Сванидзе А.А. (ред.) - Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 2. - 1999

вом документе, составленном через пять лет, сумма увеличивалась до ста марок с теми же уточнениями и просьбой о ежегодных поминаль­ ных мессах. Другой любекский бюргер Вихман Дрейе уточнял в своем завещании (1360), что треть от 100 марок, завещанных им на благотво­ рительные цели, должна пойти для раздачи “бедным, просящим мило­ стыню на улице”. Любекская бюргерша Кунигунда, “родом из Зоеста”, составила распоряжение, согласно которому тотчас же после ее кончи­ ны следует купить на шесть марок хлеб и раздать нищим, а дополни­ тельную сумму в самое ближайшее после похорон время - распреде­ лить “по одному пфеннигу между 1152 бедняками, проживающими в Любеке”.

Почитаемые и опекаемые властями, такие “Христовы бедняки” на­ водняли города, образуя, по выражению Ж. Ле Гоффа, “привилегиро­ ванную армию безработных”. Они бродили по улицам и площадям, со­ бирая милостыню, стояли у церковных ворот, присутствовали в похо­ ронных кортежах богатых, дожидаясь завещательного пожертвования. Для них церковь и городские власти организовывали обязательные бес­ платные раздачи одежды и хлеба. Численность их в городах с XIV в., и особенно в позднее средневековье, строго регулировалась властями.

Но по отношению в низшим слоям городской среды можно вести речь, как правило, только о бедности не добровольной - о бедности как ударе судьбы. Из кого рекрутировалась такая бедность? Как ста­ новились бедными? В 1474 г. совет г. Дрездена сообщал своему терри­ ториальному сеньору, что в городе имеется 426 “имущих людей”, среди которых много “бедных людей” и “вдов”, владеющих небольшими и убогими строениями (жилищами). Таким образом, само по себе владе­ ние домом, как и возможность его построить, еще не делали горожани­ на состоятельным в глазах окружающих и властей. Ограничивая в 1342 г. рост жалованья строительных рабочих, совет города Шпайера аргу­ ментировал это, в частности, тем, что дома многих “бедняков” останут­ ся недостроенными. Именно эта часть бюргеров легко оказывалась за чертой бедности при малейших конъюнктурных колебаниях. Поэтому, даже имея постоянный источник доходов, такой бюргер был и считал­ ся бедняком.

Бедность как результат личной судьбы, неблагоприятного стече­ ния жизненных обстоятельств носила, как показывают современные исследования, в городах массовый характер. В каждом цехе практиче­ ски имелась группа мастеров, которые, в силу своего обнищания, не могли выполнять обязанности, предписываемые цехом и городскими властями (например, связанные с охраной крепостных стен, полицей­ скими функциями), так же как и выплачивать городские налоги. Имен­ но из их среды рекрутировались, в частности, те, кто в фискальных описях городских налогоплательщиков фигурировал как “неимущие”

(лат. nihil habens, nihils; нем. habniz, франц. menus).

Эти “фискальные” бедняки отнюдь не всегда действительно ниче­ го не имели. Чаще все же речь шла о том, что имущество их оценива­ лось ниже того минимума налогообложения, который был установлен властями данного города и в данный момент. Но сколь велика была численность таких горожан, фактически находившихся на грани бедно­

300

сти? При всей ограниченности свидетельств статистических источни­ ков они все-таки допускают какие-то обобщения, причем уже для от­ носительно раннего периода городской истории - времени, когда, соб­ ственно, появились первые налоговые описи. Они относятся к итальян­ ским городам. Так, в конце XII в. в Пистойе было принято решение о фискальном обложении, “уравновешивающем бедность с богатством и богатство с бедностью”. В начале Х1П в. обложение налогом “в соот­ ветствии с богатством и бедностью” ввела Вольтерра. Вскоре эта сис­ тема была воспринята другими городами - Сиеной, Пизой, Луккой, Ге­ нуей, Венецией, и, в конце концов, она утвердилась в Италии повсеме­ стно. К середине столетия она достигла Юга Франции, а с XIV в. охва­ тила города Западной и Центральной Европы.

