Askochensky_V_I_Za_Rus_Svyatuyu

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

умела-таки порядком оглушать профанов, и, пощелкивая карточкой, поданной партнером, положительный посетитель повторял, усаживаясь за столик: «Да-с, это не того-с... не какая-нибудь... того-с... а мое почтение, ухо!» Предоставив сестре отличаться в делах, не подлежащих третейскому суду, Елена большую часть времени посвящала музыке и, быв достаточно приготовлена еще прежде, продолжала брать уроки у одного из лучших фортепьянистов. Постигнув колоссальное значение творений Бетховена и привязавшись к ним, она открыла неиссякаемый источник наслаждения, которым по капельке лишь дарят нас новейшие композиторы, обыкновенно переворачивающие тощенькую тему на тысячу ладов. Впрочем, жаждущие полек и мазурок оставались не совсем довольны ее игрой, ибо, точно, она не могла удовлетворять этих господ, у которых музыкальное чувство не в душе, а в ногах. Из вежливости однако ж и такие господа старались быть внимательными к игре Елены, да, впрочем, Онисим Сергеич остановил бы хоть кого, кто осмелился бы пикнуть во время исполнения какой-нибудь мудреной сонаты или длинного Бетховенского концерта. «Это ведь, милостивый государь мой, – говорил он подчас иному франту, – это ведь не полька-хлопушка, где вы прыгаете ногами по паркету да плетете языком турусы на колесах: тут дело душевное, – да-с!» И устанавливался франт смирно, сделав презрительную улыбку, которой, впрочем, никогда не замечал Небеда, державший в таких случаях голову ниже обыкновенного и походивший в эту пору на быка, который сбирается боднуть мимо проходящего своего однофамильца.

Но царицею всех этих вечеров, разумеется, была Marie. Полновластная владычица желаний своего отца, из милости лишь снисходившая к распоряжениям матери, она являлась гостям тогда, когда уже все бывали в полном собрании, и с сознанием своего достоинства выслушивала привычные удивления совершенствам, щедро ей

301

В. И. Аскоченский

приписываемым. Не находя ни в ком подобия с тем, чьи эксцентричные правила сделались нормою ее деятельности, она гордо принимала услуги молодых людей и самонадеянно отражала всякое заискиванье исключительного ее внимания. Не раз обиженный ее холодностию, а иногда и злой насмешкой, безбородый Адонис отходил от нее гневный и раздраженный: но стоило Marie бросить на него один приветливый взгляд, сказать полуласковое слово, и Адонис снова увивался вокруг очаровательницы, словно мотылек вокруг горящей свечки, поминутно рискуя потерять свои прозрачные крылышки. Marie это страх как забавляло: но не безопасна такая забава! Мимо другого прочего, она быстро развивает и до пресыщения упитывает кокетство – этот жалкий порок женщины, невинный в начале и отвратительный впоследствии. Когда однако ж наскучивали Marie приторные любезности вздыхателей, она подхватывала под руку Племянничкова, и громкий хохот этого повесы отбивал охоту у всякого продолжать свои любезности. Не принадлежа к числу страстных поклонников Marie и высказав ей это со всей откровенностью, Племянничков тем самым дал ей право смотреть на него как на безопаснейшего посетителя их дома, с которым можно говорить о чем угодно и от которого услышишь много интересного. Но с появлением Пустовцева кончалось и искательство обожателей Marie, и минутное торжество Племянничкова. Первые расходились по углам и, избрав наблюдательную позицию, шпыняли втихомолку ненавистного им соперника, а Племянничков, затянув что-нибудь вроде: «Я в пустыню удаляюсь», спокойно раскланивался с Пустовцевым и подходил к Елене разрешать вопрос, что такое генерал-бас.

Отношения Пустовцева к Marie день ото дня становились теснее и час от часу неразгаданнее. Городские вестовщики и вестовщицы терялись в догадках; одни говорили, что Пустовцев ждет только благословения от

302

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

своих родителей, чтоб покончить все законным порядком; другие уверяли, что при его убеждениях и правилах это дело вовсе несбыточное. Одни толковали, что он страстно влюблен в Marie, другие спорили против этого и утверждали, чуть ли не основательно, что такие эгоисты, как Пустовцев, ничего не могут любить, кроме себя, но все согласны были в том, что отношения этих молодых людей были в высшей степени скандалезны и что ослепление Онисима Сергеича и Соломониды Егоровны насчет этого было более чем странно, и втихомолку пророчили беспечным родителям нежданные огорчения и какой-то очень неприятный сюрприз.

