7. Послекантовский немецкий идеализм. Диалектика и принцип историзма

Отказ от традиционной метафизики, который произошел в XVIII веке, разрушил основу единства всей системы знания. В результате произошло никогда прежде с такой определенностью не проводившееся разделение бытия на мир природы и мир чело­века. Это разделение последовательно осуществил Кант. И не слу­чайно в послекантовской философии, в частности у немецких романтиков, формируется ставшее впоследствии господствующим представление о принципиальном различии природы и куль­туры.

Область природы подчинена законам причинности и необходи­мости, тогда как в сфере культуры мы имеем дело с человеком как сознательным существом, стремящимся к осуществлению целей, а потому здесь господствует изгнанный из природы принцип целеполагания. Отсюда и потребность в различных методах иссле­дования: естественнонаучном и культурно-историческом. Рассмот­рим особенности последнего.

1. История как способ бытия субъекта

Одной из предпосылок исторического подхода к миру оказался перенос центра тяжести на изучение субъекта и его деятельной природы, осуществленный Кантом.

Романтики Иенской школы, а также представители классиче­ского немецкого идеализма — Фихте, Шеллинг, Гегель, отправ­ляясь от философии Канта, в то же время подвергли пере­смотру его понятие трансцендентального субъекта. Согласно ро­мантикам, главным недостатком кантовского субъекта является его неисторический характер, во многом обязанный тому, что Кант противопоставил истинное знание, доставляемое точными науками, тем формам знания, которые нам дают миф, искусство, язык. А между тем этот тип знания существенно отличается от естественнонаучного, которое, согласно Гегелю, не следует абсо­лютизировать, ибо оно есть не более чем одна из исторических форм знания о мире, точнее, только об одной его части — при­роде.

Немецкий идеализм предложил рассматривать трансценден­тальный субъект исторически, так что в качестве такового здесь — особенно у Гегеля — предстала история человечества в целом. Теперь формы трансцендентальной субъективности были гораздо более, чем у Канта, отличены и отделены от инди­видуального сознания; в качестве субъекта знания у Гегеля вы­ступает человеческая история, взятая как целое, как некоторый «объективный дух», или субстанция-субъект, говоря словами самого Гегеля. Субстанция-субъект у Гегеля имеет не жестко фиксированные, а развивающиеся, подвижные формы, которые суть не что иное, как исторические формы культуры.

В результате произошла важная перестройка принципов, характерных для предшествующего периода философии, включая и Канта.

Во-первых, была снята жесткая дихотомия научного и не­научного, свойственная мысли XVII—XVIII веков и принци­пиально важная для идеологии Просвещения.

У романтиков и в немецком идеализме паука рассматривает­ся не столько как нечто противоположное донаучным формам знания, сколько как развитие этих мифологически-донаучных форм. Сами донаучные формы знания не предстают уже просто как предрассудки, которые следует устранить, а требуют своего специального анализа с целью установить их подлинное значение и их место в развитии человеческой культуры. Если в плане исто­рическом знание научное сопоставлялось, прежде всего, с мифом, то в плане современном требовалось сопоставление его с искус­ством, религией, философией. Для Шеллинга и романтиков эти виды знания не просто равноправны, но искусство даже имеет преимущество перед наукой, потому что схватывает истину как целое и постигает ее непосредственно, в то время как наука всегда дает лишь какую-то «часть» истины и действует опосре­дованно.

Во-вторых, благодаря рассмотрению субъекта знания как исторически развивающегося была снята дихотомия ложного и истинного, как она выступала в докантовской философии и у Канта. И не удивительно: ведь эта дихотомия была тесно связана с противопоставлением научного и ненаучного знания. Вопрос об истинном и ложном знании Гегель переносит в историческую плоскость, в результате чего появляется новый принцип: «истинно для своего времени». Тем самым вводится понятие относительной истины.

В-третьих, немецкая классическая философия, рассматривая историю в качестве субъекта знания, вводит в саму историю кантовское различие эмпирического и трансцендентального (теперь ставшего умопостигаемым) уровней рассмотрения, так что сама история выступает как бы в двух планах — как история факти­ческая, эмпирически данная, и как история, взятая, по словам Гегеля, «в ее понятии», то есть но истине. Последняя представ­ляет собой, в сущности, умозрительную конструкцию, имевшую для нослекантоиского идеализма такое же значение, какое для докантовского рационализма имело учение о субстанции.

На основе учения о трансцендентальной субъективности, таким образом, вновь возрождается своеобразная онтология. Но теперь это не онтология бытия (позволим себе применить такое тавтологическое выражение), а онтология субъекта, он­тология культурно-исторической деятельности человечества, пред­стающего как некий абсолютный, а потому божественный субъект.

Перенесение центра тяжести философии на субъекта при­вело к анализу всего разнообразия культурно-исторических форм как продукта деятельности разных исторических субъектов (на­родов, наций, эпох), выражающих свою неповторимость, свое­образие в предметах материальной и духовной культуры.

На протяжении XIX и XX веков изучение этих своеобраз­ных форм становится важнейшим предметом гуманитарных наук, получивших на протяжении этих двух столетий неви­данное прежде значение. Девятнадцатый век был веком исто­рии: истории всеобщей (гражданской), истории литературы и искусства, истории языка и мифологии, истории науки, филосо­фии и религии, истории хозяйства, государства и правовых учений.

История как способ бытия субъекта (человека и человечества) обладает для XIX века (и выразившего идеи этого века послекантовского немецкого идеализма) тем же статусом, каким обла­дала природа как способ бытия объекта для XVII и XVIII веков, для материализма эпохи Просвещения. Если базой прежней онтологии были науки о природе, то базой повой стали пауки о культуре. И не случайно романтики и Гегель оказались в та­кой же мере создателями методов анализа культуры, в какой Галилей, Декарт, Лейбниц были творцами естественнонаучных и математических методов.

Рассмотрим теперь подробнее, какой вклад в развитие исто­ризма и диалектики внесли отдельные представители послекантовского немецкого идеализма.