Askochensky_V_I_Za_Rus_Svyatuyu

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

Племянничков вышел в залу, схватил какую-то книгу и уселся на диване.

Вошел Онисим Сергеевич Небеда. Это был приземистый, сгорбившийся, но при всем том крепкой, матерой натуры старичок с Анной на шее. Он не имел привычки смотреть в глаза тому, с кем случалось разговаривать ему в первый раз; голову держал он как-то налево и всегда почти глядел исподлобья: но за всем тем на лице его нельзя было не подсмотреть добродушия и честной прямоты.

–  Здравствуйте! – сказал он, подавая руку Племянничкову.

–  Мое почтение. –  Рекомендуюсь.

–  И я рекомендуюсь. –  Вы Софьин?

–  Нет-с, Племянничков.

Небеда поднял голову и взглянул на него. Племянничков стоял ровно и спокойно.

–  А Софьин где ж? –  В спальне.

–  Одевается? –  Одевается.

И Небеда, поставив шляпу на стол, начал ходить из одного угла в другой, потирая руки и шипя, как будто пришел с морозу.

–  Вы давно здесь? – сказал он через несколько минут, не глядя на Племяничкова.

–  Где-с? –  Тут.

–  Сейчас только пришел. –  Гм.

Опять молчание.

–  Вы нездешний? – заговорил Небеда. –  Нездешний.

181

В. И. Аскоченский

–  Из Петербурга? –  Из Петербурга. –  Что ж, коронация? –  Была.

–  И... того... посланники? –  Были.

–  А иллюминация? –  Была.

–  В Москве?

–  Была и в Петербурге. –  А которая лучше? –  Московская.

–  А железная дорога?

–  Есть и железная дорога. –  Из Петербурга в Москву? –  Туда и обратно.

–  Рабочие прозвали ее чугункой? –  Чугункой.

–  А ведь смышлен русский народ? –  Смышлен.

–  Вы давно из Петербурга? –  Четыре года.

–  Что?! – сказал Небеда, остановившись. –  Четвере года, – говорю.

–  Да как же вы все это знаете?

–  В газетах вычитал, – отвечал Племянничков, не моргнув даже глазом.

–  Вы шутник, должно быть.

–  Вот тебе раз! – подумал Племянничков. – Почему ж вы так думаете? – спросил он.

–  Да по вашим ответам.

–  Не мог же я отвечать вам: не знаю, когда вы спрашиваете о таких вещах, которые всем уже известны и которые, как я вижу, вы знаете лучше меня.

182

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  Вы угадали. А служите где-нибудь? –  Служил.

–  А теперь? –  Не служу. –  Что так?

–  В отставке.

–  По семейным делам? –  По семейным делам. –  А после?

–  Что Бог даст. –  С чином? –  С чином.

–  Каким?

–  Коллежского. –  Ассесора? –  Нет.

–  Советника? –  Нет.

–  Кого же? –  Секретаря. –  Мало.

–  Будет с меня. –  А зовут вас как? –  Федор.

–  А по отчеству? –  Степанович. –  А прозвание? –  Племянничков.

–  Да, бишь, вы говорили. Ну, будьте знакомы; вы мне понравились.

–  Воттебераз!–хотелсказатьПлемянничков.–Очень вам благодарен, – проговорил он, чуть не расхохотавшись.

Оба замолчали. Небеда отошел к окну.

183

В. И. Аскоченский

–  Вишь ты подлец какой! – говорил он, глядя на улицу. – Чем бы курицу-то взять за ноги, а он ее за крыло тащит. Экие протоканальи!

–  Вот штука-то, – рассуждал в свою очередь Племянничков. – В первый раз в жизни приходится мне так оригинально завязывать знакомство! Да это чудеснейший человек, ей-богу! Что ж это мне толковали, что он бука? Немножко краток, зато ясен.

–  Извините, Онисим Сергеевич, – сказал Софьин, поспешно подходя к Небеде.

–  Ничего-с. Мне тут не скучно было. Ваш приятель – преприятный человек; лишнего не болтает.

Племянничков чуть не лопнул со смеху. Он поклонился Небеде ниже надлежащего и почти отворотился от Софьина.

–  А вы, – продолжал Небеда, – только что от сна восстав?­

–  Да, заспался немного.

–  Счастливец! А тут вот, черт его знает, нет времени ни выспаться, ни к добрым людям заглянуть.

–  Точно-с, ваша должность...

–  Что мне должность! тут другая должность: по опекунскому управлению.

–  По опекунскому?

–  Ну да, по опекунскому. Вы, может, слышали про Струмынских? В Минской губернии, – как не слыхать? Еще такие богачи, что черту страшно. После старика-то остался наследником слабоумный; вот меня и втюрили к нему в опекуны. Там, видите, есть у меня именьишко, так – паршивое. Ну, пока я был так себе, значит, вольный козак, не при должности, значит, – еще полбеды. А вот теперь как навалили мне на шею председательство, и танцуй себе, как бес перед заутреней.

–  Да, хлопотно.

