и Софьиным, она была лицо немаловажное, что ей даже позавидовать можно, потому что происшествия такого рода бывают лишь из-за таких, которые стоят далеко выше прочих смертных, что в Петербурге, как проговорилась однажды Соломонида Егоровна, почти всякий день случаются такие истории, нисколько, впрочем, не роняющие репутаций прекрасного пола, а напротив, дающие счастливицам громкое название львиц. Мало-помалу Marie начала считать себя героиней какого-то романа. Рассуждения и тайные внушения Пустовцева и тут делали свое дело: стоило только прибегнуть кпамяти,чтобнайтиловкиесофизмы,которымиПустовцев умел убаюкивать крикливый голос совести и оправдывать всякую неосторожность своей жертвы, увлекая ее к чемуто более страшному. Дерзкие выходки его против человека, ничем его не оскорбившего, уступали в воображении Marie бойкой решимости и отваге его, которые всегда имеют особенную прелесть в глазах молодежи. Зоркая наблюдательность Софьина час от часу становилась противною самолюбию Marie, и под конец своей импровизированной болезни она сама уже готова была мстить докучливому аргусу злой насмешкой и кровавым упреком. Она находила в отваге своего поклонника решительное доказательство глубокой привязанности к себе и с нетерпением ожидала позволения выйти из своего лазарета, чтобы приступить к развязке происшествия, так взволновавшего ее ум юный и заставившего сильнее биться неопытное сердце. Одно бес-

292

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

покоило Marie – это гнев отца и недовольство его Пустовцевым на первых порах. Она не могла не слышать нареканий и угроз, которыми Онисим Сергеич щедро осыпал этого губернского льва; она не без трепета взглядывала на отца, когда он, суровый и задумчивый, входил в ее комнату, и ежеминутно ожидала рассказа о какой-либо более или менее неприятной встрече с Пустовцевым. Хоть ей и хорошо была известна нерешительность отца и любовь его

кней: но все-таки она опасалась его мгновенных вспышек, от которых значительно могла пострадать желаемая развязка героически начатого ею романа.

Что касается до Соломониды Егоровны, то она была слишком... как бы это сказать... тупа, что ли, чтоб понять толком что-нибудь в этом деле. Сначала оно ошеломило ее, но потом она попробовала пригнать это происшествие

ксвоей любимой аристократической мерке, и вышло хорошо. Соломонида Егоровна даже рада была тому, что теперь будет говорить о ней весь город и что ее Marie может сделаться предметом зависти таких-то. Вообще, эта барыня готова была шлепнуться в грязь всем корпусом, лишь бы заставить говорить о себе публику. Она даже удвоила внимание к Marie и стала питать к ней что-то вроде уважения; крепко хотелось ей на первых порах упрекнуть дочь свою в какой-то неосторожности; но, поразмыслив на досуге, она никак не могла дать себе отчета, в чем состояла эта неосторожность, и поступила ли бы она сама иначе, если б паче чаяния в стары годы приключилась и с ней такая же притча. Так дело и осталось. Соломонида Егоровна благоразумно решила ждать развязки, предоставив себе удовольствие отпустить на этот случай несколько подготовленных и давно уже мучивших ее высокопарных сентенций.

Сказать по правде, так и Онисим-то Сергеевич порядочный колпак. Мы слышали разговор его с Софьиным – это странное сочетание истинного родительского чувства