Как полагает М. Молла, опираясь на данные исследований списков налогового обложения в середине XIV в., “menus” в Париже составля­ ли 42% лиц, подлежавших налоговому обложению в 1297 г. и 47% - в 1298. В Реймсе в 1328 г. этот процент по семи приходам (по которым приведены данные), колебался между 40 и 60%. При этом в целом доля “menus” в общем денежном объеме налогообложения в Париже соста­ вляла 5%, в Реймсе - от 2 до 5%. Близкие соотношения дает Тулуза в 1335 г. (6%). Но сколько бедняков действительно не имущих не подпа­ дали ни под какую регистрацию! Во Флоренции в 1333 г., полагает Молла на основании свидетельств Джованни Виллани о суммах, затра­ ченных магистратом на воспомоществование бедным, их было 17 900 душ. В Люнеле (Лангедок) в 1295 г. “слишком бедные, чтобы платить налог“ составляли 18% общего числа жителей, а в Каркассоне, спустя девять лет - 33%.

В целом, полагает М. Молла, в многолюдных европейских городах “фискальные” бедняки и те, кто был признан “бедными”, в ХШ-XIV вв. официально составляли от 35 до 40%. Этот вывод находит подтвержде­ ние в исследованиях немецких историков - А. Фон Брандта по Любеку (1380), И. Шильдхауэра по Ростоку (вторая половина XIV в.), Э. Маш­ ке по Базелю и Страсбургу. Анализ официальных списков об обеспе­ чении бюргеров последних двух городов запасами продовольствия (ввиду угрозы войны с Армяньяками в 1444 г.) обнаружил, что в от­ дельных приходах (по которым имелись наиболее полные данные), до 30% их обитателей не имели средств для закупки запасов зерна или му­ ки на случай осады.

Именно из этой среды городских бюргеров, пребывавших на грани бедности, рекрутировались и те, кто в офииальной документации го­ родских канцелярий немецких городов и в завещательных актах их бюргеров фигурирует под термином “хаусармен” (“hausarmen”) - т.е. бедняки, имеющие крышу над головой. Еще не деклассированные, стыдившиеся ниществовать открыто, они - один из постоянных объе­ ктов милосердия со стороны цехов и городских советов. Они обитали в собственных жилищах или находились на пропитании в каком-нибудь зажиточном бюргерском доме. Они - олицетворение “благочестивой” бедности с той же религиозной коннотацией, что и “добровольная” бедность, и так же как “Христовы бедняки”, они в центре внимания за­ вещателей - привилегированный объект их милосердия.

301

Завещательные акты позволяют определить и некоторые наибо­ лее характерные признаки этой группы “бедняков, живущих в доме”. К их числу относились прежде всего впавшие в бедность по старости или из-за болезни, увечья; утратившие или не имевшие никогда кормиль­ цев; психически нездоровые люди, не способные самостоятельно обес­ печить свое существование. Среди них много “благочестивых” жен­ щин, вдов и дочерей цеховых мастеров. Это для них завещаются суммы и создаются специальные фонды для обеспечения приданым, когда на­ ступит пора замужества, или взносом для вступления в монастырь. В этой группе городских бедняков немало бюргеров, располагавших соб­ ственностью, а иногда и источниками дохода, хотя и временными. Они - на самой грани бюргерского общества, хотя уважения не утратили. Обычно их не включают в число официальных городских бедняков, получающих обязательную милостыню (1 пфенниг в любекских заве­ щательных актах).

Городская благотворительность

Для этой категории “уважаемых бедняков” - хаусармен в первую очередь предназначались городские институты поддержки бедных и больных, госпитали, Божьи дома - сочетание лазарета и приюта. Тех, кто был абсолютно беден, принимали туда без взноса, но они были обязаны работать по хозяйству, в том числе и на сельскохозяйственных работах, в отличие от приходских бедных, проживавших там на куп­ ленную (или пожертвованную) ренту.

