Прогулка

Ранним утром, когда все спали, я вышел на цыпочках из душной избы и как будто не в палисаднике оказался, а вошел в тихую, неизъяснимой прозрачности воду – такая охватила свежесть.

Высоченная нетронутая трава буйствовала за самой калиткой. Я сбежал с насыпи влево и пошел вдоль реки навстречу ее течению. Ничего примечательного не было вокруг. Поодаль остановилась машина, и шумная компания, прибывшая в ней, располагалась на отдых, натягивая в виде тента полотняную простыню.

Тропинка обогнула песчаный карьер и вывела меня на просторную луговину, по которой в одиночку и группками росли деревья.

Неподвижный воздух, еще не ставший знойным, приятно освежает гортань и грудь. Солнце, не вошедшее в силу, греет бережно и ласково. Через каких-нибудь полчаса матерый сосновый лес окружил меня. Вблизи дороги, по сторонам от нее, тянулись необыкновенно ухоженные, разметенные тропы, да еще вроде и присыпанные песком. Временами кое-где попадались аккуратно постланные светло-шоколадные коврики кукушкина льна – этого непременного обитателя сосновых лесов.

По стволу осинки с юркостью мышонка шныряла вверх и вниз какая-то птичка.

Попалась болотинка с кофейно-коричневой, но вовсе не мутной водой. Я перебрался через нее, перескочив на скользкое бревно, с бревна – на брошенное кем-то полено. А вот и речонка с такой студеной, несмотря на жаркие дни, водой.

Махова сторожка, которую мне хотелось разыскать во что бы то ни стало, оказалось не чем иным, как бревенчатой избой, обнесенной пряслом. Одной стороной она примыкала к лесу, с другой – расстилалась обширная равнина, усеянная иван-да-марьей.

Лес

В даль, окутанную голубой дымкой, уходит сосновый бор, который затем переходит в смешанный елово-лиственный лес. На протяжении нескольких сотен километров равнина сплошь покрыта темно-зеленой стеной.

Обширны массивы брянских лесов, не уменьшающиеся, а увеличивающиеся год от году. Но особенно богата лесами Пинега – северная красавица река, где есть еще много совершенно неизученных районов. Вдали от реки простирается глухая, необжитая тайга с нехожеными тропами и неезжеными дорогами; там стоят никем не рубленные леса, в которых бродят лоси и свистят рябчики, никогда не видевшие человека.

Вывезти лес, срубленный в этой глухомани, – далеко не легкая задача. Весной, в половодье, в реку сбрасывают весь запас бревен, вывезенный в продолжение зимы к берегам. Миллионы бревен приплывают с верху реки, и на много километров от берега до берега ложится дорога, мощенная бревнами.

Каких только деревьев не увидишь в наших лесах! Корабельная сосна, например, зреет в течение ста пятидесяти–ста восьмидесяти лет. Вот гигантская стовосьмилетняя сосна, бледно-серая, с обветренной и омытой дождями древесиной. Она ничуть не старая, и ствол ее отзывается на стук топора объездчика звонким гулом.

Но ничто так не радует мой глаз, как ажурный мир соснового молодняка, когда из забавных взъерошенных шариков с колющимися иголками превращается он в стройные жердочки и начинает наперегонки тянуться вверх. Его стволики, идеально параллельные друг другу, не имеющие видимых верхушек и оттого как бы бесконечные, кажутся туго натянутыми струнами, уходящими ввысь.

«Необходимо вовремя подсаживать молодняк», – говорит здешний старожил лесничий Маркин.

Немало лет пройдет, прежде чем из семечка вырастет дерево. Не рассчитанные заранее порубки леса могут привести к его полному исчезновению, которое никакими искусственными посадками не поправишь.

Ресурсы зеленого золота кажутся неисчерпаемыми, но для их сохранения нужен план и строгий расчет. Лесоводы уже не довольствуются теми видами деревьев, которые создала природа, а искусно выводят новые, до сих пор не существовавшие породы: быстрорастущий пирамидальный тополь, терпеливый ко всем метеорологическим условиям, засухоустойчивый дуб и гибридный ясень. Вследствие упорной работы удастся превратить среднерусскую осину в долговечное ценное дерево.