Сванидзе А.А. (ред.) - Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 2. - 1999

земли. Наконец, владение землей зачастую использовалось по “прямому назначению” - для обеспечения личного хозяйства продуктами питания.

Календари грамот королевской канцелярии, оформляющих зе­ мельные сделки, несмотря на лапидарность последних, достаточно ин­ формативны, чтобы проследить на протяжении длительного времени операции бюргерства, прежде всего столичного, с недвижимостью. В грамотах можно выделить следующие объекты земельных сделок: ма­ норы, держания, ренты, повинности держателей (речь идет об оформ­ лении прав владения или собственности); оформление сеньориально­ вассальных отношений между участниками сделки или покупки комп­ лекса поместья с феодальными и сеньориальными правами, включение реципиента в межфеодальные отношения.

Следует отметить, что из-за неполноты ведения (или сохранности) записи в регистрах распределены неравномерно. Данное обстоятельст­ во не позволяет цифровым итогам подсчетов претендовать на полную точность и скорее показывают порядок явления, его тенденцию.

На примере характера земельных операций мерсеров, бакалейщи­ ков, сукноделов попытаемся проследить приоритеты этих групп, осо­ бенности их деятельности.

По характеру операций у мерсеров преобладает покупка земель, маноров, усадеб (34,4% всех случаев), т.е. фактически вложение капи­ тала в землю. Столь же интенсивно мерсерами ведется покупка рент (более 28% случаев), что обеспечивало им постоянный приток продук­ тов, сырья, денежных средств. С покупкой феодальных и сеньориаль­ ных прав, фактически покупкой комплекса феодального поместья как ячейки феодального хозяйства, связано 14% сделок. Активное участие в земельном рынке стало гарантией сохранения богатств через инве­ стирование в землю. Финансовое могущество компании м;ерсеров поз­ воляло им делать значительные инвестиции и получать немалые дохо­ ды от феодальной собственности. По всей вероятности, для мерсеров земельный рынок - традиционная сфера вложения капиталов: при пер­ вых двух Генрихах дома Ланкастеров, и при Генрихе IV, когда Столет­ няя война начала давать англичанам больше потерь, чем выгод, совер­ шалось примерно равное число сделок. Покупка рент переживает взлет в 30-е годы (почти половина всех случаев).

Накануне “Войны Роз”, в 40-е годы, число операций с землей сни­ жается (12,5% случаев). Возможно, мерсеры с их хозяйственным опы­ том лучше оценивали ситуацию и заблаговременно побеспокоились о своих капиталах. Но в целом приобретения мерсеров надежны: прода­ ют они свои владения редко. Продажа земель, маноров и т.п. составля­ ет 15% от всех “продаж”, та же доля определяет продажу рент. Чаще мерсеры “продают” вассальные права - 15% всех “продаж” (в “покуп­ ках” - немногим более 3%) и ленные держания, то есть владельческие права - 25% (“покупка” таковых - около 11%): это та же сфера обмена правами, но не реальной собственностью, недвижимостью.

Больше всего мерсеры продают в первое и третье десятилетия, меньше всего - в 30-е годы. Уступают они, как правило, джентри и чи­ новникам, но не своим постоянным соперникам - бакалейщикам, хотя знаменитый бакалейщик-гросер Томас Ноуллз и причастен к некото­

290

рым сделкам мерсеров. Если рассматривать внутригрупповые отноше­ ния в сфере земельных операций, то они сводятся к перепродаже чле­ нам своей же гильдии земель, рент и прав на них, но доля таких опера­ ций в земельных сделках мерсеров невелика1.

Таким образом, для мерсеров прежде всего характерно вложение капиталов в покупку земель и рент. Первое гарантировало сохранение капиталов в неспокойное время, их приумножение в условиях активно­ го земельного рынка. Немаловажны доходы от сеньориальной ренты и других поборов. При этом мерсеры не вмешиваются в процесс аграр­ ного производства, не перестраивают его на новый лад, удовлетворя­ ясь положением представителя правящего класса, землевладельца феодального типа21. Косвенно об этом свидетельствует и баланс поку­ пок-продаж феодальных и сеньориальных прав, то есть возможности феодальной эксплуатации: он не в пользу приобретений. Перспектива таких приобретений связана с аноблированием и проникновением в управленческие структуры, втягиванием в межфеодальные отноше­ ния.