За всем тем Пустовцев в семействе Небеды был как свой.Жорженьканеиначеназывалегокакбратом;сначала титул этот как-то странно бросался всем в глаза, а потом к нему попривыкли и стали придавать такому названию не столько родственное, сколько приятельское значение, тем более что Жорженька давно уже был с Пустовцевым на ты. Пустовцев являлся к Небедам во всякое время – утром, в полдень, вечером, даже ночью, если только замечал в окнах залы и гостиной приличное освещение, и всегда был принимаем попросту, без церемоний, как друг дома. Он сам рассказывал о толках, ходивших по городу об нем и о Marie, ловко осмеивая всякую догадку вестовщиков; в иное время он полунамеками обнаруживал как будто серьезные отношения свои к Marie и благородную их цель; в другое безжалостно разбивал робко высказываемые Соломонидой Егоровной надежды и виды на него как на будущего члена их семейства, а между тем искусно возбуждал в матери охоту удвоить и утроить старания привязать его теснее к дочери. Такими средствами он совершенно ослабил бдительность родителей и действовал, как ему было угодно.

Но не то внушал он самой Marie. Конечно, она не слышала от него даже одного слова о законной развязке

303

В. И. Аскоченский

далеко­зашедшей интриги; не рассыпался он перед нею и в страстных уверениях любви и привязанности. Пустовцев очень хорошо знал, что эти сказки нравятся только сначала, но что всякая благоразумная и порядочная девушка потом с презрительной усмешкой будет смотреть на своего обожателя, как скоро он не переменит мольного тона своей страсти на серьезный дур и вместо мужского баса или тенора будет продолжать пищать серенады бабьим дискантом. Женщина любит только мужчину, то есть силу, твердость и самостоятельность, в чем бы они ни выражались, хоть бы даже в злодействе, и потому-то нет ничего мудреного, если иногда седоголовый муж больше нравится женщине, чем чернокудрявый, гладколицый и женоподобный юноша. Да, библейское выражение смири ю имеет глубокое психологическое значение...

Не подумайте, чтоб от взора Marie могла укрыться эксцентричность правил и поведения Пустовцева. Ее свежее, еще неиспорченное чувство на первый раз глубоко было им взволновано, и если читатели помнят ответы ее Пустовцеву на музыкальном вечере Онисима Сергеевича, то легко поймут причину того. Но мало-помалу обольстительные софизмы Пустовцева разрушили святые, но нетвердые убеждения юной души, а нравственная сила и верность однажды принятому направлению довершили победу его над слабой

инеопытной девушкой. Она неожиданно увидела его полным властелином своей души, и дальнейшие действия ее стали похожи на те непроизвольные движения, какие мы видим в магнетизируемом под неотразимо-властной рукой опытного магнетизера... Да, она любила его, но любила как лицо страдательное, а не действующее без уничтожения своей особности, следовательно, и вся будущая участь ее

иожидаемое счастье зависели исключительно от того человека, владычеству которого подпала она всем существом своим. Есть ли тут возможность, спрашиваю вас, читатели, того взаимного блаженства, где личность одного не погло-

304

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

щается личностию другого, но где нераздельно, но и неслиянно пользуются супруги эдемским благословением Отца Небесного?.. Угадываю ответ ваш и, к сожалению, вижу, что вы, догадливые мои читатели, прежде автора разрешаете тот вопрос, который должен объясниться пред вами последующими событиями.

–  Давно ли ты видела, ma chère, Валериана? – спрашивала однажды Софья Кузьминишна Marie, уводя ее в безлюдный угол залы.

–  Валериана?! – с улыбкой заметила Marie. – Кто это такой – Валериан?

Софья Кузьминишна поздо увидела, что проболтнулась: но привычка, как хотите, великое дело! Она, бедненькая, еще не могла так скоро отвыкнуть от фамилиарно-

кой усмешкой, сквозь которую проглядывала маленькая ревность. – Так что же вам угодно знать, пожалуй, хоть и о Валериане?

–  Мне только хотелось узнать, ma chère, давно ли ты его видела?

–  Видела сегодня, видела вчера и еще надеюсь увидеть нынешний день, – смеясь отвечала Marie.

–  Да удобно ли вам тут видеться-то? –  Очень удобно.

–  Ну, да все ж таки.

