Сванидзе А.А. (ред.) - Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 2. - 1999

станавливали закрытость монастыря от внешнего мира, в новую эпоху, в условиях бурной конфессиональной полемики, конфликтов и катак лизмов, оказалось на периферии духовной жизни. Большее влияние приобрели новые ордена, такие как иезуиты, театинии, барнабиты, са маски, почти полностью отказавшиеся от киновии и затворничестиа, сосредоточившиеся на активном пастырском служении, миссионерст ве, каритативной и образовательной деятельности.

Вместе с тем, упадку бенедиктинства в известной степени способ ствовали и критики характерных для позднего средневековья форм благочестия. Еще идеологи церковной реформы XV в., такие как Ни кола де Кламанж, Пьер д’Айи, Жан Жерсон и др., с большим опасени ем взирали на количественное увеличение религиозных обычаев, рост всяческих суеверий, угрожавших, по их мнению, самой сути веры, тс рявшейся в обилии “внешних”, “формальных” проявлений. Критика же почитания святых, нарастая уже в XV в., достигает своего апогея п XVI в., в реформированных странах ознаменовавшегося разгромами церквей, уничтожением или утилизацией всех предметов, связанных с культом святых, запретом их праздников, молитв о заступничестве, во тивов, паломничеств и процессий.

По-видимому, правы те исследователи новоевропейской религиоз ности, такие как Р. Мюшанбле, К. Гинцбург, В. Фрайтаг, В. Райнхардт и др., которые утверждают, что тенденция к рационализации культа исходила от просвещенной элиты, пытавшейся искоренить массовую, вульгарную религиозность, якобы кощунственную и далекую от “чис той” веры. Даже отцы Тридентского собора, хотя и ориентировали церковь на поддержание и сохранение обрядности и чувственности ка топического культа, в то же время стремились поставить проявления вульгарной религиозности под жесткий контроль церкви, лишить их присущей им спонтанности и экзальтированности, приведя в четкую систему и оформив институционально. Это вынужденное для “просве­ щенных” теологов, но в не меньшей степени и компромиссное решение

вконечном итоге позволило бенедиктинскому монашеству уже в XVII

-первой половине XVIII в. частично вернуть себе утраченные позиции

вдуховной жизни мирян.

Урон, который понесло нищенствующее монашество в XVI в., был еще более значительным. Недовольство положением дел в церкви уже в XV в. переносилось прежде всего на мендикантов, причиной чему бы­ ла их “вездесущность” и агрессивность манеры пастырского служения. При этом к обычным обвинениям в невежестве, ханжестве, лицемерии и алчности (последняя якобы особо проявилась в торговле индульген­ циями) примешивались и упреки в дезорганизации пастырского служе­ ния церкви. Так, трудно сказать, действовал ли епископ Мо, Гильом Брисонне (1470-1534), более как епископ, заботящийся о своей церкви, или как гуманист, симпатизировавший идеям реформации, когда в 1525 г. запретил францисканцам проповедовать в своем городе. Возни­ кавшие в XVI в. новые ордена ориентировались по преимуществу не на создание и расширение параллельных структур пастырского служения, а стремились укрепить приходы. Но с наступлением относительной стабилизации социальных и конфессиональных отношений в начале

220

XVII в., в особенности по мере вымывания из политических элит като­ лических стран лиц, симпатизировавших реформации, мендиканты на­ чинают вновь отвоевывать утерянные в XVI в. позиции, хотя достичь того могущества, которым они обладали в духовной жизни XIII-XV вв. им уже не удалось.

ЛИТЕРАТУРА

Хёйзинга Й. Осень средневековья: Исследование форм жизненного укла­ да и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах. М., 1988.

Краснова И Л . Суждения о бедности и благотворительности в купеческой среде Флоренции XIV-XV вв. // Средние века. М., 1997. Вып. 59.

Gall J.-M. Les moines et la ville: L’exemple de Paris au d6but du XVI siecle // Moines et monasteres dans les soci6t6s de rite grec et latin. Geneve, 1996.

Dubois J. Etements d’une histoire du monachisme urbaine // Lettre de Ligug£. 1970. № 143.

Meeker N. Bettelorden und Biirgertum: Konflikte und Kooperation in deutschen Stadten des Spatmittelalters. Frankfurt a. M.; Bern; Circencester, 1981.