Бедняки были почти единственными клиентами этих лазаретовприютов. “Наши сеньоры - это бедняки, наши сеньоры - это больные”

-таков был принцип, провозглашенный в XII в. госпитальерами. Неко­ торое отступление от него имело место в хосписах - для изгоев обще­ ства - больных проказой, которая не щадила и людей богатых. В XIII в. в христианском мире, как утверждал Матвей Парижский, “было 19 ты­ сяч лепрозориев”. Они располагались вблизи городских укреплений или непосредственно за ними, в предместье. В XIV в. в одном Париж­ ском диоцезе их было 50; более половины принадлежали сельским при­ ходам и религиозным братствам; около 15 из них давали приют не ме­ нее 35 страждущим. Постепенное отступление этой болезни (конец XII

-середина XIV в.) сопровождалось сокращением и практики основания лепрозориев. Институции милосердия для бедных и больных, высту­ павшие в разных регионах под различными наименованиями (шпитали, госпитали, хосписы, Божьи дома, амонерии, где собирали и раздавали милостыню и т.п.) варьировали также по числу своих обитателей (от одного до нескольких десятков человек), по характеру оказываемой помощи (ночлег, временная или постоянная госпитализация), так же как и по общему своему количеству в городах. Особенно много их бы­ ло в городских центрах урбанизированных и промышленно развитых областей: на Севере Франции, в Нидерландах, Италии, где они получа­ ют широкое распространение уже в XIII в. Даже в небольшом нидер­ ландском Сен-Квентине было семь госпиталей, два лепрозория, один “бегуинаж” - приют для богомольцев и пилигримов и детский приют.

302

В больших городах типа Брюгге, Гента, Брюсселя, Милана, Генуи, Ве­ неции их было несколько десятков. Во Флоренции, согласно Джованни Виллани, число их достигало тридцати. До 60 госпиталей и других уч­ реждений милосердия разных размеров и функций имелось в Париже, население которого в 1328 г. оценивают в 200 тысяч человек. Они рас­ полагались в Ситэ, в густонаселенных кварталах правого берега Сены и на ответвлениях главных торговых дорог. С коммунальными учреж­ дениями соседствовали многочисленные монастырские приюты левого берега - аббатств Сен-Виктор, Сен-Женевьев, Сен-Жермен-де-Пре. К странноприимным домам и амонериям, основанным в XIII в., в начале XIV в. добавились новые, основанные мирянами - хоспис Сан-Жюльен- де Менетриер и Сан-Жак-о-Пелерин.

Не меньшую роль учреждения милосердия играли и в крупных не­ мецких городах, но широкое распространение их начинается здесь с XIV в. То же самое можно сказать и об Англии, где в Х1П в. по степе­ ни оснащенности благотворительными учреждениями с континенталь­ ными городами могли сравняться лишь Уинчестер, Кентербери и Окс­ форд - епископские метрополии. Традиция госпитального гостеприим­ ства в XIII-XIV вв. получила развитие и в городах Южной Франции (Ту­ луза, Нарбонна, Прованс и др.), и Иберийского полуострова (Валенсия, Барселона, Севилья, Кордова и др.).

В создании госпиталей инициатива горожан в высокое средневеко­ вье сливалась с инициативой церкви и, подчас, сеньоров, как, напри­ мер, в городах Фландрии или в Провансе. На средства, собранные из взносов на случай болезни и утраты работоспособности, организацию погребения, ремесленные и торговые корпорации учреждали специ­ альные дома-приюты для своих обедневших и оказавшихся в несчастье собратьев. Госпитали ткачей, прядильщиков и стригальщиков сукна существовали в Брюсселе, Генте, Венеции; мастеров кузнечных дел - во многих фландрских городах; строительных специальностей, боча­ ров, каретников - в Базеле. Специальные госпитали-приюты и лазаре­ ты для больных, увечных, бедных и состарившихся моряков с начала Х1П в. известны в Ла Рошели; с начала XIV в. - в Венеции, несколько позднее - в Лондоне и Норвике.