–  Нас никто не стесняет. –  Видеть могут, ma chère. –  Сколько кому угодно. –  Ну, а maman?

–  О, она очень добра. –  А папа?

305

В. И. Аскоченский

–  Он тоже очень хорошо понимает, что в обращении моем с Пустовцевым или, по-вашему, с Валерианом, нет ничего неприличного.

–  Однако ж, Marie, – и Софья Кузьминишна крепко поцеловала ее в самые губы, – будешь ли ты откровенна со мной?

–  Почему же, – что вам угодно? –  Ты влюблена в Пустовцева? –  А вы как думаете?

–  Не без того, как вижу.

–  Вот и прекрасно! К чему ж вам после этого мой ответ? –  Положим; ну, а он?

–  А как, по вашему мнению?

–  Кажется, и он к тебе неравнодушен.

–  И превосходно! Значит, обе эти статьи вам очень хорошо известны, и вы остаетесь покойны.

–  Ах, Marie, я вижу, что ты не хочешь быть откровенной со мною.

–  Вот уж я не хочу! Скажите, что вам угодно знать? –  Да ты не станешь отвечать мне.

–  Разве я это доказала?

–  Ну, если так, то скажи, какие ваши планы?

–  Самые мудреные: он ничего, и я ничего, а время у нас проходит, как нельзя лучше.

–  Однако ж всему бывает конец.

–  Будет и этому конец; подождите и увидите. –  Ах, ma chère, дождусь ли я?

–  Имейте терпение.

–  Как бы хотелось мне увидеть тебя под венцом! – воскликнула Софья Кузминишна и потянулась поцело-

вать Marie.

–  Ха, ха, ха, ха! Какие вы странные, Софья Кузьминишна! Будто только и счастья, что под венцом?

–  Вот видишь, ma chère, как ты неоткровенна! –  Соглашаюсь; а вы будете откровенны?

306

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  От всей моей души.

–  Скажите ж мне: когда вы были счастливей – тогда ли, как ожидали венца; тогда ли, как стояли под венцом, или тогда, как вышли из-под венца?

–  Ах, ma chère, во все три раза я была счастлива! –  Однако какой номер больше вам нравился?

–  Разумеется, когда желания мои совершились.

–  Стало быть, номер третий. Но кажется, для полноты этого номера вы не так давно искали кого-то и чего то другого­.

Такой бесстыдный намек на соблазнительную интригу в устах девушки показывал уже крайнее растление ее сердца: но чего нельзя ожидать от девиц, побывавшим в школе господ Пустовцевых!..

Софья Кузьминишна вспыхнула. Она, так великодушно и самоотверженно пожертвовавшая своим «другом дома», она увидела, что доблестей и подвига ее не ценят, как должно, а прямо в лицо бросают с грязью насмешки и презрения. Задыхаясь от злобы, Софья Кузьминишна никак не могла собраться с ответом.

–  А я могу вас уверить, Софья Кузьминишна, – спокойно продолжала Marie, играя снятым с руки браслетом, – что вы несравненно были счастливей, ожидая венца.

–  Что ж из этого? – злобно сказала мадам Клюкенгут. –  А вот что: я теперь, как вы сами же не раз мне говорили, счастлива, хоть не думаю о венце, – зачем же счастье верное менять на неверное? Зачем искать того, что уменьшает счастье? Ну, Софья Кузьминишна, скажите ж теперь,

кто из нас откровенней?

Таковы почти всегда бывали разговоры Marie со всяким, кто затрагивал ее и кого, впрочем, удостоивала она своей доверенности. Другие барыни и подступить к ней не смели с подобными распросами. Холодным и гордым обхождением с ними она умела держать их в приличном отдалении, и извещаемая Пустовцевым о сплетнях той или

307

В. И. Аскоченский

другой из обычных посетительниц их дома, она на всякий случай приготовляла для каждой из них неотразимое словцо, которое они инстинктивно предугадывали, по пословице, знает кошка чье сало съела, и потому сами избегали короткости с бесславимой ими Marie.

–  Нуте-с, Валериан Ильич, – говорил, например, Трухтубаров, вставая от карточного столика и предоставляя партнерам рассчитывать в его пользу свои проигрыши, – как же ваши сердечные?

–  А ваши карточные? – спрашивал его в свою очередь Пустовцев.

–  Благодаря Бога, хороши. –  И мои недурны.

–  Мы играем с осторожностию. –  А я так бью наверняка.