Имеются ли отличия в характере, интенсивности земельных опера­ ций у бакалейщиков, каковы их особенности, перспективы? Наиболее активно бакалейщики приобретают феодальные и сеньориальные пра­ ва, целые феодальные вотчины (36% всех сделок), а также земли, ма­ норы, усадьбы (24%), хотя уступая мерсерам почти в 1,5 раза (у послед­ них34,4%). Большая доля приобретений прав землевладельца, сеньо­ ра, возможно, не случайна: стремление бакалейщиков к аноблированию более устойчиво и более осознанно, чем у мерсеров. Вероятно, судьба семейства Ноуллзов в этом отношении типична: Ноуллзы три­ жды упоминаются в связи с покупкой земель, маноров, усадеб; дважды - с приобретением комплекса феодальных поместий и однажды - вла­ дельческих прав на поместье. При этом относительно велика доля при­ обретения именно владельческих прав - на ренту и феодальные и сень­ ориальные полномочия (12 и 16% соответственно). Цифры могут сви­ детельствовать о меньших возможностях бакалейщиков на земельном рынке, а также, возможно, о том, что бакалейщики отдавали предпоч­ тение операциям с движимым имуществом, т.е. сфере более быстрого оборота капиталов.

Наиболее интенсивна деятельность бакалейщиков при Генрихе VI, особенно в 30-е годы; к началу “Войны Роз” уровень ее, по сравнению с мерсерами, падает, но незначительно.

Как выглядят на этом фоне сукноторговцы? Наибольший интерес у них наблюдается к покупкам земельной собственности, в абсолютном процентном отношении они в этом превосходят, хотя и незначительно, бакалейщиков (7 из 22 случаев, т.е. 31,8%). В приобретении феодаль­ ных и сеньориальных прав они идут за бакалейщиками (более 18% слу­

1Только у мерсеров встречаем приобретение и других феодальных прав (в партнерстве): право на ярмарочные, рыночные, таможенные сборы в Кенте и Сэссексе, держание на рынке в Дерби, сукновальную мельницу с оборудованием в Миддлсексе.

2 В держание давались не территории, а определенные расходные статьи, ренты, судеб­ но-административные права и т.п., что приводило к утрате фьефом его земельного, “реального” содержания.

чаев). Но обходят их в долях владения этими правами (доля в покупке рент около 14%). Цифры показывают, что по характеру операций сукноторговцы ближе к мерсерам, чем к бакалейщикам. Однако, что вы­ деляет сукноторговцев - это приобретение угодий, поместий или прав на них, вместе с мельницами, находящимися на их территории. Едва ли это случайно: все же сукноторговцы теснее связаны с производством шерстяных тканей, нежели с другими видами деятельности. В источни­ ке не указано функциональное назначение мельниц, но известно, что в этот период сукноделие перемещается из старых городских центров к “быстрой” воде в сельские районы, где больше возможностей для арен­ ды земли. Можно предположить, что приобретение суконщиками вла­ дельческих прав на территории с мельницами связано именно с этим процессом, т.е. овладением сетью сельского домашнего производства и переориентацией интересов сукноторговцев на операции с движимым имуществом. К середине XV в. в самой Англии перерабатывалась уже большая часть настригаемой шерсти.

Таким образом, эволюция процесса проникновения в аграрную сферу у торговцев сукном весьма своеобразна в сравнении с таковой у мерсеров и бакалейщиков. Овладение земельной собственностью свя­ зано у них с ориентацией на развитие шерстяного производства. Такой выбор делает их судьбу весьма перспективной в контексте дальнейше­ го развития хозяйства Англии, после потрясений “Войны Роз”, в усло­ виях стабильности.