В 1306 г. в Брюсселе был основан госпиталь Св. Николая для обед­ невших патрициев - свидетельство, как полагает М. Молла, развития новой категории бедных - жертв структурных нарушений, неблагопри­ ятных финансовых ситуаций, деклассирования. О новой социальной проблеме и внушающей тревогу остроте ее свидетельствовало повсе­ местное умножение в западноевропейских городах детских приютов (“Бон-Анфан”). Здесь не только обучали детей бедных, но и вскармли­ вали и воспитывали сирот. В немецких городах (XIV в.) увечные, в том числе и слепые дети, находили прибежище в обычных госпиталях, вме­ сте со взрослыми, иногда, как в Висмаре, - при церкви либо в самом ее помещении, “около органа”, либо “в темных каморах”.

Стремительно множащиеся в XIII-XIV вв. по всей Европе город­ ские институции милосердия отражали не только углубление имущест­ венной дифференциации в среде бюргерства, но и все более остро ощу­ щаемую потребность более состоятельной его части в моральной и

303

спиритуальной компенсации нравственных издержек своей деловой ак­ тивности - их стремление смягчить своей щедростью суровость Все­ вышнего и заслужить его заступничество. Но были и сугубо житейские мотивы, связанные с представлениями той эпохи о репутации и прести­ же. «Иметь “своих” бедняков, подобно тому, как имели “своих” вилла­ нов и “своих” слуг, - пишет в этой связи М. Молла, - означало также иметь “своих” заинтересованных в деле отпущения твоих грехов и обеспечения твоего Спасения». К этому, наконец, примешивались и эмоциональные побуждения - чувство сострадания к несчастьям друго­ го и все более утверждающееся в массовом сознании восприятие мило­ сердия как нравственного долга по отношению к страждущему ближ­ нему. Именно эта поведенческая максима, оформляющаяся уже в вы­ сокое средневековье, обеспечит почву для новой, свободной от религи­ озного смысла концепции благотворительности в эпоху массовой пау­ перизации и кризиса традиционного идеала бедности - эпоху, в кото­ рую европейское общество постепенно входит со второй половины

XIV-XV в.

“Новые бедные”

Стремительное умножение численности бедных в европейских го­ родах (до 30-40% общего числа жителей) - факт сам по себе хорошо известный. Но дело не только и не столько в цифрах, но в изменении качества самой бедности. Наряду с бедняками, ставшими таковыми в силу “традиционных” причин - утраты работоспособности из-за болез­ ни, несчастного случая, по возрасту, стихийного бедствия, эпидемии и т.п., в городах получает массовое развитие и становится органической частью их общества “новая бедность” - бедность “трудолюбивых лю­ дей”, по выражению М. Молла. Это довольно пестрая группа, в кото­ рую входили подмастерья и неквалифицированные работники, лица, работающие по найму, поденщики. В массе не бюргеры, или пользую­ щиеся бюргерскими правами частично, они принадлежали к самой низ­ шей категории городских ремесленников и жителей. Работая не покла­ дая рук, получая сдельную или поденную плату, они располагали лишь минимумом жизненных средств и в глазах общества были бедняками.

Буркард Цинк, рассказывая (1444 г.) о двух гезеллен, погибших под обрушившимся фронтоном дома аугсбургского патриция Ганса Госсенброта, который восстанавливали после пожара, называет их “бедны­ ми” потому, что они выполняли неквалифицированную работу и полу­ чали самую низкую плату. В Нюрнберге в конце XV в. было принято выплачивать рабочим на стройке жалованье до обеда с тем, чтобы они могли, “если шли на суп домой”, принести деньги своим женам. Терми­ ны “рабочие” и “бедные люди” в таком контексте звучат как синони­ мы. Рабочий-строитель, живущий своим домом, а не у мастера-хозяина на харчах, зарабатывал в день так мало, что назавтра ему не на что бы­ ло уже приобрести еду. Ж. Пиеррет, исследовавший материалы город­ ской канцеляции магистрата Лилля и счета городских госпиталей пер­ вой половины - середины XIV в., отмечает критическое положение, в котором находились работающие по найму и их семьи в целом ряде от­

