3. Античное, средневековое и новоевропейское понимание сознания: сравнительный анализ

Постулируя возврат к античности в понимании сознания, новоевропейские мысли­тели одновременно и преодолели такое понимание. В чем это выразилось? Античные философы, будучи реалистами в толковании сознания выделяли при его объяснении акт вос­приятия, который и составлял основной смысл метафоры «воск-отпечаток». Восприятие — это принятие воздейст­вия внешнего мира на мир внутренний. В Новое время при объяснении сознания мыслители сделали акцент на вообра­жении. Когда сознание работает в режиме воображения, то не предметы запечатлеваются в нем независимо от его воли, а оно само вызывает их к жизни. С помощью воображения сознание творит и конструирует предметы, разбирает их на части, Идеализирует их, соединяет и разъединяет. Содержа­ние сознания приходит к нам не извне, это мы извлекали его из собственных глубин.

Проблему сознания как воображения наиболее полно про­работал немецкий философ И. Кант. В сознании человека, с его точки зрения, наличествуют особые, непосредственно дан­ные знания о чем-то как о целом. Получить такого рода зна­ния нельзя с помощью познавательных актов, совершаемых индивидом даже в течение всей жизни. А они, эти знания присутствуют в нас, и мы их обнаруживаем, как только начи­наем сознавать себя. Значит, они нам даны до наших позна­вательных усилий, т.е. даны априори (а priori – до опыта). Мы обнаруживаем, что каким-то образом в нашем сознании уже есть знание о том, что мир пространственен и временен, причинно обусловлен, что в мире есть добро и зло и т. п. Эта непосредственно; существующие в нас знания составляют ус­ловия возможности нашего познания как внешнего мира, так и самих себя. Можно сказать иначе. Когда человек осознает себя» как «я», он имеет дело с уже каким-то содержанием сво­ею внутреннего мира: у него уже есть способности к логиче­скому мышлению, к языку, умение воспринимать мир как упорядоченный пространственно и временно, он может делать выбор, чувствовать красоту и т. д.

Кант допытался философски обосновать основание на­ших знаний. В качестве такового, по его мнению, выступает форма сознания, или, как выражается профессиональная философия, трансцендентальное единство апперцепции. Смысл данного философского выражения прост: форма сознания предшествует всем другим знаниям. А это значит, что до философского выявления акта «я мыслю» в качестве первознания (о чем заявил Декарт), на котором основано все че­ловеческое знание, это «я мыслю» уже существует и рабо­тает в структуре человеческого сознания. Работает до того, как человек открыл акт «я мыслю».

Таким образом, признав, что «Бог умер», философия пошла по пути понимания сознания как какого-то естествен­ного процесса появления условий определения и понимания человеком мира и себя самого. Например, мы видим мир пространственно-временным, потому что в нас уже есть спо­собность видеть его таким. Прежде чем изучать мир, к при­меру, в физике, мы уже знаем, что он существует как вре­менной процесс и вводим во все формулы время. Тем самым с помощью сознания, как условия возможности познать мир, мы творим мир на уровне явлений, т. е. на уровне его какого-то определенного, зависящего от структур нашего сознания, понимания. Изучая мир, мы вкладываем в содер­жание проводимых с ним исследований какие-то парамет­ры, которые принадлежат нашему сознанию. Сознание — это творчество. Человек взял на себя миссию творения мира на уровне явления (того, что дано чувствам), он стал «ма­леньким богом» (Лейбниц), верховным законодателем При­роды (Кант). После Декарта и Канта была признана участность (от слова «участие») сознания в бытии.

Рассмотрим соотношение средневекового и новоевропей­ского толкования феномена сознания. Как уже неоднократ­но говорилось, мыслители Нового времени сохранили при анализе сознания навык работы с внутренним миром. Но при этом изменилось как понимание структуры этого мира, так и технология «работы» с ним. Отметим несколько мо­ментов такого изменения.

Для Плотина сознание есть воспоминание о чем-то; что само не есть сознание, а именно отражение того состояния, которое возникало в духовном опыте единения с Божествен­ным. Поэтому сознание выступало как нечто вторичное, производное. Оно рассматривалось не как реальность, а как воспоминание на уровне рефлексии и рассуждения о духов­ной реальности.

Для Декарта (мы берем фигуры Плотина и Декарта как персонализации мировоззренческих установок соответству­ющих эпох) сознание есть единственная несомненная реаль­ность, а уровень рефлексии и рассуждения рассматривался им как основополагающий в структуре духовного опыта.

Для Плотина сознание есть соприкосновение с иррацио­нальными, мистическими элементами духа, непрерывное общение с мировой сущностью, единой космической волей. Оно по исходу религиозно и если не полностью, то все же обязательно содержит в себе элементы религиозности. Оно по определению мистично.

В трактовке Декарта сознание имеет дело не с мистиче­ски-иррациональным содержанием, а с характеристиками предметного объективного мира. Оно утрачивает способ­ность соприкасаться с мистическим, а если и сохраняет ее частично, то в силу непросвещенности ума индивида. Чело­веку неприлично теперь быть мистиком, он становится ра­ционалистом-позитивистом.

