Askochensky_V_I_Za_Rus_Svyatuyu

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

Последнее, действительно, было справедливо, потому что Жорж превосходно понимал, что маменька его после нравоучительной тирадки всегда становится необыкновенно добра и безотказно наполняет щегольской его портмоне. Сам Онисим Сергеевич, по какому-то странному ослеплению, верил, что Жорж – малый с добрым сердцем, хоть и шалопай немножко. «Ну, да это, – говорил он, – только под крылом матушки, а вот как поступишь, брат, в училище, да потянешь лямку на службе, так узнаешь Кузькину мать, в чем она ходит».

Глава пятая

В город В. приехал какой-то заграничный артист удивлять своим талантом непросвещенную и добрую Русь. Известно, что эти господа считают наше любезное Отечество чем-то вроде Калифорнии и, с благодарностью принимая за границей скромные франки и горемычные цванцигеры, от нас непременно требуют полновесных рублей. А мы сдуру-то и платим им, да еще принуждены бываем выслушивать их громкие жалобы на то, что их тут ценить не умеют, что за границей хоть и мало им платят, зато, вишь, они добывают там славу и известность.

–  Славу и известность, – говорил однажды при мне старый полковник, – взявший для падчерицы своей, да кстати уж и для себя, билет в какой-то концерт, что стоило ему пяти серебрянных рублей: – славу и известность, вишь, оно как! Ну и жили бы там с своей славой и известностью! Так нет же, лезут к нам за бесславными рублями и безызвестными червонцами. То-то и есть-то; видно, и соловьи от своих песен сыты не бывают!

Онисим Сергеевич, встретив у губернатора заезжего гостя, долгом почел познакомиться с ним и, почитая свою Елену тоже не последней артисткой, запросил его к себе. Отказа не было, потому что голодный артист рассчитал

201

В. И. Аскоченский

между прочим на сбыт нескольких билетов через руки гостей и хозяина. Следствием этого было то, что Онисим Сергеевич открыл у себя музыкальный вечер, на который, между многими другими, приглашен и Софьин, уже успевший приобресть ближайшее знакомство с Небедой и даже благоволение самой Соломониды Егоровны.

В назначенный день совсем неожиданно приехал к Владимиру Петровичу перед самым вечером Племянничков, разфранченный напропалую.

–  Нет ли у вас, дяденька, воротничков получше? – сказал он, вынимая из кармана свежие, еще ненадеванные перчатки.

–  Я не ношу их, а что такое?

–  Стало быть, с моими помятыми я не произведу желаемого эффекта.

–  Где ж это? –  У Небедов-с.

–  А вы там будете? –  Как же-с.

–  Приглашены?

–  Нет-с, мы действуем по-аглецки; явимся и без приглашения. А что такое, разве у них бал какой?

–  Бал не бал, но что-то вроде вечера.

–  Тем лучше! значит, я не даром израсходовался на белые перчатки.

–  Какой-то проезжий артист будет играть там.

–  И превосходно! Значит, не будем затрудняться в выборе предмета для приятного conversation. Фу, канальство! Вот разойдусь! – говорил Племянничков, потирая от удовольствия руки. – То есть вы ахнете, дяденька, от удивления моим музыкальным сведениям! А то в самом деле с этой барыней трудно попасть в линию.

–  Ах, да; я давно хотел спросить, ведь вы были у них с визитом?

–  Был-с, как же.

202

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  Что ж вы мне не расскажете, как вас там приняли? –  Да нечего рассказывать. А не вспоминали там ни

разу обо мне?

–  Нет, что-то не помнится.

–  Дурно! Стало быть, не произвел должного впечатления.

–  Напротив, это хорошо; а то я знаю ваши впечатле­ ния-то.

–  Знаете? Ну, так знайте ж; я нагородил там ужаснейших глупостей.

–  Так и есть!

–  Нельзя же-с, дяденька. Можете вообразить, прихожу это, раскланиваюсь, как следует, рекомендуюсь, что, мол, так и так, «проливал в некотором отношении кровь на пользу отечества», прошу удостоить... словом, отрекомендовался, как долг велит, и сел. Только что хотел я затянуть песню о погоде, – мадам Небеда, не дав мне промолвить слова, понесла такую аристократическую дичь...

–  Эх, – крякнул Софьин, нетерпеливо повернувшись в кресле.