Итоговые результаты операций с недвижимостью членов корпора­ ций мерсеров, бакалейщиков, сукноторговцев показывают, что “лицо” каждой из них имеет своеобразие. Могущественные мерсеры, которые стремятся к обладанию землями и доходами от их эксплуатации, лиди­ руют в доле приобретенных маноров, усадеб, угодий и рент с них. Цель приобретений - вложение капиталов в землю, существенная гарантия их сохранения в неспокойное время и получение постоянного источни­ ка доходов от обладания землей, дальнейшего обогащения, в том чис­ ле за счет связей с властными структурами.

Существенна доля в приобретении земельных владений и у бака­ лейщиков, но они предпочитают стать в один ряд с феодальными соб­ ственниками земли. Именно у них наибольшая доля приобретений фео­ дальных поместий в комплексе, а вместе с правами на них - больше по­ ловины, во всей совокупности прав сеньора, как по отношению к вас­ салам, так и к крестьянам. Это прямой путь к аноблированию, попол­ нению рядов правящего класса страны, совсем не обязательно на путях “нового дворянства” Как и у мерсеров, полуфеодальные формы экс­ плуатации крестьян на принадлежащих им земельных владениях, права юрисдикции и баналитетов, которыми они нередко обладали, опреде­ лили известные феодальные черты их социального облика. Этому спо­ собствовало и сближение с родовитым дворянством через браки и об­ раз жизни.

Вслед за ними в приобретении поместий или прав на них идут сук­ ноторговцы: у них высока доля приобретения рент, однако эти приоб­ ретения по возможности делаются с находящимися на них мельница­ ми, с другим оборудованием. Интерес к таким негоциям, возможно,

292

ГОРОДСКИЕ МАРГИНАЛЫ

НИЗШИЕ СОЦИАЛЬНЫЕ СЛОИ" БЕДНОСТЬ И БЕДНЯКИ

Историографическая перспектива

Вплоть до начала XX столетия историки рисовали романтические картины равенства и общинного единства средневековых горожан, якобы единым фронтом противостоящих своим светским и духовным сеньорам. В городах высокого средневековья видели подобие города нового времени и одновременно его этический идеал: здесь, в отличие от последнего, раздираемого социальными противоречиями эпохи ста­ новления промышленного капитализма, благодаря господству цеховой системы, якобы обеспечивалось право каждого полноправного горо­ жанина на труд, здесь подавлялось неравенство, и собственность была равномерно распределена среди ремесленного населения. Эти и подоб­ ные идеи о преобладающем и фундаментальном значении объединен­ ного в корпорации ремесленного населения и отсутствии в его среде резких имущественных различий развивали в свое время О. Тьерри и К. Гегель, JI. Зом и К. Бюхер, утверждавший, что “социальная органи­ зация средневекового города соответствовала интересам всех своих бюргеров”.

Развитие с рубежа XIX-XX вв. позитивистской историографии с ее интересом к явлениям хозяйственной и социальной жизни, к таким те­ мам, как движение народонаселения и система налогообложения в го­ родах, стремлением приложить к изучению средневековья статистиче­ ские методы нанесло сокрушительный удар по этим идеалистическим и во многом априорным концепциям.

Исследования X. Йехта, Р. Хинтце, О. Хаймпеля - первопроходцев изучения социальной истории средневекового города, обнаружили не только глубокие имущественные и социальные контрасты, но и опре­ деленную зависимость степени их интенсивности от типа хозяйствен­ ной структуры, характера и масштабов рынка сбыта того или иного го­ рода (дальняя торговля, экспортные ремесла, промысловая деятель­ ность, аграрное производство). Новые исследования открывали новые горизонты в представлениях о средневековом городе и, что особенно важно, о его типологическом многообразии. Не обошлось и без обрат­ ных генерализирующих крайностей - утверждений о существовании в средневековом городе накопления капитала и пролетариата (А. Дорен, А. Пиренн, А. Допш). Но как бы то ни было, с 20-х годов интерес к изу­ чению социальных процессов в городской среде прочно утверждается

© А.Л. Ястребицкая

294

взападной буржуазной историографии, подобно тому как интерес к классовой борьбе и участию горожан в социальных движениях средне­ вековья - в исследованиях историков-марксистов.