304

раслей городского производства - строительном деле, ткачестве, ого­ родничестве, садоводстве. По числу калорий, получаемых на семью в день (менее тысячи, вместо 2500, необходимых для выживания), они находились на грани физического существования. Нищетой было за­ тронуто в этом городе около 80% чернорабочих и подручных работни­ ков, особенно много семейных.

Но убогость существования была присуща также и половине спе­ циализированных работников. Крайняя бедность рабочих в Лилле, как показывает исследование Ж. Пиеррета, имела следствием, в частности, повышение брачного возраста в среднем с 25 до 35 лет, особенно в сре­ де не имевших профессиональной квалификации.

Уровень жизни “работающих бедняков” в его числовом выраже­ нии варьировал от города к городу, в зависимости от сезона, различий в степени квалификации, от сферы приложения сил - производство или услуги, индивидуальных условий и судеб. Но при всей широте разброса подобных данных, добытых современными исследованиями, очевидно, главное - зыбкость той грани, что отделяла бедность от нищеты почти для половины трудящихся обитателей городов. Это было существова­ ние с хроническим недоеданием, отсутствием надежды на лучшее, с уг­ розой сползания в крайние формы бродяжничества и криминализации.

Причины, способствовавшие росту новой бедности в городах не­ сомненно коренились в глубине самих социально-экономических стру­ ктур христианского мира и были связаны с теми процессами кризиса и одновременно перекройки его экономической и социальной карты, что переживала Европа в XIV-XV столетиях. Город как центр денежной экономики был одновременно и мотором, и одной из главных жертв происходящих в ту эпоху преобразований. Социальное и экономиче­ ское замыкание цехов, повышение взноса за приобретение прав бюр­ герства обрекали на безработицу пришлых квалифицированных ре­ месленников, мастеров и подмастерьев. В этом же направлении дейст­ вовало и усложнение производства в новых отраслях, в частности тек­ стильного производства, особенно в сукноделии; развитие разделения груда и кооперации в производственном процессе, складывание пред­ принимательской его организации, сопровождавшееся ужесточением и централизацией руководства им и сбытом готовой продукции, концен­ трацией капиталов на одном полюсе и фактической утратой экономи­ ческой самостоятельности основной массой производителей - на дру­ гом. Все это имело следствием также углубление иерархии обязанно­ стей - “ролей” и соответственно - оплаты труда, равно как и монопо­ лизацию в руках отдельных групп - цеховых мастеров, купцов-пред- принимателей, патрициата, руководства отдельными отраслями город­ ского производства, хозяйства и городского управления в целом, что создавало социальные проблемы и напряжение.

Одним из внешних выражений этих процессов становится широкое распространение именно с XIV столетия практики организации ритма рабочего дня посредством ударов колокола, так же как и стремление к жесткому часовому расписанию его. Эти и подобные инновации, запе­ чатленные постановлениями городских и цеховых властей, характерны для всех европейских индустриальных центров, оснащающихся с этого

305

времени механическими башенными часами с боем и специальными колоколами на звонницах, призывавшими подмастерьев к работе, от­ бивавшими время полуденного перерыва и завершение трудового дня. Но удар колокола мог также послужить и знаком к восстанию. В 1361 г. властями фландрского Комена был издан закон, предусматри­ вавший наказание за попытку рабочих овладеть звонницей. И на то имелись веские основания.