–  О, да вы опасный человек!

–  Не советую вам связываться со мной. –  Глядите, не обремизьтесь.

–  Не хлопочите; я играю без приглашения. –  А скоро кончится ваша пулька?

–  Как только сыграем то, что поставили. –  А потом?

–  Если кому придется давать сдачи мелочью, то сыграемся направо, налево.

–  Так-с. Но ведь игра может затянуться.

–  Что ж такое, если это доставляет удовольствие играющим?­

–  А если кому из них наскучит?

–  Может сказать прямо, тогда сквитаемся. –  А если вы останетесь в проигрыше?

–  Не пойду к вам занимать капиталов благоразумия, – говорил Пустовцев, небрежно отходя от собеседника.

–  Бритва! – говорил потом Трухтубаров, возвращаясь к столику для получения наличностей.

308

Раздел II. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (Проза)

–  А что-с Ловелас наш? – спрашивал один из игравших. –  Опасный человек! – отвечал Трухтубаров, уклады-

вая выигрыш в бумажник.

–  Удивляюсь ослеплению Онисима Сергеича!

–  А вы думаете, он действует спроста? – прибавлял другой партнер.

–  Да, конечно... – протяжно говорил Трухтубаров, – это действительно... есть признаки... но однако ж...

–  Да я вам скажу-с, это препродувная бестия! Он очень хорошо рассчитал, что Пустовцев партия хоть куда, и состояньишко есть, и на ходу человек.

–  Представлен уж в надворные.

–  Посмотрите, как ловко спровадил он Софьина-то! Как мастерски оплел он его! Отговорил от дуэли, чтоб не испортить дела. Уверяю вас, что этот старый хрыч – плут большой руки. В одно ухо влезет, в другое вылезет!

–  Ну, уж вы слишком!..

–  Нет, не слишком. Уж как хотите, а на правду черт! –  Да уж не спорьте, Семен Семеныч, – поддакивал черту на правду первый партнер. – Но однако ж какая подлость уронить честного человека из-за каких-нибудь

там своих видов!

–  На том свет стоит, Иван Игнатьевич, – говорил Трухтубаров.

–  Уж как себе хотите, а я никогда не решился бы на такой пассаж.

–  Это потому, что у вас нет дочки.

–  И слава Богу, – подхватил партнер, тот что на правду-то черт. – А то, знаете, чудо как приятно было бы видеть такие авантюры, какие проделывает меньшая-то с этим... тьфу!

–  Что правда, то правда, – подтверждал Трухтубаров. – Уму непостижимо, до чего дошла теперь молодежь, уму непостижимо!

309

В. И. Аскоченский

–  Да чего еще! – говорил все тот же черт на правду, – просто, обнимаются!

–  Да не без того, я думаю, наедине-то, – прибавил с усмешкою первый партнер.

–  Но однако ж какова беспечность-то родителей, какова беспечность-то! – говорил Трухтубаров, качая головой.

–  Да все они в заговоре, все! – заключал господин тот, что черт на правду-то. – Я хоть сей час, сию минуту готов сказать самому...

–  О чем это, господа, философствуете? – громко спрашивал подошедший в эту пору Небеда.

–  Да вот-с, Онисим Сергевич, – отвечал черт-то на правду, – Семен Семеныч рассказывали о происшествии...

того-с... происшествии, помните-с? с Голиковским?

–  Насчет миллионов-то? А, будь оно проклято! Душа дрожит, – говорил Небеда, ниже наклоняя голову. – Я с тех пор никому не верю: сам всякий месяц поверяю все суммы, даже билеты пересматриваю...

–  И прекрасно делаете-с! Осторожность во всяком случае не мешает.

–  Да уж меня не учите этому! Не надуют, небось! Тертый калач!

Собеседники взглядывали друг на друга, улыбаясь весьма значительно, и расходились поразмяться маленько от долгого сиденья.

СнекотороговремениПустовцеврежесталпоявляться в доме Онисима Сергеича и когда-то когда зайдет туда, да и то на минутку. Отношения его к Marie становились день ото дня мудренее; не то, чтоб видна была холодность, не то, чтоб равнодушие: но будто какая-то тайна черной кошкой проскочила между молодыми людьми. Marie стала грустнее и чаще и долее оставалась в уединенной комнате, все думая о чем-то. Это опять не был припадок мечтательности, не была тоска, червем заползающая в душу и подгрызающая там все, чем живет юное сердце, – нет,

310