–  Пожалуйте ж, дяденька, чем это кончилось. Не желая ударить лицом в грязь, я и себе пустился в аристократические рассказы. Мы с ней объездили весь Петербург, всех вельмож и бюрократов и чуть-чуть не застряли во Дворце.

–  Эх, какой же вы, право! – сказал Софьин, качая головой.

–  Позвольте же, позвольте. Барыня, чувствуя, что от меня так и пышет аристократизмом, сделала умильную рожицу и пожелала узнать, что я за птица. – Так себе, чиновник, сказал я. – Не родня ли вы почт-директору Платону Александровичу Племянничкову? – Никак нет-с. – Каких же вы? – Очень незначительных: мой дедушка был приходским дьячком, а батюшка – штатным смотрителем.

–  Охота же вам плести такие глупости!

203

В. И. Аскоченский

–  А что ж мне было делать? Надобно ж поддерживать разговор.

–  Славно вы его поддерживаете!

–  По всем правилам искусства. От маленьких противоречий, дяденька, зависит интерес разговора.

–  А если она узнает, что вы солгали? –  Скажу, пошутил.

–  С дамой-то? –  Нет, с барыней.

–  Дурно, Федор Степаныч, нехорошо!

–  Зато ж, как опешила моя барыня! Вдруг опустила голос несколькими нотами ниже. Она принялась убеждать меня в самых красноречивых выражениях, что незнатность происхождения совершенно ничего не значит, что это не должно меня беспокоить, что у них есть в Петербурге знакомый генерал, который тоже из поповичей, и что порядочные люди бывают во всяком сословии. Я, разумеется, совершенно согласился с этим и усерднейше стал просить, тоже в красноречивых оборотах, призреть мое ничтожество и бросить взгляд благосклонного внимания...

–  Что вы мне толкуете? Как же таки можно, чтоб она не догадалась из слов, из тону вашего, что вы так дерзко шутите?­

–  Куда ей, дуре! Напротив, моя всеуниженнейшая просьба произвела самое лучшее впечатление! С важностию театральной герцогини госпожа Соломонида представила меня своей дочери старшей, не преминув однако ж тонко заметить, что я не из тех Племянничковых, которых, видите ли, они знали в Петербурге, а из других каких-то.

–  Каких-то?

–  Да, каких-то; так и сказала.

–  Видите? Кто ж вас виноват? Не болтайте пустого! –  Мамзель однако ж ничего. Мы с ней сошлись во

взглядах. Она, изволите видеть, дилетантка, – ну, это и

204

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

мой конек. Мы перебрали с нею всех артистов и всякому из них дали надлежащую оценку. Кстати, дяденька, что это за штука такая – генерал-бас?

–  А что такое?

–  Да она заметила мне, что я должно быть хорошо разумею генерал-бас. Натурально, я сказал, что очень хорошо. А между тем позвольте узнать, дяденька, что это птица какая, опера или книга что ль?

–  Зачем же вы берете на себя знание того, о чем и понятия не имеете?

–  Действительно, черт знает зачем. Так вот с языка сорвалось. Да спасибо Жоржу, подоспел на выручку.

–  Ну, что же, как вы его нашли?

–  Прекрасный молодой человек! После двух-трех слов мы сошлись с ним на короткую ногу.

–  Стоило!

–  И очень стоило. Таких папиросок и у вас, дяденька, никогда не приводилось мне курить. А главное, не стань я с Жоржем в дружеские отношения, то вряд ли бы госпожа Соломонида пригласила меня бывать у них запросто.

–  Поделом вам! не болтайте пустяков!

–  Рассказывайте! Пустяками-то, дяденька, и свет держится.

–  А меньшой вы не видали? – как-то отрывисто спросил Софьин, закуривая сигару.

–  Кого, это меньшой, дяденька? – сказал Племянничков, плутовски прищурясь.

–  Кого меньшой! Marie.

–  Marie... – протяжно произнес Племянничков. – Нет-с, не видал-с.

–  Почему ж? –  Нездорова.

–  Нездорова? – сказал Софьин с значительным повышением голоса.

205

В. И. Аскоченский

–  Ух!

–  Федор Степанович! – серьезно сказал Софьин, вставая с кресла и начиная ходить по комнате, – я не люблю таких шуток.