Город — надежда обездоленных

“Новая бедность”, ядро которой составляли работающие по найму, - характерное явление для всех европейских городов, начиная с XIV столетия, особенно со второй его половины. Город не только сам порождал бедноту, но и притягивал к себе в надежде обрести здесь ра­ боту, пропитание и корм людей необеспеченных и впавших в нищету. Подмастерьев и ремесленных учеников подвигало на странствия не только стремление к получению и совершенствованию профессио­ нального мастерства, но и элементарная потребность в заработке и ку­ ске хлеба. Уже с XIII в. фламандские и брабантские текстильщики по­ являются в Италии, Франции, Англии. С конца XIV в. мобильность ре­ месленного населения городов стремительно возрастает. Об этом сви­ детельствуют и примеры отдельных судеб. Так, некий парижский порт­ ной родом из Турне, специализировавшийся на пошиве шосс, мужских штанов, прежде чем осесть в столице, в поисках работы побывал в Лаоне, Суассоне, Нойоне, Реймсе, Шартре. Не менее выразителен в этом отношении и путь, пройденный в поисках работы парижским подмас- терьем-портным. За три года своих странствий он искал счастья в Руа­ не, Манте, Бурже, Ле Бланке, Компьене, Санлисе, Мондидье и других городах. Примеры, подобные этим, дают практически все крупные, и не очень, европейские города.

От хозяйственной ориентации города или региона зависели чис­ ленность и профессиональный состав этой мобильной рабочей силы, как например, в портовых городах - Венеции, Генуе, Марселе, Барсе­ лоне, Бордо и Нанте, Руане и Лондоне, Брюгге и Любеке, где в зависи­ мости от купцов и судовладельцев находилась целая армия работавших по найму плотников, шпатлевщиков, полотнянщиков, матросов разной квалификации, грузчиков, возчиков и др. Сильное давление притока бедных ремесленников испытывали даже небольшие городки типа, на­ пример, баварского Фалькенштайна, который, как утверждали власти (1453), в большей части оказался “занятым бедными гезеллен, которые были поденщиками и не имели ни поля, ни луга”. В Страсбурге власти, стремясь как-то канализировать поток мигрантов, учредили так назы­ ваемое шультхайсбюргеррехт - облегченное право приобретения бюр­ герства, открывавшее для тех, кто не имел 10 марок, необходимых для покупки полного гражданства, возможность добывать себе пропитание сбором милостыни и притязать на благотворительную поддержку.

Но в числе городских мигрантов была не только ремесленная бед­ нота. С середины XIV в., неуклонно нарастая, в города устремляется поток сельского пауперизированного населения. В Гёттингене, напри­

306

мер, по данным В. Абеля, из числа прибывших в этот город с 1330 по 1360 г. 74% составляли те, кто не имел никакой ремесленной квалифи­ кации. Упадок цен на сельскохозяйственную продукцию выталкивал этих недавних крестьян из родных мест в города, где они рассчитывали на заработок. Из их числа пополнялась резко возросшая в позднее сре­ дневековье армия поденщиков, чернорабочих и просто нищих, доля ко­ торых в эту эпоху составляла в целом около 10% населения каждого города (М. Молла).

Попав в город, пришлый люд устремлялся на главную рыночную площадь, в места ярмарочного торга, к мостам и церквам. В Париже особой славой пользовался правый берег Сены с его многочисленны­ ми торговыми рядами разнообразных ремесленных профессий; Гревская площадь, где всегда был спрос на чернорабочих. Пределом меч­ таний была сдельная работа на сутки, на день, на несколько дней. Вновь прибывавшие находили себе пристанище в кварталах, где оби­ тала беднота или где традиционно селились их земляки, например во­ круг порта (в Венеции и Генуе), по побережью, как это было в Марсе­ ле, Барселоне, Нанте, Руане, Лондоне, Антверпене, Любеке, или вдоль реки, как в Кёльне, Генте, Брюгге и др. В Лионе пришлые рабо­ чие предпочитали остров, где находился старинный бург Сен-Низьер. В Туре, Пуатье, Руане, Тулузе пришлые и местные бедняки располага­ лись на городской периферии, куда были вынесены из-за дурного за­ паха или создаваемого шума мастерские дубильщиков, красильщиков, кузнечных дел и т.д.; устраивали себе жилье вблизи крепостных стен или даже, как в Кёльне XVI в., в самих стенах. Как бы то ни было, в каждом городе были отдельные кварталы, где селилась беднота и ко­ торые пользовались дурной славой, подобно тем, что располагались около Санта-Кроче и Санто-Спирито во Флоренции; или картье Д’Овиле в Сиене и де ла Гидесса в Венеции, приходам Сен-Вивиен и Сен-Никез в Руане или о-ва Туниз в Тулузе. В центре города бедняки располагались вблизи тех богатых фамильных кланов, от которых за­ висели. Но где бы они ни обитали, они составляли особый мир, жив­ ший сам по себе и легко приходивший в движение, как только возни­ кала опасность конкуренции или ущемлений в оплате труда. К ним от­ носились с пренебрежением, их подвергали сегрегации, но их не могли игнорировать власть имущие.