Однако, эта первая “прививка” социологии к истории осуществля­ лась по существу еще в прежнем правовом измерении, определявшем в ту пору массовое исследовательское историческое сознание. Поэтому в центре внимания социальных историков начала века находились, как и прежде, преимущественно традиционные категории горожан, облада­ тели бюргерского права и соответствующих привилегий: цеховые ре­ месленники, гильдейское купечество, патрициат. Даже марксистские историки с их особой приверженностью к социальным низам, в том числе и стоящему вне городских корпораций “плебсу”, по существу, также не шли дальше общих констатаций их существования. Да и само понятие “городская беднота” в словоупотреблении историков вплоть до конца первой половины нынешнего столетия имело исключительно инструментальный характер и отражало не столько специфику реалий именно средневековья, сколько представления современной им самим эпохи.

Ситуация начинает стремительно меняться с рубежа 50-60-х годов, когда в поле зрения исследователей входит, и надолго, проблема низ­ ших социальных слоев и бедности как одной из важнейших ее состав­ ляющих. Это было связано не только с адаптацией историками-медие- вистами методов обновленной социологии (в частности, “теории сло­ ев”), но и переориентацией самого исследовательского мышления и, соответственно, интереса с экономических и социальных структур, профессиональной деятельности и имущественного положения, право­ вых “признаков” статуса самих по себе на социокультурный контекст и формирующие его социально-психологические представления, систе­ мы ценностей, модели социального поведения и, соответственно, - си­ стемы понятий, терминологию, в которую эти представления облека­ лись. Центрами этих новых исследований, в том числе и “низших сло­ ев” городского населения, в 60-70-е годы стали семинары и рабочие группы М. Молла (Сорбонна), Ф. Вольфа (Тулуза), А. Сапори и др. (Флоренция), Э. Машке (Констанц) и др.

Сам по себе термин “низшие слои”, конечно, не лишен условности. Оперируя им, историки-медиевисты имеют в виду наиболее слабую хо­ зяйственную часть городского населения, обладающую одновременно и наименьшим социальным престижем. Обширная количественно, эта часть горожан чрезвычайно неоднородна в правовом и социально-эко­ номическом отношении. Она включает в себя не только тех, кто счи­ тался бюргером, но и социальные меньшинства и многочисленные пе­ реходные, с правовой и экономической точки зрения, группы. Здесь и хозяйственно несостоятельные, слабые цеховые мастера, и работаю­ щие по найму подмастерья, приказчики, возчики, поденщики, но также мелкие нотарии и канцеляристы. Понятие “низшие слои” в историогра­ фии 70-80-х гг. вобрало в себя и весь спектр тех групп обитателей го­ родов, которые оказывались аутсайдерами в средневековом обществе

всилу действующих в нем норм и ценностей, регулировавших жизнь, в том числе и в городах. Достаточно вспомнить то предубеждение, кото­

296

рое существовало в средневековой Европе против некоторых видов профессиональной деятельности, связанных с “нечистотой”, кровью, зрелищами, против лиц, рожденных вне законного брака. Аутсайдера­ ми средневекового городского общества были банщики и брадобреи, знахари, гудошники и комедианты, палачи и живодеры, очистители го­ родских клоак и обитатели лепрозориев, проститутки.

Но аутсайдеры - это еще не маргиналы, располагавшиеся в самом низу социальный иерархии городского общества. Ими являлись те, кто не имел постоянного места жительства, чье существование и образ жизни воспринимались окружающими как паразитические. В отличие от аутсайдеров, их изоляция от общества была полной, практически ис­ ключающей возможность социального возвышения. Для этих людей, вырванных из традиционных связей - семейных, соседских, производ­ ственно-профессиональных, занимавшихся бродяжничеством, кормив­ шихся выпрашиванием милостыни, мошенничеством, город был при­ бежищем, объектом устремлений. Хотя и здесь оставались они вне официального общества, но шансов выжить было все же больше, чем где-либо в другом месте.

