Askochensky_V_I_Za_Rus_Svyatuyu

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

ловидного личика предстало ему одутлое, калмыковатое лицо девы, при которой уж не говорят о летах; вместо застенчивости и наивности, просвечивавших в каждом движении, в каждом взгляде юной знакомки Софьина, в этой с первого же раза бросалась в глаза какая-то бойкость и самоуверенность. Она вошла смелой и даже несколько гордой поступью и, бросив невнимательный взгляд на гостя, подошла к Соломониде Егоровне и поцеловала ее руку.

–  Рекомендую, ma chére, мусье Софьин. Мусье Софьин, дочь моя Елена.

Софьин поклонился; мадмуазель кивнула ему головой и уселась рядом с матерью.

–  А Marie? – спросила Соломонида Егоровна. –  Одевается еще, мамаша душечка.

–  Вот уж возится-то! Не привыкла еще, знаете, – продолжала Соломонида Егоровна, обращаясь к Софьину, – не привыкла к порядочному туалету. В этих заведениях все хорошо, только ужас как мизерно детей содержат. Никакого нет внимания ни к званию, ни к состоянию девицы.

–  Мне кажется, – сказал Софьин, – что такое уравнение всех званий и состояний есть одно из лучших средств образовать характер девушки.

–  Девушки, может быть, но не девицы, – заметила, вздернув верхнюю губу, m-elle Елена.

–  А разве между этими словами есть какая-нибудь разница?

–  Я думаю, – подхватила Соломонида Егоровна. – Девица – это значит благородная девица; а девушка – это просто девушка, сенная, горничная.

–  Извините, – сказал, улыбаясь, Софьин, – я доселе не знал такого тонкого различия...

–  Оттого-то, – едко заметила Елена, – вы и полагаете, что уравнение званий и состояний образует характер девицы­.

171

В. И. Аскоченский

–  Не только полагаю, но даже утверждаю.

–  А я, – сказала Соломонида Егоровна, – утверждаю и докажу вам, что это скорей портит, чем облагораживает характер девицы. Какая-нибудь там дочь выслужившегося чиновника привыкает к несвойственной ей фамилиарности с такими из своих подруг, которые выше ее и по званию, и по состоянию. А девица со значением становится наряду с творениями, которые потом у себя дома ничего не увидят богаче ситцевого платья. Ну, довольно того, что я едва могла отучить мою Мари от этих упрашиваний да умаливаний. Сами посудите, нет, чтобы приказать там какой-нибудь горничной просто: принеси, мол, или подай проворней; нет, надо, видите, прибавить: сделай милость или пожалуйста. Да чего, наша Аленка всегда была Аленкой, а теперь по милости моей дочки стала Еленой; говорит, что нельзя переиначивать имени, что при крещении дано; туда ж философствует. Сами посудите, мусье Софьин, на что это похоже? Какая ж будет разница между Еленой-девкой и Еленойбарышней? Я хоть и мать, но должна признаться, что у моей институтки дурной тон. Да-с, дурной-с, – прибавила Соломонида Егоровна, подметив на устах гостя неосторожно мелькнувшую улыбку, – дурной, уверяю вас. А где они его набираются? В заведениях этих, – где ж больше? Елена моя воспитывалась дома, а могу сказать, что понимает себя во сто раз лучше какой-нибудь там вашей институтки.

Елена поцеловала руку доброй матери; а Софьин, наклонив голову, переминал края своей шляпы.

–  Вы были в Петербурге? – ни с того ни с сего отозвалась Елена.

–  Был, – отвечал Софьин, подняв голову. –  Давно?

–  Давно.

–  Значит, ваши сведения о Петербурге absolument отстали от современности?

172

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  Может быть. –  Comment?

–  Я говорю: может быть. –  Вы любите музыку? –  К несчастию.

–  Почему же, к несчастию?

–  Потому что у нас в городе играют много, а слушать нечего.

Софьин, как легко можно заметить, был в прескверном расположении духа.

–  Вы злы, как я вижу, – сказала Елена.