Бедность устрашаемая и презираемая

Работавшие, но не зарабатывавшие бедняки достаточно ясно осоз­ навали печальную специфику своего положения и довольно рано обна­ ружили склонность к интеграции и социальному протесту. “Я живу тру­ дом своих рук, работаю, чтобы прокормить моих четырех детей, сов­ сем маленьких. Я - бедный пополано, вынужденный добывать средст­ ва существования собственными руками, и я не имею достаточно сил, чтобы себя защитить”, - с такими словами обратился бедный флорен­ тийский пополано к представителю могущественной семьи Барди в хо­ де острого конфликта, разгоревшегося в 1343 г. во флорентийском сук­ ноделии.

307

Начавшаяся еще в середине XIII в., особенно во Фландрии, в италь­ янских текстильных центрах, серия выступлений и мятежей рабочих против своих патронов и хозяев плавно, с нарастающей интенсивно­ стью переходит в городские восстания следующих столетий. Выступле­ ния простого народа против могущественных людей с требованием “справедливой” оплаты, с отказом от невыгодных работ и протестом против тяжелых условий труда сотрясли в XIV-XV вв. города Француз­ ского и Английского королевств, Империи и Италии, Иберийского по­ луострова. И по существу уже в эту эпоху, задолго до индустриальных революций, простым трудовым людом эмпирически была обозначена важность всего круга проблем наемного труда, касавшихся условий найма, условий труда и его организации, оплаты и расценок отдельных операций и т.д., так же как и социальной солидарности.

Тенденция к интеграции в среде “новых” бедных наиболее вырази­ тельно заявляет о себе у ремесленных подмастерьев: мирские сообще­ ства, религиозные братства, нередко принимавшие региональный ха­ рактер, и даже цехи, как, например, у строительных разнорабочих - опперкнехтен во Франкфурте-на-Майне. Этому соответствовал и высо­ кий уровень коллективного самосознания, о чем свидетельствует тер­ минология - самоназвания и официальная - и ее эволюция.

Так, закончивший обучение и работавший по найму немецкий под­ мастерье назывался кнехтом. Этот термин свидетельствовал о включе­ нии в профессиональную цеховую иерархию. Под этим же наименова­ нием фигурирует подмастерье и в домохозяйстве мастера, у которого он начинает работать. Но внутри союзов и братств подмастерья назы­ вали себя “гезеллен” - “сотоварищи”. Этот термин фигурирует в доку­ ментах, от них исходящих и касающихся проблем их внутренней жизни. Во всех других случаях - конфликтах с мастерами или городскими вла­ стями - употреблялся термин “кнехт”, “кнехты”. Впервые слово “ге­ зеллен” появляется в статутах г. Торуни в 1437 г. и постепенно внедря­ ется и в официальную терминологию. С конца XV в., и особенно в пер­ вой половине XVI в., он уже выступает в качестве единого наименова­ ния работающих по найму квалифицированных подмастерьев, что, как полагает Э. Машке, исследовавший эту проблему, свидетельствует об общественном признании сплоченности и единства этой социальной группы. Показательно, с этой точки зрения, что, например, в Базеле, где “бродячий народ и презренные люди” были сосредоточены властя­ ми в одном квартале - “на Коленбери“, их привилегированное ядро - “фрайен кнабен”, осуществлявшее контакт с властями и проводившее от имени последних полицейские и судебные мероприятия, составляли члены тесно сплоченной группы грузчиков и вепмомогательных рабо­ чих. Хотя и пользовавшиеся дурной славой из-за “своих грубых нра­ вов”, они, тем не менее, составляли элиту общества на Коленбери.