293

В.И. Аскоченский

снепостижимой и непростительной беспечностью; были свидетелями горячего, но не совсем благоразумного заступничества его за Софьина пред посетителями Клуба: но на том ведь все и кончилось. Онисим Сергеич, пойманный врасплох таким неожиданным событием, напал на одну мысль – помешать дуэли, которая могла повредить репутации Marie, не подумав о том нисколько, что «злые языки страшнее пистолета» и что имя его дочери все-таки будет гулять в толпе, изорванное сплетнями, клеветой и насмешкой. Он безошибочно рассчитал на благородство и твердость нравственных правил Софьина: но и тут опять не поразмыслил о той великой жертве, какую заставляет приносить человека, живущего в обществе и неизбежно подчиненного его драконовым законам. Достигнув желаемого, хоть и с ущербом чести и спокойствия неосторожноснисходительного человека, Онисим Сергеич успокоился, а перебранка с клубскими почти убедила его в том, что главное с его стороны уже сделано, что осталось уж пустое – разбить враждебные Софьину мнения, засевшие по углам гостиных и в тиши кабинетов. Но одному только Небеде не могла быть понятною ошибка такого взгляда... Растратив весь запас энергии, Небеда пустился кстати и некстати декламировать апологии Софьину и, не видя возражений и горячих реплик, сам начал помаленьку ослаблять сильные места своих апологий, думая этим окончательно преклонить противников на сторону своего protegée, и кончил тем, что и сам сделался смешным, и Софьина с ног до головы облепил грязью. В первые дни, встречаясь с Пустовцевым, Небеда отворачивался от него и даже не хотел приподнимать шляпы на его вежливый поклон, – и опять попал в смешную ошибку, показав себя разобиженным ребенком. Не далее однако ж как через неделю, на четверге у Трухтубаровых, Небеда, по нарочитому старанию хозяина, уселся с Пустовцевым в страстно любимый им ералаш и к концу игры весело уже разгова-

294

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

ривал с своим недругом; ибо Пустовцев, всегда ловкий и находчивый, умел и в этот раз подделаться к Небеде, то открывая ход с той карты, которая решительно наклоняла игру в пользу Онисима Сергеевича, то делая намеренные ошибки, от которых Небеда приходил в восторг и уверял всех и каждого, что он не узнает Валериана Ильича и что теперь он – Небеда – просто непобедим. После ужина, когда Онисим Сергеевич, под влиянием любимого им лафита, начал говорить о Софьине, расчетливый Пустовцев изъявил сожаление о происшедшем между ними так кстати, обвинил себя, по-видимому, так искренно, что Небеда крепко пожал ему руку и просил забыть все и даже, если можно, помириться с Софьиным. Все видевшие и слышавшие это в один голос назвали Небеду простофилей, а Пустовцева – умным и ловким человеком.

В семействе своем Онисим Сергеич тоже сбился, как говорит Созонт Евстафьевич Тошный, «с пантелыку». Первый день он бродил по комнатам, будто потерянный, сердито поглядывал на всех, отбивая тем у всякого охоту заводить с ним разговор, и угрюмо принимал предупредительные услуги Соломониды Егоровны, которая, и без умысла, рассыпалась перед ним мелким бесом. Несколько раз подходил он к постели, на которой лежала Marie; физиономия его выражала при этом что-то решительное, но больная боязненно взглядывала на отца, и мгновенно изчезало с лица его грозное выражение; взяв руку любимой дочери, он наклонялся к ней и спрашивал тихим и мягким голосом: «Ну что, лучше ли тебе, Маша?» От радости не знал старик, что и делать, когда Marie вышла в первый раз после болезни в гостиную. Сказать по правде, и хороша же она была! Спальный чепчик так мило шел к этому немножко побледневшему личику; белый подроман, стянутый пунцовым кушаком, так обольстительно драпировал свободными складками ее чудесную фигурку; уютненькая ножка, шаловливо высвободившись из просторной туфли,

295

В. И. Аскоченский

так живописно рисовалась на голубом фоне мягкого ковра, что и не отцовское сердце растаяло бы, как лед среди лета. Зато ж и Онисим Сергеич был сам не свой: он садился возле дочери, обнимал ее и целовал так нежно, что Marie не могла удержаться от слез. Сам старик однажды чуть не расплакался и в каком-то опьянении задушевного восторга почти прокричал: «Выздоравливай, Маша, право, выздоравливай! Пир задам! Всех приглашу, кого только пожелаешь! Знать не хочу никого и ничего!»

Одна лишь Елена верней всех понимала сущность этого дела: видела и ошибки отца, и заблуждение матери, и опасное увлечение сестры. Попробовала было она как-то раз заикнуться об этом, но ее уняли, заметив, что это не ее дело; а маменька прибавила еще, что в ней действует зависть и что сердце у ней каменное... Нет ничего хуже положения старшей сестры, считающей себе пять или шесть единиц свыше двух десятков лет, когда она видит, что младшая сестра, которую не так давно она ставила в угол, уже поднялась на ноги и сделалась предметом ухаживанья отборной молодежи и особенного внимания самих родителей! Ой, mesdames, не будьте слишком взыскательны! Не то и с вами то же станется, что с Разборчивой Невестой дедушки Крылова!..