–  Поневоле будешь зол, когда озлобят! – сказал Софьин как-то отрывисто, но потом, как бы спохватившись, он прибавил, – я говорю о здешних артистках. Всякая старается словно оглушить вас беспардонной колотней; все копируют Листа, как будто этот фортепьянный волтижер может быть для кого-нибудь образцом. Ни одна не посоветуется с изящным вкусом; ни одна не поговорит с своим сердцем. Трудности выполнения, хаотическая беготня звуков – вот все, что вы увидите у лучших наших пианисток!.. Извините, однако ж я слишком вдался в меломанию. Это одна из моих слабостей, – прибавил Софьин улыбнувшись.

–  И очень приятная слабость, – подхватила Елена. –  А вот, – заговорила Соломонида Егоровна, – станете

бывать у нас почаще, так услышите мою Елену. Она брала урокиулучшихпетербургскихартистов,имогупохвалиться, что играет так, как здесь и не слышали никогда.

–  Ах, maman, vous me flattez, – сказала Елена, целуя руку нежной матери. – Но при таком строгом критике, как мусье Софьин, я играть ни за что не стану.

–  Что вы это говорите, ma chére. Вы играли при значительных артистах, а те от вас были в восторге, – как же после этого...

173

В. И. Аскоченский

–  А слышали вы, – перебила Елена, – monsieur Софьин, как поет Марио?

–  Нет, не слышал.

–  Это божественно! это очаровательно! После него никого нельзя слушать.

–  Я слышал Рубини. –  Что Рубини!..

–  Вы изволили его слышать?

–  Хоть и не слышала, но куда ж ему против Марио? Ах, это божественно! Да какой к тому ж он милашка! Не правда ли, мамаша душечка?

–  Елена моя восторженная артистка, – с улыбкой сказала Соломонида Егоровна.

–  Ах, мамаша душечка, да как же не быть в восторге от таких людей, как Марио?

–  Все ж он не более как певец, – с достоинством сказала Соломонида Егоровна.

–  Но знаете ли, мамаша душечка, я еще в Петербурге слышала, что в него влюбилась какая-то княгиня и женится­с ним.

–  Женится с ним, – как это вы говорите? – заметила Соломонида Егоровна.

–  Ах, pardon! я ужасно дурно говорю по-русски, – сказала Елена, обращаясь к Софьину.

–  Это немножко странно! Вы русская и дурно говорите по-русски.

–  Не хочу! – резко отвечала Елена. –  А, это другое дело.

–  В Петербурге, – сказала Соломонида Егоровна, – во всех лучших обществах, где мы ни бывали, не говорят по русски.

–  Позвольте усомниться.

–  Я вас уверяю. Связи наши позволяли нам бывать запросто в самых аристократических домах; только шаг через

174

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

порог,–bonjour,bonjourипотомпошлиужвсепо-французски да по-французски. Je vous assure, мусье Софьин.

–  На каком же языке вы говорили? – бухнул Софьин вовсе некстати. – Если такие особы, как вы, уважали язык русский, то не понимаю, кто ж бы осмелился пренебрегать им.

Этот глупейший комплимент поправил грубую выходку Софьина. Соломонида Егоровна, вспыхнувшая было от гнева, совершенно успокоилась и торжественно проговорила: уважать язык народный должно более всего.

Дверь снова отворилась и вошла знакомка Софьина. Она дурно была причесана, хоть платье, сидевшее на ней как-то неловко, не уступало в богатстве платью сестры.

–  А вот и знакомая ваша! – проговорила Соломонида Егоровна, благосклонно улыбаясь Софьину. – Ах, ma chére, где ж у вас браслет-то?

Девушка покраснела, как маков цвет, и робко поглядывала то на мать, то на сестру. Соломонида Егоровна с неудовольствием покрутила головой и указала сконфуженной дочери на кресло подле себя.

–  Как вы неловки, Марья Онисимовна! – сказала она, обдергивая на ней платье.

Софьин глядел на свою знакомку, и с лица его изчезало недовольство. Так с зеленеющего поля сбегает тень, отраженная мимоходящим облачком.

–  Скучен, конечно, показался вам наш город, – сказал Софьин, обращаясь к Marie.

Marie взглянула на мать и не отвечала ни слова.

–  Что ж вы молчите, сударыня? Отвечайте же! – сказала Соломонида Егоровна.

–  Одно уж посещение вами кладбища, – продолжал Софьин, – где я имел счастие в первый раз вас встретить, могло привести меня к такому заключению.

–  Чем же тут город виноват? – проговорила Marie. – Он, конечно, не столица; но где есть люди, как там скучать?