184

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  Хлопотно, – это б еще туда-сюда, да поехать-то туда не сподручно. Уж истинно сказать, не было печали, черти накачали.

–  А где ж наследник-то сам?

–  Где, за границей деньги мытарит.

–  Вот на это у него, видно, хватает толку, – отозвался Племянничков.

–  Кой там черт хватает! Мытарят те, что при нем, а его – моего голубчика – небось кормят немецкими бирсупами да бламанжеями разными. Туда ж вылечить думают; черта там вылечат! Дурака хоть всего пластырями облепи, все останется дураком.

–  Вот бы хорошо приписаться в роденьку к такому благоприятелю! – смеясь, заметил Племянничков.

–  Много бы взяли! У слабоумного-то сын есть. –  Сын?

–  То-то и есть-то!

–  Откуда ж он взялся?

–  Оттуда ж! Понес старина на душе грех в могилу! Вздумал, видите ли, женить дурня-то еще при жизни своей для ради, знаете, потомства. Ну, видимое дело, кто не пойдет за такого богача? Он же еще и недурен собой. С руками оторвут. Женили. Старик и положил, что буде ежели родится от невестки наследник, то он отсыплет ей полмиллиона серебром, ей-богу, так и в завещании написал. Баба-то была не промах. К году и произвела сынишку, да такого славного, ни в мать, ни в отца, а в проезжаго молодца.

–  Где ж она теперь?

–  Где, она тотчас же, как получила следуемое-то, так и марш за границу. Сказывают, что уж давно вышла там замуж за какого-то сочинителя.

–  И верно, этот сочинитель последним своим романом довольней, чем всеми прежними, – сказал Племянничков.

–  Еще бы!

185

В. И. Аскоченский

–  Так вот еще какие у вас занятия!

–  А, чтоб их все черти побрали! Ответственность, батюшка, ответственность, вот что главное! Управляющие подлец на подлеце! Нужен глаз да глаз. А тут с места никак нельзя тронуться. Жена вон ездит, да что ж толкуто? Побарится там, похохлится, да и воротится с чем поехала. А я вам скажу, какой там дворец, какие сады, какие... ну однако ж до свидания! Ведь вы у нас станете бывать?

–  Почту за особенное счастие... – начал было Софьин. –  Ну, счастья-то особенного нету, а так-таки просто

бывайте, и квит. В картишки подчас... да вы играете? –  Не отказываюсь, когда нужно.

–  Ну, и хорошо; музыку... а Елены моей не слышали? Утешает, право слово, утешает. Бывайте ж! Да вот и их приводите с собой.

–  От всего сердца благодарю вас, Онисим Сергеевич, – с чувством сказал Племянничков. – Ваше доброе внимание ко мне, ваша искренность...

–  Куда вы, куда? Прежде вы складней говорили. Темто вы мне и понравились. Я, батюшка, не привык к вашим красноречиям и этикетиться не люблю. Вон, коли угодно, с бабой моей – пожалуй. Та любит. Прощайте ж, господа! Да без визита, – сказал он, обратясь к Племянничкову, – а так, просто вечером жалуйте. Прощайте!

Пожав тому и другому руку, Онисим Сергеевич так же проворно и вышел, как вошел.

–  Не беспокойтесь, – сказал он, не оборачиваясь и махнув рукою назад, – не беспокойтесь, – я и сам найду дорогу­.

Софьин и Племянничков с минуту смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Племянничков первый разразился самым громким хохотом; Софьин тоже засмеялся и стал ходить по комнате.

186

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  Да где вы, дяденька, откопали такое сокровище? –  Признаюсь, я сам имел совершенно другое понятие

об этом человеке.

–  Да это золото!

–  Самородок, если хотите!

–  Вот если б вы, дяденька, послушали, как мы объяснялись!

–  Уж, верно, напроказили вы тут, Федор Степаныч! –  Я-то? Мы...

И он залился громким смехом.

–  Да что у вас тут было? – спрашивал Софьин тоже сквозь смех.

–  У кого – у нас? Разговор. –  О чем же?

–  Э, о чем же? Да на воловьей шкуре не перепишешь всего, о чем мы говорили.

–  Вы однако ж понравились ему.

–  Ей-богу, не виноват в этом! Уж, стало быть, такое мое счастье! Но только, знаете ли что, дяденька: будьте вы при нашем разговоре, чуть ли бы этот добряк не послал меня к черту, который у него то и дело на языке.

–  Почему ж так? –  А уж так.

И он снова расхохотался.

–  Пойду, непременно пойду! – говорил Племянничков. – Сегодня же делаю визит и дело в шляпе.

–  Глядите, Федор Степаныч, предупреждаю вас. Супруга Онисима Сергеевича совсем другая статья. Это женщина с страшными претензиями на светскость, лучший тон и образованность.

–  Потрафим.

–  То-то глядите! Я потерпеливей вас, да и то чуть не лопнул с досады от этого хвастовства, умничанья и кривлянья.­

187

В. И. Аскоченский

–  Да вы, дяденька, не умеете. Посмотрите-ка, как мы выедем! Кривляться, конечно, не стану, а похвастать, по­ умничать – ого! на это нас взять!