Но угадайте, кто в семействе Небеды явился открытым и опасным противником Софьина?.. Жорженька. Вы улыбаетесь, читатель, что я ставлю порядочного и солидного человека на одну доску с мальчишкой, не заслуживающим вашего внимания: но позвольте, и крепкое дерево точит презренный червь, и камень-самород долбит ничтожная капля. Так и тут. Припомните только отношения Жорженьки к папеньке и маменьке, и обратно, – тогда вы непременно согласитесь, что он не совсем такой ничтожный противник, каким представляется с первого раза. Marie он терпеть не мог, равно как и она не любила Жоржа, насмешливо прозвав его «надеждою се-

296

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

мейства»: но слово «дуэль» было ему знакомо со всеми подробностями. Не ребяческой голове было обсудить поступок Софьина, когда и седые головы преклонялись пред кумиром общевекового предрассудка. Жорженька понял только, что дуэль не состоялась, а не состоялась потому, что Софьин струсил. В этом убеждении Жорженька, искусно подстрекаемый Пустовцевым, открыто и с ожесточением пошел против Софьина, действуя сначала на маменьку, а потом и на папеньку­.

–  Ах, Онисим, – говорила иногда Соломонида Егоровна, – что это за благородные побуждения у нашего Жоржа!

–  Ото ж, бестия! – подтверждал Онисим Сергеевич, – в военную его, в военную! Там таких любят.

Надо знать, что Жорженька был на самой короткой ноге с Пустовцевым и с наслаждением вдыхал в себя зараженную атмосферу его житья-бытья. Пустовцеву надобен был поверенный, курьер между ним и Marie, и Жорженька как нельзя лучше исполнял обе эти должности. Крайне недовольна была этим Marie, потому что, поверив тайну свою мальчишке, она отдавала себя в его руки, – и Жорженька пользовался этим превосходно. Услуживая Пустовцеву из привязанности, он никогда не отказывался и оттого, чтоб угодить Marie, но зато же, при первой вспышке ее за какую-нибудь дерзость, он давал ей понять, что может повредить ей много, пересказав только отцу и матери о том, что ему известно, – и Marie поневоле должна была пасовать перед своим милым братцем. Впрочем, в этом отношении она действовала гораздо осмотрительней своего поклонника и ни разу не сделала ему никакого поручения по части романической; зато Пустовцев нисколько не стеснял себя перед Жоржем и, снабжая его разными безделками, а иногда и деньгами для секретных расходов, требовал от него всякий день подробного отчета в том, что делала Marie дома, кто у них был и что там говорилось. Жорженька переносил от Пустовцева к сестре своей книги

297

В.И. Аскоченский

спотаенными заметками, вести о том, где она будет и где надеется его встретить и разного рода сюрпризы, состоявшие по большой части в таких вещах, которые имели вид обыкновенного внимания и которые она весьма свободно показывала своим родителям, не находящим в этом ничего особенного. При всем том целей Пустовцева Жорженька не знал и не понимал; раз потому, что об этом и речи никогда не было, а с другой стороны он уже не один урок выслушал от Пустовцева о брачных связях, всегда бесстыдно им осмеиваемых. Ознакомленный приятелем своим с презренным волокитством и с презреннейшим Чикарским и сделавшись Казановой в миниатюре, Жорж и в настоящем поведении Пустовцева видел не более как несколько облагороженное и более трудное волокитство и усердно помогал ему в этом, тайно радуясь унижению и посрамлению гордой и ненавистной ему сестры.

Бедный, бедный Софьин! Кому ты принес великую жертву благородного, но тяжкого самоотвержения!..