175

В.И. Аскоченский

Апосещение нами кладбища было совершенно случайно. Накануне того дня был у нас Пустовцев...

–  Желалось бы, – сказал Софьин, намеренно отклоняя речь от Пустовцева, – чтоб ваше доброе мнение о городе осталось при вас и после ближайшего с ним знакомства. Впрочем, от такого снисходительного судьи, как вы, нетрудно ожидать этого.

–  Мы все хороши, – сказала кобенясь Соломонида Егоровна, – пока нас свет не испортил.

–  Тем приятнее встретить неиспорченное, что испорченного этим светом очень много, – сказал Софьин непростительно дерзко.

Но Соломонида Егоровна не нашла в этом особенной дерзости; она даже на всякий случай затвердила про себя эту сентенцию. Вообще Соломонида Егоровна страх как любила афоризмы и высокопарные аксиомы, и чем запутанней и красноречивей была сказанная при ней сентенция, тем больше она работала головой, стараясь запомнить ее. При первом же случае она пускала ее в ход, не заботясь о том, кстати ли ее выходка или некстати. Все дело в том лишь бы сказать, а там как себе знаете. Останавливался при такой странной выходке вошедший в азарт рассказчик, желая знать, с какого конца и какой нитью пришита к нему сентенция Соломониды Егоровны, но, не добившись толку, продолжал рассказ свой обыкновенным порядком. А между тем Соломонида Егоровна оставалась совершенно довольною, разрешившись от бремени, долго тяготившего ее память, и вполне была убеждена, что между слышавшими ее сентенцию есть же какой-нибудь не вертопрах, который поймет всю оной силу и премудрость.

–  Чего ж стал, дуралей? – послышался в прихожей какой-то звонкий, детский голос. – Шинель снимай!

–  Это Жорж, – сказала Соломонида Егоровна, нежно улыбаясь. – Как это хорошо, что он приехал! Теперь вы познакомитесь со всем моим семейством, мусье Софьин.

176

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

Софьин взглянул в отворенную дверь залы. Там проходил мальчик, лет пятнадцати с папироской во рту. Одет он был совершенно как взрослый; длинный жилет на целый вершок виднелся из-под фрака, застегнутого на одну верхнюю пуговицу; толстая золотая цепочка с массивным замком вдета была в последнюю петлю жилета; белые перчатки, уже порванные, были неукоризненно чисты, и только цветной, ярко-оранжевый галстух несколько гармонировал с возрастом мальчишки-франта.

–  Черт побери, maman, – сказал он, вбегая в гостиную, и вместо того чтоб стянуть изорванную уже перчатку, он обрывал ее по кускам.– Нечего сказать, нашла время, когда делать визиты! Никого не застал дома. Все в какой-то должности, что ли.

–  Рекомендую вам моего Жоржа, – сказала Соломонида Егоровна.

Мальчишка дерзко взглянул на Софьина, вымерял его глазами с головы до ног и, не выпуская изо рта папироски, медленно подошел и подал ему руку. После этой проделки он взбросил на голове рыжеватые волосы, развалился в кресле, положив ногу на ногу, и продолжал курить папироску, пуская кольцами дым к верху.

–  Я его готовлю в артиллерийское училище, – заговорила Соломонида Егоровна. – При его способностях, при наших связях он далеко может пойти. Знакомые наши: сенатор Чернушкин, князь Балобан, князь Чеверидзев, граф Верховитский, – да мало ли? Все они с удовольствием помогут мне в этом случае.

–  А вы где учились? – спросил мальчик, пуская дым прямо в лицо Софьину.

–  Я учился там, где вам еще следует учиться, – серьезно отвечал Софьин.

–  Нет, извините; где вы учились, там я уж наверно не стану учиться. Вы учились для штатской, а я буду учиться для военной.

177

В. И. Аскоченский

–  Наука, мой друг, везде одна.

–  Нет, не одна. С иными науками я и знаться не хочу. Филька! – крикнул он. –Папироску!

–  Жорж мой, – сказала Соломонида Егоровна, – имеет удивительные способности. Его приготовлял в Петербурге полковник Паделер. Он говорил мне, что ему никогда не случалось встречать такую быстроту соображения, такую находчивость. Можете вообразить, мусье Софьин, как это приятно особенно материнскому сердцу!