–  Не пересолите только. –  С тем что извольте-с.

–  Но уж этот мне мальчишка!.. –  Какой это, дяденька?

–  Там вы увидите живую нравственную аномалию, пятнадцатилетнего франта с папироской во рту.

–  И хорошие у него папироски? –  Спиглазовские.

–  Превосходно! Поздравьте меня; я у них заранее свой в доме. Ну, а барышни каковы-с?

–  Старшая как будто смахивает на маменьку. –  А меньшая-с?

–  Меньшая... милое, доброе дитя. –  Как-как, повторите.

–  Я говорю: доброе дитя.

–  А милое-то куда ж девалось? Так вот оно что! Хорошо она играла, выговаривала! Ну, слава Богу, слава Богу, насилу-то сказали вы по-человечески!

–  Что ж вы тут находите такого? – спросил Софьин, покраснев слегка.

Вместо ответа Племянничков, заложив руки, начал ходить и запел самым страстным голосом:

На толь, чтобы печали В любви нам находить, Нам боги сердце дали, Способное любить.

–  Какие пустяки поете вы! – с неудовольствием сказал Софьин.

–  Пустяки, так пустяки, а я все-таки поздравляю вас. –  С чем?

188

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  Скажу после, теперь не время. Побегу переоденусь да и того... ах, дяденька, хорошо, что вспомнил, – пожалуйте на извощика. Подлец Павлушка в кредит уж не желает возить, а пешком с визитом к таким аристократам, как Небедовы, согласитесь, не совсем презентабельно.

Чмокнув Софьина в лоб, Племянничков выбежал, громко и весело напевая: «я минуты той жду».

Долго сидел Софьин, обдумывая что-то, потом подошел к столу, взял сигару, медленно срезал ее гильотинкой и опять положил на прежнее место. Глубокий вздох вырвался из груди его; он сел и задумался. Намеки Племянничкова как будто пробудили в нем чувство, похожее на угрызение совести. Заглянув в свою душу, он увидел, что почти уж зажили глубокие раны, точившие недавно горячую кровь, и крепко захотелось ему растравить их. Он взял дневник незабвенной своей подруги, раскрыл его, прочел одну, прочел две страницы и гневный вскочил с кресла. «Гадок и ничтожен человек!»– сказал он глухо.

И, полноте! Чем же человек гадок, чем ничтожен? Тем разве, что он не перестает быть человеком, что в сердце его есть неиссякаемый источник любви и неистребимая потребность жизни? Благодарение Промыслу за все, за все, что даже иногда человек осуждает и клянет сам в себе, в своем безумном ослеплении! Вырывает насильно нечастливец из души своей малый отросток надежды от посеченного в нем древа жизни; умышленно старается потушить чуть тлеющую искру святого упования, как бы находя в этом отраду: но это крамола, это восстание против Того Всемогущего и Премудрого Распорядителя, который ведет нас Ему Одному известными путями к цели, Им Самим предназначенной... Не клевещите ж, несчастливцы, насильно закрывающие глаза свои от яркого сияния жизни, – не клевещите на природу человеческую! В самом вашем томлении и недовольстве настоящим есть желание лучшего будущего, искание другой жизни взамен той,

189

В. И. Аскоченский

которая обманула вас... Далеко в первые минуты скорби уносится от мира огорченная им душа. Забывая материальную точку опоры для своей внешней деятельности и вся охваченная духовною болью, она мчится в более сродные ей сферы и там создает себе место упокоения: но по мере ослабления этой боли, по мере сознания кровной привязанности своей к телу, душа тихо спускается долу и, как голубица Ноева, ищет места на земле, чтоб отдохнуть купно с утомленным своим телом... Нет, несчастливец, не то ты сказал! Ничтожен человек, если он идет против распоряжений Промысла, безумно вземлясь на разум Божий; ничтожны стремления его духа, если в них выражается намерение стать выше природы человеческой! Гадок человек, если он, забывая свое достоинство, падает до низкой ступени скотоподобия и измельчает требования своего духа на одни животные потребности!.. Не возвышается человек до ангела, ибо в бесконечном порядке творения пробела быть не может. Он только становится на сродной ему ступени, которою кончается лестница его восхождения; выше этой ступени уже более нет для него, и дальнейшее стремление человека в высоту есть уже его падение...

Совершен был первенец творения: но змей-искуси­ тель сказал ему: вкуси от древа недозволенного познания и будешь, яко Бог. Послушался первенец земли змеяискусителя, занес ногу на высшую ступень совершенства, потерял равновесие – и пал....

Софьин клеветал на природу человеческую под диктовку ума; сердце же его говорило ему совсем другое. По мере тишины и спокойствия, водворявшихся внутри его, ум начал читать ему уроки гордости, которая у крепких натур почти столько же находит для себя пищи в несчастии, сколько слабые натуры находят ее в счастии. Он ухватился за произнесенное когда-то им неосторожное слово отвержения всего, что есть прекрасного в жизни и потому слышал внутри себя голос, который громко во­

190