Прошел и месяц, и два месяца, а Софьина все не было видно. Он даже бросил и служебные занятия, извинясь какою-то болезнию, за пятьдесят целковых удачно выдуманною знакомым ему врачем. Только некоторые видели его гуляющим в ясные ночи: но никому не удалось сказать ему ни полслова, потому что Софьин всегда выбирал для своих прогулок менее людные улицы и всячески остерегался встречи с знакомыми. Такая игра в жмурки наскучила наконец достойным обывателям города В., и они единогласно решили, что Софьиным заниматься не стоит и потом положили обратиться к другим, более животрепещущим новостям и сплетням.

Раз только удалось как-то Небеде почти силой ворваться к Софьину, но на первом же шагу через порог, поперхнувшись от сигарочного дыма, который тучею ходил по комнатам, Онисим Сергеевич едва мог откашляться и тем совершенно испортил подготовленную речь, в кото-

298

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

рой, по его мнению, заключался убедительный нагоняй Софьину за его отшельничество. Вследствие сего Небеда ограничился лишь тем, что стал жаловаться на колотье в боку и бранить Никиту, что он форточек не отворяет; а холодный и чересчур серьезный вид Софьина отбил у Онисима Сергеича и последнюю охоту пускаться в откровенную речь. Попеняв Софьину сквозь зубы за то, что он забыл их, Небеда проворно ушел от него и дорогою долго бормотал что-то себе под нос, сильно размахивая на ходу руками.

Между тем вдруг, к общему изумлению всех обывателей города В., пронеслась весть, что Софьин оставляет службу, а чрез несколько времени последовало и подтверждение тому в Высочайших приказах. В одну, как говорится, прекрасную ночь затем соседи Софьина видели, как тронулись со двора два тяжело нагруженных экипажа, а на другой день в квартире Софьина толпились барышники, покупавшие разные вещи с вольного аукциона, состоявшего под непосредственным заведыванием грамотея Никиты.

Благочестивые и усердные посетители кладбищенской церкви в первую же затем субботу увидели в храме Божием множество новой утвари и подле каплицы Надежды Софьиной мертвецки пьяного сторожа, который с горькими слезами рассказывал всем, как его высокоблагородие барин изволили прощаться с супружницей и как они изволили наказывать ему беречь каплицу и не напиваться допьяна. «То-ись, другого такого барина не осталось – ей-богу! Бывало и палкой побьет из своих ручек, и больно побьет, коли что в неисправности, али там зашибешь крючек лишний, да уж за то и ублаготворит тебя во всем, eй-богу».

И еще несколько дней поговорил город о Софьине, потом замолк, и имя его изредка вспоминалось лишь в том семействе, которое, благосклонные мои читатели, одно вам осталось для описания и рассказа.

299

В. И. Аскоченский

При сем честь имею доложить в историческом слоге, что Софьин выехал туда, где проживал егосирота-малютка. Пожелаем же, чтоб чувство родительское и ангельские ласки ребенка успокоили и излечили растерзанное сердце и озлобленную душу Софьина...

Глава десятая

Еще задолго до отъезда Софьина Небеды стали жить, что называется, открытым домом. Это случилось по настоянию Соломониды Егоровны, и больше по желанию Marie, которой с некоторого времени Онисим Сергеич не отказывал ни в чем. Превосходное помещение, отличный повар, хорошие (по губернскому) вина, проворная и предупредительная прислуга, всегда открытые столы с заманчивыми надеждами благородным образом залезть в карман ближнего – все это было сильной приманкой для людей положительных, которые понимают настоящее значение жизни. Молодежь к всему этому имела еще и другие привычки. Взрослые дочери – всегда украшение какого хотите дома. Пусть будет папенька барабан, а маменька бубен; пусть дочки будут и не красавицы, но лишь бы были молоды, свежи и мало-мальски образованы, – охотники до ухаживанья за ними непременно найдутся. Пчела ж не всегда вьется вокруг роз и лилий; она садится и на бурьян, и на крапиву.

Онисим Сергеич своими дочерьми мог угодить вкусу каждого. Правда, Елена не отличалась красотой, но она была не глупа, а после реформы, произведенной в семействе Небеды Пустовцевым, сделалась скромней и реже твердила о столице, чем много выигрывала в губернии перед теми, кто разделял с нею скучные антракты между чаепитием и улаживанием карточных партий. Не один из положительных посетителей Небеды отходил потом от Елены в полном очаровании от сведений, которыми она

300