–  Виноват, дяденька, ей-богу, не буду. Видел, видел! –  Говорите о чем-нибудь другом.

–  Нет-с, надо это кончить. –  Оставьте, пожалуйста!

–  Не могу, дяденька, порядок требует.

Владимир Петрович быстро пошел и, хлопнув дверью, заперся в кабинете.

–  Вот оно и вышло-дышло! – сказал Племянничков, оставшись один. – Однако ж как это странно! Ведь вот и умный человек дяденька-то, а не сумел схитрить, попался. Мудреного, впрочем, в этом я ничего не вижу. Marie, нечего сказать, милая добрая и прехорошенькая девушка, не чета этой... хоть и та ничего себе.... если б не этот проклятый генерал-бас, который совсем сбил меня с толку, мы успели бы очаровать друг друга. Marie, кажется, заметила, как я сконфузился; зато как ловко лавировала она между аристократическим хвастовством своей мамаши и дилетантизмом сестрицы! Главное, то хорошо, что не хитрила и подчас проговаривалась, как настоящая институтка. Я это люблю. Сколько я мог заметить, дяденька-то у ней на счету. Жаль, что я не успел сказать ему этого. Дяденька! дяденька! – заговорил он вслух, приложив ухо к дверям кабинета.

Не дождавшись ответа, Племянничков запел жалобно: «Отворите мне темницу».

Как уж они там поладили, Бог их знает, только на вечер к Онисиму Сергеевичу оба явились вместе. Зала, в которую они вошли, была освещена с собственном смысле блистательно, если принять в соображение огромную люстру, горевшую, словно большой костер, и несколько свечей на столе, заваленном нотами. В зале кочевало несколько фрач-

206

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

ников и губернаторский адъютант с подержанным и вечно улыбающимся лицом. В гостиной сидело несколько дам и мужчин солидного свойства. Откланявшись Соломониде Егоровне, разряженной в пух и в прах, Софьин сел в незанятое кресло; Племянничков поместился близ него, и на минуту прерванный разговор продолжался.

–  Только что ж бы вы думали? – говорила Соломонида Егоровна. – Подъезжаю я к театру, гляжу: Тютюев генерал. Я была совершенно изумлена, полагая его в Тифлисе. Он провел нас в ложу и рассказал нам об этом происшествии.

–  А мне говорили, – сказал господин с Владимиром в петлице, – что, напротив, Лермонтов вызвал.

–  Совсем нет! Кому ж лучше знать, как не генералу? Тютюев говорил, что Лермонтов, бывало, у него по целым часам дожидается приема.

–  Ах, maman! – подхватила Елена, – такой великий поэт – и в приемной! Это ужасно!

–  Да, это действительно, – подтвердила Соломонида Егоровна, – Селифан Никифорович – престранный человек; никакого не обращает внимания на высшее вдохновение.

–  Онсмотрит только напуговицы да на пригонку мундиров; я знаю его! – заметил какой-то отставной военный с преогромными усами.

–  Это решительно проза! – подтвердила Елена. – Imaginezvous, maman, он даже не знает «Демона».

–  Демона? – сказал господин с Владимиром в петлице, – какого это демона?

–  Как, Порфирий Карпович, и вы не знаете «Демона» Лермонтова? – с изумлением спросила Елена.

–  И не дай Бог знать его. –  Что вы говорите!

–  Говорю то, что если б и Лермонтов-то поменьше знакомился с демонами, так его бы не уколотили. А то все эти поэты да стихотворцы с демонами запанибрата, а Господа Бога знать не знают. Оттого и бьют их, как собак.

207

В. И. Аскоченский

Софьин, к сожалению, мало обращал внимания на такой разговор, предметом которого была такая занимательная страница нашей литературы, и притом объясняемая так метко господином с Владимиром в петлице. Он поглядывал в угол, где на канапе сидела Marie, атакованная, как видно, любезностями господина с лохматой головой и с угловатыми чертами лица. Господин тот, положив ногу на ногу, почти лежал на канапе и рассказывал что-то вполголоса, бросая насмешливые взгляды то на того, то на другого гостя. При входе Софьина он нахально вымерял его глазами и сказал Marie какое-то слово; вероятно, это слово не понравилось ей, потому что она с заметным неудовольствием отодвинулась от своего собеседника и стала глядеть в противную от него сторону.

