Глава шестнадцатая

Всех троих пригласили войти в кабинет Главноуправителя. -- Его

Фордейшество спустится через минуту. -- И дворецкий в гамма-ливрее удалился.

-- Нас будто не на суд привели, а на кофеинопитие, -- сказал со смехом

Гельмгольц, погружаясь в самое роскошное из пневматических кресел. -- Не

вешай носа, Бернард, -- прибавил он, взглянув на друга, зеленовато бледного

от тревоги. Но Бернард не поднял головы; не отвечая, даже не глядя на

Гельмгольца, он присел на самом жестком стуле в смутной надежде как-то

отвратить этим гнев Власти.

А Дикарь неприкаянно бродил вдоль стен кабинета, скользя рассеянным

взглядом по корешкам книг на полках, по нумерованным ячейкам с роликами

звукозаписи и бобинами для читальных машин. На столе под окном лежал

массивный том, переплетенный в мягкую черную искусственную кожу, на которой

были вытиснены большие золотые знаки Т. Дикарь взял том в руки, раскрыл "Моя

жизнь и работа", писание Господа нашего Форда. Издано в Детройте Обществом

фордианских знаний. Полистав страницы, прочтя тут фразу, там абзац, он

сделал вывод, что книга неинтересная, и в это время отворилась дверь, и

энергичным шагом вошел Постоянный Главноуправитель Западной Европы

Пожав руки всем троим, Мустафа Монд обратился к Дикарю.

-- Итак, вам не очень-то нравится цивилизация, мистер Дикарь.

Дикарь взглянул на Главноуправителя. Он приготовился лгать, шуметь,

молчать угрюмо; но лицо Монда светилось беззлобным умом, и ободренный Дикарь

решил говорить правду напрямик.

-- Да, не нравится.

Бернард вздрогнул, на лице его выразился страх. Что подумает

Главноуправитель? Числиться в друзьях человека, который говорит, что ему не

нравится цивилизация, говорит открыто, и кому? Самому Главноуправителю! Это

ужасно.

-- Ну что ты, Джон... -- начал Бернард. Взгляд Мустафы заставил его

съежиться и замолчать.

-- Конечно, -- продолжал Дикарь, -- есть у вас и хорошее. Например,

музыка, которой полон воздух.

-- "Порой тысячеструнное бренчанье кругом, и голоса порой звучат" 1 .

Дикарь вспыхнул от удовольствия.

-- Значит, и вы его читали? Я уж думал, тут, в Англии, никто Шекспира

не знает.

-- Почти никто. Я один из очень немногих, с ним знакомых. Шекспир,

видите ли, запрещен. Но поскольку законы устанавливаю я, то я могу и

нарушать их. Причем безнаказанно, -- прибавил он, поворачиваясь к Бернарду.

-- Чего, увы, о вас не скажешь.

Бернард еще безнадежней и унылей поник головой.

-- А почему запрещен? -- спросил Дикарь. Он так обрадовался человеку,

читавшему Шекспира, что на время забыл обо всем прочем.

Главноуправитель пожал плечами.

-- Потому что он -- старье; вот главная причина. Старье нам не нужно.

-- Но старое ведь бывает прекрасно.

-- Тем более. Красота притягательна, и мы не хотим, чтобы людей

притягивало старье. Надо, чтобы им нравилось новое.

-- Но ваше новое так глупо, так противно. Эти фильмы, где все только

летают вертопланы и ощущаешь, как целуются. -- Он сморщился брезгливо. --

Мартышки и козлы! -- Лишь словами Отелло мог он с достаточной силой выразить

свое презрение и отвращение.

-- А ведь звери это славные, нехищные, -- как бы в скобках, вполголоса

заметил Главноуправитель.

-- Почему вы не покажете людям "Отелло" вместо этой гадости?

-- Я уже сказал -- старья мы не даем им. К тому же они бы не поняли

"Отелло".

Да, это верно. Дикарь вспомнил, как насмешила Гельмгольца Джульетта.

-- Что ж, -- сказал он после паузы, -- тогда дайте им что-нибудь новое

в духе "Отелло", понятное для них.