Однако этот случай симптоматичен в другом отношении. Он на­ глядно показывает, сколь зыбкой в позднее средневековье становится грань между бедностью трудящегося и его маргинализацией. Неустой­ чивость материального положения, зависимость от заработка - все это при малейших колебаниях конъюнктуры создавало угрозу соскальзы­ вания на самую низшую социальную ступень - туда, где кормились ни­

308

щенством и жили бродяжничеством. Власти Лозанны в 1450 г. и Тура в 1460 г. вынуждены были констатировать, что из-за отсутствия занято­ сти одна часть их жителей вынуждена нищенствовать, тогда как другая не прочь отказаться “от плохой жизни в пользу зла”. Беттельн - так на­ зывали этих отчаявшихся из числа бедняков в городах Империи, труандами - во Французском королевстве.

В отличие от хаусарме, “которые не ходят просить милостыню”, и бедняков, стремившихся преодолеть нищету, эти были профессионала­ ми. Они занимались ниществом постоянно и проходили специальную выучку, овладевая особыми приемами, с тем, чтобы вызывать наи­ большее сострадание, и зачастую шли на прямой обман и шантаж. Ге­ ктор Мюлих из Аугсбурга рассказывает в своей хронике (1434) о неко­ ем “юном молодчике”, который падал на улице, притворяясь умершим. Он получал последнее помазание, на его погребение собирали с прохо­ жих деньги, после чего он поднимался и убегал. Так как эту же сцену он проделывал и в других городах, то его казнили, - заключает хронист свой рассказ. Уже в середине XIV в. появляются первые постановления против “праздных” горожан (Париж, 1351), как и специальная литера­ тура “для ориентации благочестивого милосердия и распознавания криминальных случаев” - “Нотатенбух” Дитмара Меркенбаха (13461348). Большой популярностью в XV-XVI вв. пользовались “Зеркало шарлатанов” (ок. 1485) и “Книга о бродягах” (1509-1510), наглядно де­ монстрирующие, по существу, весь путь превращения: из бедного, про­ сящего милостыню, в нищего-обманщика, затем - в мелкого жулика и, наконец, - в квалифицированного мошенника.

Нищие, рассматривающие свое занятие как профессию, стреми­ лись к объединению. В 1454 г. в немецком Цюльпихе с разрешения властей было образовано братство нищих - “увечных, слепых и других бедных, которые живут милостыней” - с обязательным вступительным и членскими взносами для обеспечения взаимопомощи в случае болез­ ни. Аналогичные братства известны в Страсбурге (1411) и во Франк- фурте-на-Майне (1480), в Базеле и других городах Империи.

Полиция для бедных и принудительный труд

Подобные факты - свидетельства не только тенденции к интегра­ ции этой группы низших слоев, но и стремления городских властей и общества в целом как-то канализировать и поставить под контроль чреватый социальной дестабилизацией массовый процесс паупериза­ ции, захлестнувший в позднее средневековье города. Создание таких объединений облегчало контроль за “своими” нищими, включало их в структуру городского общества. В Аугсбурге в 1475 г. они подлежали поголовному обложению (как, кстати, и во многих западноевропейских городах этого времени), ибо тот, кто рассматривал нищенство как про­ фессию, обладал и имуществом.

Стремясь регулировать численность нищих, городские власти предписывали местным, как это имело место, например, в Кёльне, иметь на одежде отличительный знак или (“кто стыдился своего поло­ жения”) - “удостоверение”, предъявляемое по требованию властей. Но

309