10. «Истины разума» и «истины факта». Связь гносеологии с онтологией в философии XVII века

Хотя, как мы видели, в центре внимания философов XVII века оказались проблемы познания, однако гносеология в этот период еще не оторвалась от своего онтологического корня. Не случайно проблема субстанции оказалась одной из центральных в уче­ниях Декарта, Спинозы и других представителей рационализма XVII века. Большинство из них разделяют убеждение, что мыш­ление постигает бытие и что в этом сущность мышления и со­стоит. Не только рационалисты, но и сторонники эмпиризма разделяют эту предпосылку.

Что мышление, если оно истинно, есть мышление бытия, мож­но выразить еще и так: истинное мышление определяется тем, о чем оно мыслит, и только неистинное мышление, заблуждение определяется субъективными особенностями самого мыслящего. Такова в этом вопросе позиция и Бэкона, и Гоббса, и Декарта. Онтологическое обоснование теории познания мы находим и у Спинозы. Для тезиса, что мышление определяется не субъектив­ным устройством ума, а структурой предмета, тем, о чем мыслят. Спиноза нашел удачную формулу: «Истина открывает и саму себя, и ложь». Вопрос об истинном знании — это у Спинозы вопрос о бы­тии и его структуре.

5. Философия Просвещения и метафизический материализм

XVIII век в истории мысли не случайно называют эпохой Просвещения: научное знание, ранее бывшее достоянием узкого кругa ученых, теперь распространяется вширь, выходя за пре­делы университетов и лабораторий в светские салоны Парижа и Лондона, становясь предметом обсуждения среди литераторов, популярно излагающих последние достижения науки и философии. Уверенность в мощи человеческого разума, в его безграничных возможностях, в прогрессе наук, создающем условия для экономического и социального благоденствия,— вот пафос эпохи Просве­щения.

Эти умонастроения формировались еще в XVII веке: Бэкон, Декарт, Гоббс были предтечами Просвещения. Критика средневе­ковой схоластики, апелляция к разуму вместо авторитета и тради­ции, начатые ими, были продолжены и углублены в XVIII сто­летии, которое осознавало себя как эпоху разума и света, возрож­дения свободы, расцвета наук и искусств, наступившую после более чем тысячелетней ночи средневековья. Однако есть здесь и новые акценты. Во-первых, в XVIII веке значительно сильнее под­черкивается связь науки с практикой, ее общественная полез­ность. Во-вторых, критика, которую в эпоху Возрождения и в XVII веко философы и ученые направляли главным образом против схоластики, теперь обращена против метафизики. Согласно убеждению просветителей, нужно уничтожить метафизику, при­шедшую в XVI—XVII веках на смену средневековой схоластике. Вслед за Ньютоном в науке, а за Локком — в философии началась резкая критика картезианства как метафизической системы, кото­рую просветители обвиняли в приверженности к умозрительным конструкциям, в недостаточном внимании к опыту и экспери­менту.

На знамени просветителей написаны два главных лозунга — наука и прогресс. При этом просветители апеллируют не просто к разуму — ведь к разуму обращалась и метафизика XVII века,— а к разуму научному, который опирается на опыт и свободен не только от религиозных предрассудков, но и от метафизи­ческих сверхопытных «гипотез».