–  Извините, – громко сказал Онисим Сергеевич, входя в гостиную. – Здравствуйте, Владимир Петрович! А, и вы здесь? Хорошо сделали, что приехали сами.

Взоры всех обратились на Племянничкова, который, нисколько не растерявшись, первый подал руку Небеде.

–  Что же? – спросила Соломонида Егоровна. –  А что ж, ничего, – сказал Небеда, – не будет.

–  Кто не будет, папаша? – спросила Marie, оставляя свое место, с явным намерением отделаться от господина с лохматой головой.

–  Кто не будет, – губернатор не будет. –  А Капачени?

–  Капачини будет. Я сам заезжал к нему.

–  А Жорж где? – спросила Соломонида Егоровна. –  Остался у губернатора.

–  Как это так?

–  Да также, заартачился, останусь, говорит, вот и все. Нуиоставайся;там,видишь,детиприехаликгубернаторуто, сыновья, оба уланы, да лихие такие... А не угодно ли, господа, в залу?

208

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

Гости потянулись за Онисимом Сергеевичем.

–  Bon soir, monsieur Софьин, – сказал господин с лохматой головой.

–  Bon soir, monsieur Пустовцев. –  Что это за господин с вами? –  Мой давний приятель.

–  Оригинал, как видно.

–  Почему ж мои приятели должны быть оригиналами? –  Так мне показалось.

–  Если так, то вы, верно, не захотите быть в числе моих приятелей.

–  Га, да вы остряк! – сказал Пустовцев насмешливо, отступив на полшага и вымеривая его глазами.

–  Словцом перекидываетесь! – сказал Онисим Сергеевич, подходя к ним. – Нет, батюшка Валериан Ильич, тут вам взятки гладки. Не на того напали.

И взяв под руку Софьина, Небеда пошел в залу. Владимир Петрович искренно благодарил про себя Небеду, что он так кстати перебил разговор, который легко мог кончиться какою-нибудь неприятностью.

Из франтов, остававшихся в зале, некоторые оказались артистами. За пюльпитрами хлопотала виолончель с физио- номией,будтобысшитойизоднихскладок,точь-в-точьста- ринные фрески; две скрипки и флейта с красно-багровым носом. По всему заметно было, что они затевали положить начало этому вечеру каким-нибудь квартетом.

Владимир Петрович, пущенный Небедою, подошел к Marie, которая с детским любопытством рассматривала щегольскую флейту, повертывая ее в руках и толкуя что-то господину флейтисту, улыбавшемуся весьма нежно и обязательно.

–  А вы умеете? – сказала она Софьину. –  Не мастер.

–  И хорошо делаете.

209

В. И. Аскоченский

–  Как хорошо? – спросил несколько задетый этим флейтист.

–  Инструмент этот, – отвечала Marie, – страх как уродует человека. Наш учитель истории...

–  Которого, – перебил Софьин, усмехаясь, – вы, конечно, «обожали»...

–  Fi, он был такой гадкий, горбатый и с преогромной головой.

–  Извините, я перебил вас.

–  Наш учитель, – продолжала Marie, – говорил, что Алкивиад потому именно и бросил играть на флейте...

–  Кто такой-с? – спросил флейтист.

–  Алкивиад, – простодушно отвечала Marie.

–  Лицо, мало известное в музыкальном мире, – заметил флейтист.

–  Кто ж говорит вам, что он был музыкант? Это был...

полководец такой, это... словом, это был «прелесть, очарование». Афиняне все волочились за ним.

–  Афиняне,–подхватилфлейтист,–анеафинянки?Ну, так он был артист на другом каком-нибудь инструменте?

–  Вовсе нет.

–  Что это с вами, Марья Онисимовна? – смеясь, сказал Софьин. – Уж не хотите ли вы профессорствовать?

–  И в самом деле! – отвечала Marie, слегка покраснев. – Какая же я школьница!

–  Извольте-с! – провозгласил виолончелист, раскладывая на пюльпитре какие-то ноты.

Виолончелист этот, как видно, заправлял целым квартетом.

Софьин и Marie отошли и сели на одном из диванов. Минут через пять квартет был в полном разгаре. Все присутствовавшие оказывали приличное внимание, исключая Пустовцева, который, приняв обычную свою позу, подпевал вполголоса, отчаянно фальшивя на каждой ноте.

210