128 Смысл тревоги

называем словом “тревога”, от поздних конкретных и объективированных

форм ощущения опасности, которые мы называем “страхами”.

Сам Ранк использует одно слово страх для обозначения как страха, так и трее

воги, что затрудняет понимание его концепций. Но, читая его работы, даже по

конструкции терминов можно понять, что под “страхом жизни”, “внутренним

страхом” и “первичным страхом” новорожденного он понимает то, что Фрейд,

Хорни, Гольдштейн и многие другие называют тревогой. Так, например, описыы

вая первичный страх, Ранк говорит о “недифференцированном ощущении

опасности”, то есть дает полноценное определение тревоги. В самом деле, таа

кие общие термины, как “страх жизни” и “страх смерти”, были бы бессмысленн

ными, если бы они не обозначали тревогу. Человек может бояться, что его заа

стрелит сосед, но постоянный “страх смерти” есть нечто иное. Читатель смоо

жет лучше понять представления Ранка, о которых мы говорим в этом разделе,

если там, где Ранк пишет слово “страх”, он будет читать “тревога”.

Первичная тревога младенца позже проявляется в жизни человека в двух форр

мах: как страх жизни и страх смерти. Эти два термина, которые на первый

взгляд кажутся достаточно расплывчатыми, имеют отношение к двум аспектам

индивидуации, сопровождающим все бесконечное разнообразие человеческих

переживаний. Страх жизни есть тревога перед любой новой возможностью, коо

торая предполагает автономное действие. Это “страх перед необходимостью

жить независимо от других”41. Такая тревога, продолжает Ранк, появляется в

тот момент, когда человек ощущает присутствие в себе творческих способносс

тей. Актуализация этих способностей повлечет за собой установление нового

порядка вещей — в результате может возникнуть не только произведение исс

кусства (если, например, речь идет о художнике), но и новый порядок взаимоо

отношений с другими людьми или новые формы интеграции Я. Таким образом,

творческие возможности несут в себе угрозу отделения от прошлых взаимоотт

ношений. Не случайно такую теорию, связывающую тревогу и творчество, соо

здал именно Ранк, который, быть может, лучше других исследователей глубинн

ной психологии понимал психологию искусства. Подобную концепцию мы уже

встречали у Кьеркегора, а в своей классической форме она выражена в мифе о

Прометее42.

Страх смерти, как его понимал Ранк, представляет собой нечто противоположж

ное. Страх жизни есть тревога при “движении вперед”, к своей неповторимосс

ти, а страх смерти — тревога при “движении вспять”, тревога потери своей

личности. Эта тревога возникает у человека тогда, когда его поглощает целое

или, если говорить психологическим языком, когда он застыл в ситуации завии

симых симбиотических отношений.

Ранк считал, что каждый человек ощущает две эти противоположные формы

тревоги:

иипаретохисп в аговерТ129

“Между двумя этими страхами, между двумя полюсами страха челоо

век мечется всю свою жизнь. Вот почему невозможно отыскать один

конкретный источник страха и невозможно преодолеть страх с поо

мощью терапии”43.

Невротик не способен найти равновесие между этими двумя формами страха.

Тревога перед лицом автономии мешает ему реализовывать свои творческие

возможности, а тревога по поводу зависимости от других не позволяет ему

полностью вкладывать себя в дружбу и любовь. Таким образом, у многих нее

вротиков есть сильная потребность казаться независимыми, но при этом соо

хранить реальную чрезмерную зависимость. Иззза сильной тревоги невротик

со всех сторон ограничивает свои импульсы и свои спонтанные действия, а

вследствие этого, как считает Ранк, начинает ощущать сильное чувство вины.

Здоровый же творческий человек способен преодолевать тревогу в должной

мере, чтобы раскрывать свои возможности, чтобы справляться с кризисами

психологического отделения, которые неизбежно сопутствуют росту, и затем

на новом уровне устанавливать отношения с другими людьми.

Хотя Ранка интересует прежде всего процесс индивидуации, он хорошо понии

мает, что человек может реализовать себя лишь во взаимодействии со своей

культурой или, по словам Ранка, лишь разделяя “коллективные ценности”. В

самом деле, типичный современный невротик, для которого характерны “чувв

ство своей неполноценности и неадекватности, страх ответственности и чувв

ство вины, а также чрезмерное осознание самого себя” становится понятнее в

контексте культуры, где “разрушены коллективные ценности, в том числе рее

лигия, зато выпячены ценности индивидуальные”44. Потеря коллективных ценн

ностей в нашей культуре (или, я бы сказал, хаотичное состояние социальных

ценностей) не только порождает невротическую тревогу, но и создает особенн

но трудные условия для ее преодоления.

Многим читателям терминология Ранка и его дуализм кажутся чеммто чужее

родным. Жалко, если это мешает читать его работы. Ни один мыслитель не доо

стиг такого глубокого понимания двух ключевых аспектов тревоги, то есть тоо

го, как тревога связана, воопервых, с индивидуацией, воовторых, с отделением.

АДЛЕР: ТРЕВОГА И ЧУВСТВО НЕПОЛНОЦЕННОСТИ

Альфред Адлер не создал систематической теории тревоги. Отчасти это можно

объяснить несистематическим характером его мышления, отчасти же тем, что

проблема тревоги входит в его центральную и универсальную концепцию чувв