Herzig A. Die Beziehungen der Minoriten zum Biirgertum in Mittelalter: Zur Kirchenpolitik der Stadte im Zeitalter des Feudalismus // Die Alte Stadt. 1979. Bd. 6.

Moeller B. Kleriker als Burger // Festschrift fur Hermann Heimpel zum 70. Geburtstag am 19. September 1971. Gottingen, 1972. Bd. 2.

Neidiger B. Mendikanten zwischen Ordensideal und stadtischer Realitat: Untersuchungen zum wirtschaftlichen Verhalten der Bettelorden in Basel. B., 1981. (Berliner Historische Studien. Bd. 5; Ordensstudien. Bd. 3).

Renaudet А. Ргёгёйжпе et humanisme a Paris au temps des guerres d’ltalie. P., 1952.

Schmidt H.-J. Bettelorden in Trier: Wirksamkeit und Umfeld im hohen und spaten Mittelalter. Trier, 1986. (Trierer Historische Forschungen. Bd. 10).

Schreiner K. Monchssein in der Adelsgesellschaft des hohen und spaten Mittelalters: Klosterliche Gemeinschaftsbildung zwischen spiritueller Selbstbehauptung und sozialer Anpassung. Miinchen, 1989.

Stellung und Wirksamkeit der Bettelorden in der stadtischen Gesellschaft / Hrsg. K. Elm. Berlin, 1981. (Berliner Historische Studien. Bd. 3; Ordensstudien. Bd. II).

Stiideli В. E. J. Minoritenniederlassungen und mittelalterliche Stadt: Beitrage zur Bedeutung von Minoritenund anderen Mendikantenanlagen im offentlichen Leben der mittelalterlichen Stadtgemeinde, insbesondere der deutschen Schweiz. Werl, 1969. (Fr^nziskanische Forschungen. H. 21).

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ТРУД В СРЕДНЕВЕКОВОМ ГОРОДЕ

Современный интеллектуал европейского типа - это человек, не только занятый по-преимуществу умственным трудом, но и обязанный своим (довольно высоким) социальным статусом этому занятию. Об­ щество официально выдает ему свидетельство об его способностях и праве на интеллектуальный труд, который затем происходит в услови­ ях относительной свободы. Сочетание этих признаков и определяет ев-

© П.Ю. Уваров

221

ропейскую специфику данного типа деятельности. В таком случае сон ременным интеллектуалам следует искать свои корни в городах сред невековья.

Мы не будем останавливаться специально на содержании и формах средневековой науки и образования. Частично это сделано в главе “На ука и техника”, частично будет рассмотрено на страницах следующих томов. В данном случае нас интересует то, как в средневековом городе был организован интеллектуальный труд, как обозначалась его специ фика “людьми знания”, на какой социальный статус они претендовали сами и какое место в обществе им отводили современники.

Монастырские затворники и городские интеллектуалы

До середины XI века ученых и поэтов можно было найти при дво­ ре государей (на ранних этапах каролингской Империи, в англо-саксон­ ском королевстве Альфреда Великого, при дворе императоров саксон­ ской династии). Школы, где преподавали “свободные искусства”, име­ лись при некоторых епископских соборах - Шартр, Реймс, Кёльн. Но наибольшей славы достигли ученые из монастырей - Санкт-Галлен, Рейхенау, Фульда, Новая Корвея, Клюни, Бек и многих других. Этот период в истории науки и образованности с полным правом называют монастырским.

Не следует преувеличивать степень разрыва между “монастыр­ ским” и последующим “городским” этапом. Ведь и бенедиктинский мо­ настырь долгое время мыслился как “град спасения”, упорядоченная копия “civitas” - Иерусалима, гораздо более близкая к идеальной моде­ ли города, чем бурги, портусы и вики каролингского и посткаролинг­ ского времени. Средневековые интеллектуалы городского периода опирались на богатое наследие предыдущей эпохи, не собираясь, кста­ ти, от него отказываться. В период, предшествовавший XII в. было ус­ воено и адаптировано к нуждам средневековья наследие позднеантич­ ной культуры, оформлена система “семи свободных искусств” (тривий - грамматика, риторика, диалектика и квадривий - арифметика, астро­ номия, геометрия, музыка) и, главное, был обеспечен особый статус интеллектуальной деятельности, которая понималась как нечто свя­ щенное, необходимое для спасения как отдельной души, так и всей “об­ щины верных”. Неотделенность знания от священства продолжала рас­ пространяться на грамотеев и тогда, когда их занятия носили уже впол­ не мирской характер.

