4.3. Экономика как институциональный процесс

Чисто структуралистская концепция социального мира, несмотря

на все предлагаемые ею удобства (ведь это очень удобно полагать,

будто знаешь, что в обществе является экономикой, что —

политикой, что — культурой и т.д. и, следовательно, чем руководствуются

люди, действующие в этих сферах) строго организационного

подхода, довольно быстро оказывается несостоятельной,

как только обнаруживается, что «экономика» в лице промышленности,

сельского хозяйства, транспорта, финансовой системы вместо

того, чтобы решать адаптивные проблемы общества в его отношениях

с природной средой и обеспечивать другие подсистемы

общества средствами выполнения их системных функций, становится

причиной опустошения внешней среды и природных катаклизмов,

социальной напряженности и деградации культуры и т.д.,

а политика, вместо того чтобы обеспечивать функции целепола-

гания и целедостижения, заводит социальную систему в политический

или социальный тупик, и т.п. Поэтому общество и его составляющие

части не могут сводиться только к структуре, формирующейся

на базе организационных образований типа семьи,

государства, экономических единиц, учреждений культуры, поли-

84

тических партий и движений, религиозных конфессий и т.д. Их

адекватное понимание весьма затруднительно вне двоякого, по

крайней мере, рассмотрения как с точки зрения действий в них

людей, направляемых ценностями разных системных уровней и

личными интересами, так и с точки зрения институциональных

форм этих действий.

Если бы было достаточно офаничиться идеей структурно-функциональной

дифференциации, то проблемы социального мира и

присутствующей в нем экономики могли бы быть сведены к набору

задач социальной инженерии, а его динамические проблемы

— социальные сдвиги, экономическое развитие и т.п. — к социальному

конструированию. По существу именно это и пыталось делать

централизованное планирование. Трудность, однако, в том,

что в обществе практически невозможно выделить специализированные

однофункциональные образования, которые можно было

бы назвать строго экономическими, политическими, культурными

и идеологическими. И дело не в том, что для своего функционирования

эти образования нуждаются в экономических ресурсах,

и не только в том, что реальные общественные структуры многофункциональны,

а скорее в том, что сами системные функции взаимообусловлены

и не существуют отдельно друг от друга. Не может

быть экономики без политики, культуры, идеологии и т.д. Общество

не может быть развитым в экономическом отношении без

достаточно высокого культурного уровня населения, без развитых

политических структур, без объединяющей идеологии. Вся трудность

структурно-функционального подхода состоит в упорядочении

эмпирически наблюдаемых организационных образований согласно

их функциональному предназначению, не сбиваясь при этом

на сугубо монофункциональную трактовку.

Системные функции суть условия сохранения и развития общества,

и было бы странно, если бы их исполнение осуществлялось

специализированными однофункциональными образованиями.

Семья дает пример реальной многофункциональности. И это

свойство присуще, хотя и в разной степени, всем общественным

структурам. Трудность как раз и состоит в том, чтобы понять причины

многофункциональности и способы ее поддержания. Если

мы обратимся к действиям и процессам, имеющим общественное

значение, то мы увидим, что они осуществляются через действия

людей, выступающих в устойчивых и четко различных социальных

ролях. Они поэтому и признаются в обществе как значимые

и даже необходимые, т.е. их признают согласующимися с

общественными интересами. Такое признание соверщенно недвусмысленно

указывает на наличие в жизни общества аспекта, который

называют институциональным и который обеспечивает необходимую

для его выживания меру подчинения частных интересов

общественным.

85

Выделение институциональных единиц общества оправдывается

необходимостью поддержания непрерывности жизнедеятельности

общества через взаимодействия его членов. С другой стороны,

действия людей, по крайней мере, воспринимаемые как соответствующие

этическим нормам, осуществляются ими в институциональных

ролях. Благодаря этому последнему условию они складываются

в процессы, часто очень сложные организационно и требующие

сознательного управления [4].