Плотин трактует дознание как воспоминание о пережива­нии блаженства души, пребывающей в состоянии Божествен­ной простоты. Вспоминать о переживании и не переживать при этом нельзя. Поэтому, сознание для него эмоционально окрашено. Декарт не отождествляет сознание с мышлением, логические процедуры которого всегда ориентированы на очищение от эмоционально-личностных переживаний и эмо­ций. Мышление претендует на бесстрастность.

Сознание в плотиновском толковании существует для другого: для воспоминания о чем-то, где оно не присутство­вало. Сознание-мышление в декартовской трактовке бытийствует для себя, оно размышляет о себе, погружается в себя как единственную и несомненную реальность. Мысль само­порождает мысль, а потому она претендует на то, чтобы быть исходным данным Универсума. Действительно, ни о чем нельзя сказать, что достаточно мне о нем помыслить, чтобы оно существовало. Напротив, достаточно мне помыс­лить, что я мыслю о чем-то, как эта мысль существует. У мышления есть особая способность: давать себе самому су­ществование. Когда мы говорим о других вещах, то мы всегда различаем их существование и то, что мы о них ду­маем. Но для того, чтобы существовала мысль, достаточно просто помыслить. Когда я мыслю, я даю мысли существо­вание. Это и дало возможность идеализму объявить созна­ние единственной несомненной реальностью.

Плотин, признав сознание вторичным, не может даже помыслить, чтобы начать философствование с признания «я» и сознания чем-то основополагающим. Декарт, напро­тив, именно так реализует акт философствования. В этом и проявляется дух новой культуры «без Бога»: исходной точ­кой отсчета для понимания мира, истории становится чело­век и его сознание. Все, что совершается и наблюдается в мире и истории, связывается Только с его творческой дея­тельностью. Ничто, взятое помимо человеческой деятельно­сти, не допускается в качестве утверждения о мире.

И наконец, по Плотину, сознание не занимает всю сферу духовного опыта: выше него и первичнее него находится без­молвная, не осознающая себя, т. е. бессознательная, жизнь нашего «я» в Боге. Бессознательное пребывание души в еди­нении с Божественным определяет содержание сознания и сам факт его существования. Сознание есть как бы антенна, подключенная К Космосу, Богу. Декарт не прибегает к помо­щи бессознательного для объяснения сознания по той причи­не, что для него сознание, отождествленное с рефлексией и размышлением, способно прояснить, высветить все, даже са­мые темные уголки духовного внутреннего мира человека, а потому бессмысленно говорить о бессознательном. Сознатель­ное преобладает в человеке над бессознательным; если учесть, что в связке «сознание – бессознательное» под последним, вплоть до Нового времени, понималось мистическое содержа­ние духовного общения с Богом, то многое религиозные фи­лософы Нового времени рассматривали в преобладании со­знательного над бессознательным «признак близости конца для человечества» (Эд. фон Гартман).

Признав сознание чисто интеллектуальной деятельностью субъекта, философы Нового времени явно или неявно исхо­дили из следующих допущений относительно природы созна­ния. Во-первых, считалось, что к содержанию опыта сознания относятся только такие данные, которые можно повторять, воспроизводить бесконечное число раз. Например, простран­ственно-временные формы созерцания, категории рассудка и пр. остаются постоянными в любых повторах их использова­ния. А так как содержание сознания сводилось к предметному, то его можно преобразовывать, перестраивать, держа сам этот процесс обработки данных сознания под контролем само­го же сознания. Совершенно очевидно, что так обращаться с содержанием сознания в плотиновском его понимании абсо­лютно невозможно, ибо, как отмечалось ранее, состояния Бо­жественной простоты не могут повторяться, воспроизводиться по желанию бесконечное число раз с постоянным и одинаково формализуемым содержанием.

Во-вторых, содержанием сознания признавалось только Такое содержание, которое удовлетворяло критерию наблюда­емости: сознание должно «уметь» рационально воспроизвести свое содержание, развернуть его с помощью рефлексии в ка­кую-то схему–структуру–образ, причем, при желании повто­ра такой развертки, оно должно уметь это сделать без особых затруднений. Вне всякого сомнения плотиновские состояния откровения не являются такими состояниями, которые можно наблюдать в рефлексии сколько угодно раз, сохраняя при этом неизменной его форму и содержание.

Итак, Декарт заложил основы отождествления сознания и души с предметно-логическим содержанием. Религиозные и мистические компоненты опыта сознания были утеряны, в нем восторжествовали правила логики, а поскольку была признана участность сознания vконструировании мира явле­ний, то возникло убеждение, что весь мир и все вещи созданы и существуют по правилам логики, хотя не всегда целесооб­разно и полностью совпадая с ними. Отсюда и родилась на­целенность сознания: переделать все, подправить, улучшить в соответствии с этой логикой. Сознание перестали отличать от познания. Люди создали образ мира, соответствующий струк­туре их духовного опыта. Человек «принужден» был «жить в тех категориях, в которых он мыслит» (Л. Шестов). Мыслит же он в категориях не экзистенциальных, а логических. Чело­век Нового времени воспринимал такой образ мира и такой способ своей жизни как само собой разумеющееся, ибо каково сознание, таково и бытие человека, и наоборот.