И все же интеллектуальная деятельность городской эпохи рази­ тельно отличалась от предыдущего периода. Прежде всего произошел стремительный рост числа образованных людей, приведший к качест­ венному скачку. В 1115 г. Гвиберт Ножанский писал о событиях^ шес­ тидесятилетней давности: “Во времена незадолго до моего детства и в мои детские годы школьных учителей было так мало, что в маленьких городках было почти невозможно их встретить, да и в больших горо­ дах они были редкостью. А если и удавалось случайно найти учителя, его знания были столь скудны, что их нельзя сравнить даже с образо­ ванностью нынешних бродячих клириков”. Это свидетельство особен-

222

по ценно, если учесть пессимизм, присущий средневековым морали­ стам, постоянно жаловавшимся на упадок нравов и образованности.

Концентрация знаний в городах имела как минимум два важных следствия. Прежде всего здесь создавалась социальная среда, способ­ ная обеспечить устойчиво благоприятные условия для развития куль­ туры, тогда как культура монастырская была фрагментарна и уязвима набег неприятеля, пожар, скверный нрав аббата могли пресечь разви­ тие самобытной духовной традиции. Точно так же покровительство об­ разованности при одном из правителей редко продолжалось в том же масштабе его преемниками. Во-вторых, концентрация образованных людей в городах вела к профессионализации. При всей своей удиви­ тельной образованности Алкуин или Лиутпранд Кремонский остава­ лись прежде всего придворными императоров. Монахи могли лечить больных (чем они успешно занимались на протяжении всего средневе­ ковья), могли создавать великолепные рукописи в скрипториях или же писать ученые сочинения, но все эти занятия были лишь видами мона­ шеского подвига, средством спасения души наравне с ношением вериг или физическим трудом. Социальная значимость таких занятий была своего рода побочным продуктом. Равно как и самые лучшие мона­ стырские школы учили только “oblati” - детей, предназначенных стать

монахами данного монастыря.

Городскими интеллектуалами двигали иные мотивы - тяга к знани­ ям, стремление нести людям свет разума, как утверждали их апологе­ ты, либо жажда мирской славы, суетное любопытство и корыстолю­ бие, в чем обвиняли их противники. Главное - что эти свои социальные цели они стремились реализовать по преимуществу на поприще интел­ лектуального труда, ставшего их основным видом деятельности.

Кроме того, концентрация и профессионализация сопровождались растущим разделением труда, специализацией областей знания. Энциклопедичность оставалась идеалом, но на практике процесс выделения новых сфер и новых форм умственной деятельности шел достаточно быстро.

Эти черты были сразу же подмечены современниками. Как это ча­ сто бывает, первыми на несоответствие новых интеллектуалов старым идеалам указали ригористы. Итальянский отшельник Петр Дамиани, тот самый, кто объявил науку служанкой богословия, много горьких слов посвятил суетности магистров и школяров, “ослепленных пусто­ словием наук человеческих”, тогда как Господь не нуждался в грамма­ тике, чтобы увлечь людей и распространять семена веры, он послал не философов и ораторов, но простых рыбаков. В этих словах было нема­ ло самокритики - ведь он, сын простого крестьянина, достиг высот об­ разованности и блистал в преподавании риторики - искусства судебно­ го красноречия в школах Павии и Равенны в 30-40-х годах XI в.

Через сто лет Бернар Клервосский, посетив Париж, ужаснулся нравам изобиловавших там студентов и магистров. Он призывал их бе­ жать из этого Вавилона и спасать свою душу в уединении монастыря - “в лесу ты найдешь больше, чем в книгах, камни и деревья научат тебя большему, чем любой магистр”. Другой монах-цистерцианец противо­ поставлял городскому мудрствованию идеал святой простоты: “Счаст-

223

лива лишь та школа, где сам Христос преподает в наших сердцах слоим мудрости и где без труда и учебы мы постигаем методы вечной жизни! Там не покупают книг, не платят за обучение, нет бурления диспутом, ни хитросплетений софизмов, решение всех проблем просто и ясно там постигают истинный смысл вещей”.