При всей разноликости групп, объединяемых исследователями под инструментальным понятием “низшие слои”, им было присуще нечто общее, заключавшееся в том, что все они принадлежали к социально слабой части городского общества, и центральной проблемой их всех являлась проблема бедности и нищеты, которую они были не в состо­ янии преодолеть без посторонней помощи и поддержки окружающих и ценой моральной и материальной зависимости.

Изучение проблемы городской бедности затруднено состоянием источников, особенно для ранних столетий городской истории. Все, что касается бедных и аутсайдеров, - пишет итальянский медиевист А. Сапори, - безвозвратно исчезает с их смертью. Убогости и безли­ кости жизни соответствует забвение. Источники становятся более красноречивыми лишь по мере приближения к позднему средневеко­ вью. Но было бы заблуждением делать из этого вывод, что бедность - исключительный феномен этих столетий. Конечно, структурные процессы конца средневековья и раннего нового времени усугубляли социальную дифференциацию и напряженность в городах и общест­ ве в целом, порождая крайние формы ее проявления: массовое обни­ щание, бродяжничество, мятежи и восстания. Но бедность в ее эко­ номическом и социальном смыслах - социальная константа средневе­ кового города во все периоды его истории. О “множестве нуждаю­ щихся” во фризском Дурстеде еще на заре городской истории, в IX в. сообщает Римберти - автор жизнеописания св. Ансгария. О сотнях социально “приниженных”, о “бедности” и “бедняках” — pauper, impotens, extremus - свидетельствуют и различные источники XII—XIII столетий, особенно постановления третейских судей и заве­ щательные акты горожан.

Констатируя это, современные исследователи вместе с тем призы­ вают к осторожности в выводах, обращают внимание на необходи­ мость в каждом конкретном случае уточнения того смысла, который вкладывали в эти понятия сами современники.

297

Кто считался бедняком?

Вопрос этот далеко не праздный, ибо бедность - это не только следствие экономической конъюнктуры или порождение социального устройства общества, но и продукт сознания, ментальных представле­ ний, предубеждений, самовосприятия самих “бедняков”, так же как и общества, в котором они жили. Историко-антропологические исследо­ вания последних десятилетий указывают на смысловую многогран­ ность и ценностно-этическую многоуровневость терминов “бедность” и “бедный”, “бедняк”.

На одном из смысловых уровней бедные - это социально слабые. Начать с того, что одной из первых иерархических схем социального устройства, широко распространенной между V и IX вв. и дававшей о себе знать на протяжении всего средневековья, было представление о противостоянии двух групп, если речь шла о мирском обществе: “бога­ тых” и “бедных” - как “сильных” и “слабых”, “больших” и “малых”, “свободных” и “несвободных”. “Бедные” в таком контексте - это те, кто находился в тени обладавших властью и могущественных, монопо­ лизировавших в своих руках все функции духовного, политического, экономического управления. Это те, которые подчинялись и находи­ лись в зависимости, равно как и те, что добывали пропитание тяжелым трудом. “Бедные люди”, “бедный человек” - эти выражения могли упо­ требляться по отношению к зависимому крестьянину (крестьянам), но также и для того, чтобы подчеркнуть смирение социально слабого или отношения братства людей, связанных клятвой членов церковной, при­ ходской общины или корпорации. О “бедных людях” вели речь, напри­ мер, кожевники немецкого Люнебурга (XIV в.), жалуясь совету на про­ тивоправные действия сапожников, нарушавших монополию их цеха и тем самым нанесших ущерб их мастерам. Это один из широко распро­ страненных на протяжении всего средневековья стереотипов употреб­ ления термина “бедность” и “бедняки” в цеховых жалобах и в матери­ алах их разбирательств.