–  Вы какие курите папироски? – спросил Жорж, не поднимая головы и выбирая папироски из ящика, который держал перед ним лакей.

–  Никаких.

–  А я курю Спиглазовские; других и в рот не беру. Советую и вам курить Спиглазовские.

–  Верно, я не дождусь Онисима Сергеевича, – сказал Софьин, поднимаясь с кресла.

–  Да, не скажу, чтоб он мог быть скоро, – отвечала Соломонида Егоровна. – Поверите-ли, – отдыха, бедный, не знает. Такой, я вам скажу, ревнительный до службы; всюду сам. Там эти советники да секретари так только, для счету, а то все он, все он. Сам министр ставил его всегда в образец...

–  Позвольте же засвидетельствовать...

–  Очень вам благодарна. Вы однако ж позволите видеть вас у себя когда-нибудь вечером?

Софьин поклонился.

–  Вы знакомы с Пустовцевым? – спросила Елена. –  Знаком несколько.

–  Вот он у нас часто бывает: приходите хоть с ним. –  Прекрасный человек! – прибавила Соломонида

Егоровна.

–  А верхом вы ездите? – сказал Жорж, вставая с кресла и протягивая руку Софьину.

178

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  Нет, душенька.

–  Что-с? – вскрикнул Жорж обиженным тоном, отставив руку.

–  Не езжу, – говорю. –  Это скверно!

–  Жорж! – сказала Соломонида Егоровна, качая головой.

–  Ведь вы еще не так стары, – продолжал Жорж, не обращая никакого внимания на предостерегательное качание маменькиной головы.

–  Зато, душенька, и не такой ребенок, как вы. Софьин откланялся дамам. Жорж провожал его к

дверям­.

–  А как вас зовут?

Софьин остановился и, с заметной досадой достав из кармана визитную карточку, отдал ее мальчишке.

–  Вла.. дислав, нет, Владимир Перт... Петрович Саф...

Соф... Софьинов... какая страшная фамилия! – читал Жорж, остановившись у дверей.

Софьин между тем вышел и почти бегом пустился с лестницы.

–  Теперь куда-с? – спросил Парфен.

–  Хоть к черту, только со двора проворней.

–  Видно, угощение-то было не так чтобы... – думал Парфен ухмыляясь.

–  Вот зверинец-то! – говорил Софьин, расхаживая в своем кабинете. – Ну, знакомство же послал мне Господь! Должно быть, и домовладыка-то сам препорядочный селезень!

–  Жаль, истинно жаль! – продолжал он уже с другого тону. – Испортят, искалечат они ее!

О ком это говорил Софьин, кого так жалел, автор решительно не может догадаться и предоставляет это более опытной сметливости читателей и особенно читательниц.

179

В. И. Аскоченский

На другой день, часу в десятом утра, когда Софьин, благодаря халатному расположению русской натуры, еще не выходил из своей спальни и, покоясь в просторных креслах, допивал кофе, заглядывая в промежутках в какую-то газету, вошел впопыхах Племянничков.

–  А я к вам передовым, дяденька. –  Что это значит?

–  И шумé и гудé, Небеда к вам идé. –  Что такое?

–  Еговысокородие,господинстатскийсоветник,председатель... какой бишь палаты? Онисим Сергеевич Небеда сейчас соблаговолит осчастливить вас своим посещением.

–  Так рано?

–  Рано? А кредиторы бестии встают еще раньше и выгоняют из дому добрых людей чуть не до света.

–  Да вы шутите! – сказал, поднимаясь с кресла, Софьин. –  Ей-богу, не шучу! Я входил в ворота, а он поворачивал в эту улицу, и я видел вот этими глазами, как будочник

показывал ему вашу квартиру.

–  Никита! – крякнул Софьин, – проворней одеваться! Послушайте, Федор Степаныч, вы пойдете в залу и покамест займете там гостя.

–  Могим-с, могим. –  Вы знакомы?

–  Где нам с суконным рылом в калачный ряд? –  Так как же быть?

–  Да ничего, дяденька, одевайтесь. О прочем не извольте беспокоиться; останетесь довольны.

У подъезда послышался звонок. Никита вышел в коридор.

–  Послушайте, Федор Степаныч, пожалуста, будьте при нем поскромнее.

–  С тем, что извольте-с. –  Идите ж, идите.

180