И еще позже, на рубеже XII и XIII вв. Стефан, епископ Турне рисо вал неприглядную картину жизни парижских школ: “Изучение священ ного писания пришло в постыдный беспорядок. В то время как ученики приветствуют только различные новшества, учителя больше думают о славе, чем об учении. Они повсюду создают свои новые маленькие сум мы и комментарии, которыми приманивают, удерживают и обманына ют своих слушателей. Как будто мало изучаемых нами сочинений сви тых отцов... Новый том торжественно читается в школах и предлагае т ся за деньги на площади под шумное одобрение орды нотариев, кото рые радуются, что при копировании этих подозрительных безделок уменьшится их труд и увеличится плата... мальчишки с длинными кое мами бесстыдно узурпировали все профессорские должности...”

А вот свидетельство совсем иного рода: “Движимый любовью к знаниям, ты достигаешь Парижа и обретаешь столь желанный Иеруса лим... обитель мудрого Соломона. Клирики столь изобильны здесь, что превосходят многочисленное население мирян. Счастлив город, где святые книги читаются с таким рвением, где их сложные таинства раз­ решаются благодаря дару Святого Духа, где столько знаменитых про­ фессоров, где теологическая наука такова, что его можно назвать гра­ дом образованности”.

Итак, и сторонники, и противники нового образа жизни интеллек­ туалов отмечают небывалую степень концентрации образованных лю­ дей в городах, их постоянное взаимное общение как основное условие существования, их новые мотивации (торговля книгами и знаниями). И, главное, - городской образ жизни.

Так может, хронологическое совпадение двух феноменов - появле­ ние европейских интеллектуалов как особой социальной группы и ста­ новление средневекового города “классического типа” - находится в линейной зависимости (возникает город, и потребности этого нового организма рождают новую социальную среду)? Но все было гораздо сложнее. Отнюдь не города, особенно на первых порах, были основны­ ми потребителями труда интеллектуалов. В услугах секретарей и юри­ стов нуждались правители и их судебные курии, нарождавшаяся пап­ ская бюрократия; медики обслуживали в основном элиту феодального общества; теологи нужны были церкви для формулирования и защиты догматов веры. Скорее уж можно говорить о единой причине - услож­ нении социальной жизни, вызвавшем расцвет городов и породившем интеллектуалов.

XII век — новые школы и новые науки

Те знания, спрос на которые начал неуклонно возрастать пример­ но с середины XI в., легче всего можно было найти в городах. Здесь были соборные школы, в отличие от школ монастырских, доступные

224

дня всех желающих, здесь некоторые городские монастыри основы­ вали свои “внешние” школы (extra muros), и наконец, здесь все боль­ ше становилось частных школ. Чтобы открыть их требовалось лишь согласие - “лицензия” канцлера собора либо аббата близлежащего монастыря.

Итальянские города и в этом оказались впереди всех. Уже в первой половине XI в. ученики стекались изучать основы права и красноречия и Равенну и Павию, где блистал Петр Дамиани. Чуть позже извест­ ность приобрели школы Пьяченцы, Милана, Вероны и Болоньи. Наря­ ду со школами соборными молодые коммуны открывали и муници­ пальные, где в основном преподавали грамматику и “Ars dictaminis” - метод писать письма и составлять документы, столь необходимый для будущих секретарей и нотариусов.

Особый успех выпал на долю Болоньи. Этот город находился на стыке различных правовых традиций - римской, лангобардской и ви­ зантийской. Здесь преподавал один из лучших юристов своего времени Ирнерий. В начале XII века, обобщив достижения своих коллег, он совершает революцию в правоведении. Ему приписывают заслугу све­ дения отрывочных юридических пассажей в единый корпус римского права (Corpus juris civilis), снабженный глоссами - комментариями и разъяснениями на полях. Метод Ирнерия заключался в отыскании па­ раллелей и разночтений, в выявлении существующих противоречий и попытках их согласования. И, наконец, он придавал большое значение казуистике, систематически выдвигая особо запутанные, спорные воп­ росы, при разрешении которых сводятся воедино различные законы, мнения комментариев, ссылки на прецеденты. Ученики, стекавшиеся в Болонью со всей Европы, изучали “Дигесты” и “Новеллы”, а также “Книгу феодов” - источник феодального права Ломбардии. Вскоре по методу Ирнерия преподавали в школах в Оксфорде, в Монпелье, в Ор­ леане. Поколение правоведов ХП-ХШ вв. (“глоссаторы”) практически создало гражданское право как академическую науку, высшую по от­

ношению к “искусствам”, включая риторику.