Но среди тех, кого современники называли “бедными”, были лица, никогда качеством бедности как таковой не обладавшие. Так, Коль­ марская хроника, повествуя о графе Рудольфе Габсбурге, называет его “бедным”: таким воспринимался он хронистом в сопоставлении с дру­ гими, равными ему по положению в системе феодальной иерархии. Аналогично и в городской среде тот, кто обладал имуществом или до­ ходами, не позволявшими ему обеспечить уровень жизни и представи­ тельства, выполнение обязательств, предписываемых ему его право­ вым статусом и общественным положением, тот считался бедным - был или стал им.

На другом уровне речь идет о добровольной бедности: “Христо­ вы бедняки”. Это был более высокий уровень восприятия состояния бедности. Оно выкристаллизовалось в ментальном пространстве, сформированном одержимостью людей той эпохи жаждой Спасения и страхом адских мук, перед лицом которых отступала ценность мирских благ. Стремление раздобыть больше, чем то было необходимо для под­ держания физического существования (пища, одежда, жилье) или об­

298

щественного ранга, приравнивалось средневековыми моралистами к одной их самых тяжких разновидностей греха - греха гордыни. Житей­ ский идеал и принципы трудовой этики, сформулированные одним из них, Теодульфом, еще в Каролингскую эпоху, сохраняли свое значение на протяжении всего средневековья: те, кто занимается негоциями и торговлей, утверждал он, не должны желать земных выгод больше, чем жизни вечной; Бог дал каждому его ремесло, дабы он имел с чего жить, и каждый должен извлекать из своего ремесла все необходимое для тела, но и опору для души, что еще более необходимо. Через не­ сколько столетий эта мысль вновь прозвучит у Фомы Аквинского (“Свобода богословия”): “труд имеет четыре цели: прежде всего и глав­ ным образом он должен дать пропитание; во-вторых, должен изгонять праздность - источник многих зол; в-третьих, должен обуздать похоть, умерщвлять плоть; в-четвертых, он позволяет творить милостыни”.

Вэтом смысловом контексте бедность как умеренность и самоог­ раничение, как следование идеалу Христа-страдальца, Христа Страж­ дущего, который проповедовали монахи, занимала высшую ступень на шкале христианских ценностей, отвечая глубинному умственному на­ строю средневекового человека и поведенческим моделям христиан­ ского смирения. И тот, кто выбрал идеалом жизни добровольную и благочестивую бедность, заслуживал уважения и, согласно канониче­ скому праву, поддержки со стороны людей состоятельных, ибо такие бедняки угодны Богу и их молитвы его достигают. Францисканцы и до­ миниканцы сделали в ХП-ХШ вв. из нищих духовную ценность. Возно­ ся молитвы Богу, эти “Христовы бедняки”, утверждают они, воздают тем, кто дает им милостыню. Отношения, складывавшиеся между даю­ щими пожертвования и принимающими их, были обоюдными и актив­ ными. Строившиеся по принципу “дар-отдар”, одному из фундамен­ тальных для социальных коммуникаций средневековья, они отлича­ лись от односторонне ориентированной благотворительности - под­ держки в обществе современном.

Вэтой своей функции посредников и заступников перед Богом за

богатых “добровольные” “Христовы бедняки” становятся в ХП-ХШ вв. обязательным и незаменимым функциональным элементом средневе­ кового общества и прежде всего городского, где “конфликт сознания”, испытываемый его наиболее активной и мобильной частью - купече­ ством и предпринимателями, деятельность которых была ориентиро­ вана на извлечение осуждаемой церковью прибыли, ощущался особен­ но остро.

Одно из красноречивых свидетельств тому - бюргерские завеща­ ния, этот своеобразный пропуск для богатых к Спасению. Обязатель­ ный и центральный элемент завещательного документа, широко во­ шедшего в деловую и духовную практику горожан со второй половины XII в., - пожертвования для обеспечения существования бедняков. Один из типичнейших образцов их дают, например, завещательные ле­ гаты некоторых любекских бюргеров. Так, некий Радекин ван Зее ого­ варивает (1350) сумму в 80 любекских марок для раздачи беднякам та­ ким образом, “чтобы каждый получил по одному пфеннигу”, а из ос­ тавшейся суммы для них были бы куплены “башмаки и платье”. В но­

299