Болонье выпала честь стать колыбелью также и канонического права. Ранее оно не было отделено от богословия. В 40-х годах XII в. Грациан превратил каноническое право в единую систему, снабдив его глоссами по'методу Ирнерия. Среди преподавателей и студентов, изу­ чавших и преподававших каноническое (Decretum) и римское (Leges) право в болонских школах, можно было встретить немало будущих ие­ рархов церкви, активных строителей папской бюрократии.

Применение логики произвело переворот и в богословии. В наи­ большей степени формирование теологии, опиравшейся на законы ра­ ционального мышления, связано с Парижскими школами, где в первой половине XII века преподавали Гильом из Шампо и Абеляр. Заверше­ нием этапа становления этой науки явилось создание “Книги Сентен­ ций” Петра Ломбарда, епископа Парижского. Это был солидный сбор­ ник систематизированных мнений авторитетов по наиболее спорным вопросам Библии, снабженный комментариями и ссылками. Противо­ речащие друг другу мнения сравнивались, подвергаясь логическому анализу, и выносилось итоговое суждение. Несмотря на кратковремен­

ный церковный запрет, “Сентенции” вплоть до XVI в. оставались базо­ вым учебником теологов, вытесняя порой знание текста самой Библии.

Новые методы в теологии и в других науках вызвали, как мы уже убедились, немало критики со стороны тех, кто считал главным в поз­ нании Бога мистическое самоуглубление, или тех, кого шокировали со­ мнения в словах авторитетов, умствования в делах веры. “В противоре­ чии со священными канонами ведется диспут о непостижимом божест­ ве, ...неделимая Троица рассекается на части и служит предметом спо­ ра... и каждая площадь становится местом богохульства”, - жаловался Иннокентию III все тот же епископ Турне. Находились проницатель­ ные критики - такие как Иоанн Солсберийский или магистры Шартр­ ской школы, предвидевшие опасность подмены интереса к богатству окружающего мира интересом к абстрактным словесным конструкци­ ям. Грамматики, в свою очередь, опасались, что забота о красоте язы­ ка и подражание древним сменится техническим жаргоном, непонят­ ным для непосвященных.

И все же рационализм победил - церкви и обществу в новых усло­ виях нужны были и четкое правовое учение, и ясное и систематическое изложение христианской доктрины (надо было что-то противопоста­ вить множившимся ересям и обращать в христианство другие народы). Новые принципы рациональной теологии хорошо подходили и для нужд обучения, поэтому новый метод получил позже название “школь­ ной науки” - схоластики. Название исключительно меткое, ведь новая система мышления и восприятия мира кристаллизовалась в лекциях и публичных диспутах, породив особую манеру доказательств и группи­ ровки материала.

Рациональные методы преобразовали и медицину. Долгое время она оставалась сугубо практическим занятием. Лишь в некоторых мо­ настырях переписывали медицинские трактаты, содержащие учение Гиппократа в переложении Галена. Иногда к ним писали и толкования, но скорее с богословскими, чем с научно-практическими целями. Лишь на рубеже XI-XII вв. потребности развития госпиталей привели к необ­ ходимости соединения теоретических знаний с практикой.

На первых порах центром изучения медицины стала школа в Са­ лерно. По легенде ее основателями были латинянин, грек, иудей и араб. Как бы то ни было, здесь, на Юге Италии эти языки были живы еще в XII в., что облегчало восприятие античных и восточных меди­ цинских традиций врачевания. Однако на первых порах обучение шло “от лица к лицу”, наподобие ремесленного ученичества, и имело преи­ мущественно эмпирический характер. Монах Константин Африкан­ ский, преподававший здесь в конце XI в., сыграл роль, сравнимую с Ирнерием. Ему приписывают авторство многих латинских переводов арабских медицинских сочинений, объединенных в сборники-компен­ диумы, изучавшиеся в медицинских школах до конца XV в. Позже сю­ да были включены труды испанских переводчиков, однако они попрежнему назывались “Константиновой медициной”.

Слава Салерно угасает в XIII в., однако именно здесь медицина обрела контуры самостоятельной теоретической дисциплины. Цент­ ры изучения ее сместились в следующем столетии в Болонью, Мон­

226

пелье, Париж, где к “Корпусу Константина” добавились ранее неизиестные Западу переводные труды Авиценны и Аверроэса. Если в середине XII в. Гуго Сен-Викторский относил медицину еще к искус­ ствам, то через сто лет она уже прочно занимает место среди “наук”. Начинает формироваться практика выдачи официального разреше­ ния на деятельность медика, который должен теперь не только быть знакомым с практикой, но и знать “litteras”, быть сведущим в книж­ ной науке.

Некоторые историки медицины называют этот ее период “меди­ цинской схоластикой” Система анализа и классификации зачастую но­ сила умозрительный характер и мало подходила для практических нужд. Но у современников на первых порах это не вызывало возраже­ ний - почему нельзя приписать феноменам “физики” (так называли ме­ дицину) ту же стабильность и постоянство, что и метафизическим объ­ ектам? Единство и стабильность мира, связь микрокосма и макрокосма объясняли тот факт, что, исследуя человека, медики пользовались те­ ми же методами, что правоведы, теологи и философы.

Рациональному, схоластическому осмыслению подверглись и дру­ гие области знания - риторика, грамматика. Так, уже в начале XIII в. старая грамматика Присциана была вытеснена новым учебником - “Детскими доктриналиями” (Doctrinale puerorum) Александра из Виладье. Как и “Сентенции” Ломбарда, “Доктриналии” оставались основ­ ным учебным пособием до самого конца средневековья, заменяя собой изучение оригинальных авторов древности.

Таким образом, в XII в. сформировались основные области знаний, выделились “науки” - теология, право, медицина - и “искусства”. При­ чем, несмотря на гордое название “семи искусств”, главную роль игра­ ла логика, иногда, впрочем, претендовавшая на звание “философии”.

Потребности новых учебных центров вызвали волну переводов с арабского и греческого на латынь. В программу обучения включаются новые книги Аристотеля и комментарии к нему: “Новая логика”, “Кни­ ги о природе”, несколько позже - “Политика”. Запад заново открыл для себя наследие перипатетиков, а через труды арабских комментато­ ров Аристотеля вновь приобщился к идеям неоплатонизма.

Формируются язык и логика науки - мистическими озарениями, красноречивым толкованием символов и даже строгими моральными оценками здесь трудно было кого-либо убедить. Нужна была система доказательств, точные ссылки на источник, цепочка силлогизмов. Зна­ чение этого периода для современной науки трудно переоценить.

И самое главное, на рубеже XII—XIII веков уже вполне сложилась особая социально-культурная группа интеллектуалов, людей достиг­ ших совершенства в “искусствах” и “науках”. Далее они могли посвя­ тить себя преподаванию или, что гораздо вероятнее, занять какой-ни­ будь административный пост. Болонские и парижские доктора совер­ шают блестящие карьеры и даже занимают папский престол (Адри­ ан IV, Александр III, Иннокентий III). Общество распознает этих ин­ теллектуалов, фиксируя их специфику терминологически. В XII в. в большинстве случаев слова ^magister” и более редкое - “doctor” означа­ ли человека, прослушавшего курс, получившего право на преподава­

ние в одном из престижных учебных центров, которых в ту пору было в Европе около десятка.

Некоторые из школ пользовались уже всемирной славой. Так, ар хиепископ кентерберийский Фома Бекет обратился за арбитражем к парижским теологам во время своего конфликта с Генрихом II. Не бо жественный дар пророчества, не святость образа жизни (увы, ригори­ сты были правы - город предоставлял слишком много соблазнов), а компетентность лежали в основе авторитета. Это было ново.

Университетская корпорация

"Когда концентрация интеллектуалов достигала в городе своей “критической массы”, в некоторых учебных центрах на рубеже XII-XIII вв. спонтанно формировались корпорации. Ранее школу без особых проблем мог открыть каждый, кто получил от местных цер­ ковных властей разрешение-лиценцию. Из “Металогика” Иоанна Солсберийского мы узнаем об 11 таких школах в Париже, где в 30-х-40-х годах XII в. он учился или же преподавал сам. Никакой ассоциации ма­ гистров и студентов на первых порах не существовало.

Дж. Россер показал, как городские гильдии и иные корпорации складывались с целью взаимопомощи, улаживания внутренних кон­ фликтов и чтобы противостоять натиску извне. Такой внешней “агрес­ сивной средой” для интеллектуалов были прежде всего горожане. Они имели немало оснований выступать против пришлых и буйных школя­ ров, и, как это нередко бывало, распространять на студентов и магист­ ров право репрессалий (т.е. если школяр убегал с места преступления или скрывался от кредиторов, гнев горожан мог излиться на его земля­ ков или же вообще на любого подвернувшегося под руку студента или магистра). Естественным защитником интеллектуалов в городе была церковь, которая и выдавала лиценции на преподавание. Но городские власти не торопились признать верных сынов церкви в этих буйных пришельцах, среди которых было немало мирян. Поэтому первые хар­ тии, выданные магистрам и студентам государями (Болонье в 1158 г. Фридрихом Барбароссой, Парижу в 1200 г. Филиппом II Августом), лишь закрепляли их местную церковную юрисдикцию и предписывали чиновникам заботиться о спокойствии ученых. Вероятно, те и сами проявляли какую-то инициативу, подавая, например, коллективную жалобу суверену. Однако о корпорации можно говорить лишь тогда, когда магистры и студенты получили высокую степень независимости

иот местных церковных властей.

ВПариже эта борьба была выражена ярче, чем в других центрах. Магистров здесь возмущала легкость, с которой канцлер собора НотрДам выдавал лиценцию магистрам, не обладавшим достаточными зна­ ниями, но щедро заплатившим. К тому же он порой требовал от лицен­ циатов вассальной присяги. Озабоченность магистров тем, что их ста­ нет слишком много и что упадет престиж парижской науки, действи­ тельно напоминает мотивации ремесленников, создающих свои корпо­ рации. Основывая свое объединение, спаянное взаимной клятвой - “университет” (общеизвестно, что словом “universitas” на первых порах

228

обозначали любую корпорацию), магистры апеллировали в Рим. Там их движение нашло положительный отклик. Иннокентий III (как мы помним, сам преподававший в Болонье и Париже) тем самым усиливал влияние папства и мог лучше контролировать более упорядоченное преподавание. Ведь именно к нему взывал уже знакомый нам епископ Турне.

После ряда конфликтов с парижанами, королевскими чиновника­ ми, парижским епископом и его канцлером “университет магистров и студентов города Парижа” получил к 1231 г. окончательное оформле­ ние, подкрепленное наличием папской хартии и собственных печатей. Новая корпорация регулировала правила преподавания и присуждения степеней (бакалавра, магистра, лиценциата, доктора), обладала своей юрисдикцией и получала право “сецессии” - прекращения занятий или переноса их в другой город в случае нарушения своих прав.

Париж, Болонья, Оксфорд, Монпелье - редкие примеры спонтан­ ного образования университетов из старых центров. Многие прослав­ ленные школы XII в. так и не стали университетами - в упадок прихо­ дит преподавание в Салерно, Шартре, Лане. А подавляющее большин­ ство университетов возникли уже в результате произвольного акта: се­ цессии из соседнего центра (университеты в Виченце, Ареццо, Падуе, Кембридже, Анжере) или учреждения церковными или светскими вла­ стями (1220 - Саламанка, 1224 - Неаполь, 1229 - Тулуза).

ВXIII в. победу городской модели интеллектуализма можно счи­ тать свершившимся фактом. Об этом, помимо прочего, свидетельству­ ет и бегство монастырской учености в города. Не только новые “город­ ские” ордена доминиканцев и францисканцев, но и вполне традицион­ ные конгрегации - клюнийцы, цистерцианцы и даже отшельники-кар- тузианцы стремятся обосноваться при университетах, готовить здесь кадры для своих орденов, вести преподавание.

Вследующем столетии университеты продолжали распростра­ няться по Европе. В 1348 г. император Карл IV основывает знамени­ тый Пражский университет. Его примеру вскоре последовали многие германские правители - университеты открываются в Вене, Гейдель­ берге, Эрфурте, Кёльне. Они обычно основывались в традиционных центрах образованности, где им предшествовали соборные или орден­ ские школы. Власти, субсидирующие новую корпорацию, обычно при­ глашали опытного консультанта - ученого, имевшего опыт универси­ тетской деятельности. В большинстве случаев при этом уставы и про­ граммы Парижского университета служили моделью.

Не все университеты приживались удачно. Эфемерным оказался университет в венгерском Пече. Университетам Вены и Кракова, осно­ ванным в 1364 г., пришлось ждать несколько десятков лет, прежде чем действительно стать учебными центрами. Иногда основанию универси­ тета противились горожане, прикидывая возможные беспокойства от студентов (как это было в Барселоне), иногда - королевская власть, опасаясь, что выгоды судейской карьеры отвлекут горожан от коммер­ ции и ослабят поступления в казну (как в случае с Лионом).

XV в. некоторые называют временем упадка университетов - они берутся под более жесткий контроль местными властями, порой утра­

229