Это означает, что институты и прочие организационные единицы

общества возникают и существуют только благодаря тому,

что являются формирующими условиями протекания процессов

взаимодействий людей, из которых складывается жизнедеятельность

общества. При анализе исполнения системных функций общества

нельзя замыкаться только на структурной или, напротив, на ак-

ционистской стороне предмета. Институциональный и акционист-

ский (деятельностный) аспекты являются разными сторонами, но

одного и того же объекта, и не существуют отдельно друг от друга.

Только в сочетании друг с другом они служат средством функциональной

дифференциации социальной системы на составляющие

ее внутренние подсистемы. Поэтому понятно, что действие,

призванное иметь, например, экономические последствия (в системном

смысле), совершается в институциональных формах. Выражением

этого является, в частности, концепция экономики как

институционального процесса.

Эта концепция основывается на представлении экономики одновременно

как системы действий, обеспечивающих реализацию

экономических функций в обществе, и как системы институтов,

в которых и через которые осуществляются эти действия. Такое

двойственное представление об экономике позволяет преодолеть

ограничения, порождаемые чисто акционистским подходом, неизбежно

сводящим экономический процесс к движению масс ресурсов,

превращающихся в продукты под действием технологических

процессов.

В свою очередь неправомерно сводить институты к организационным

образованиям, складывающимся по поводу необходимости

осуществлять экономические действия наиболее эффективным

способом. С точки зрения институциональной концепции экономики

эффективность является не количественной, а скорее ценностно-

правовой характеристикой, отражающей системно оправданные

фаницы экономического действия.

В развитии общества неизбежно возникают области индивидуальной

и социальной жизни, которые в силу институциональной

инерции оказываются вне нормативного воздействия институционального

контроля и становятся сферой исключительных интересов

узких и достаточно закрытых групп. В этих областях регулирование

деятельности заинтересованных участников происходит на

86

базе ценностей доминирующей группы или групп. Ценности эти

носят откровенно антисоциальный характер и выражают фактическое

или потенциальное подчинение интересов общества интересам

этих замкнутых групп. Когда уровень этого подчинения достигает

критической величины, то у представителей доминирующих

интересов появляются властные полномочия, признаваемые,

хотя временно и неявно, другими участниками. Возникает уровень

«теневой» институционализации, поддерживающий устойчивость

этих теневых интересов, и способов их реализации. Появляются устойчивые

структуры криминального характера, которые по мере

распространения сферы их интересов и деятельности на устоявшиеся

и признанные в обществе виды и сферы деятельности стараются

облечь себя в законные формы, оставаясь криминальными

по своим целям и методам.

Такое развитие чрезвычайно опасно для общества, ибо инсти-

туционализация антисоциальных интересов означает не что иное,

как открытое подчинение общества своей далеко не лучшей и скорее

всего криминальной части. Мафия, доминирующая над обществом,

деструктивна уже хотя бы потому, что выгоды, извлекаемые

ею от эксплуатации других общественных групп, не только

оборачиваются для последних невосполнимыми материальными

потерями, но и подрывают их социальный и гражданский статус

и, следовательно, их способность вносить вклад в социальное и

экономическое развитие общества. Мафия во главе общества несовместима

с демократией, ибо подразумевает доминирование и

господство для себя и подчинение и несвободу в выборе и осуществлении

экономической и другой деятельности для остальных. Это

не может не привести к извращениям в механизмах исполнения

системных функций институциональными структурами: государством,

народным хозяйством, системой образования, культурой,

семьей, идеологией и т.д.

Появление деструктивных ниш в структурах институционализированных

процессов и действий может носить двоякий характер.

Во-первых, такие ниши возникают в работе устоявшихся институциональных

структур, особенно, когда с течением времени функции,

вызвавшие их к жизни, отмирают или радикально видоизменяются.

Или же когда в силу эрозии власти доминирующей структуры

подчиненная функция де-факто обретает известную

независимость, не зафиксированную де-юре. Примером может служить

деградация системы советской государственной торговли, которая

постепенно превратилась в сферу господства частных интересов

торговой мафии, внешне сохранявшей облик чиновников

различных государственных управлений торговли и работников магазинов

и оптовых баз.

Во-вторых, такие ниши могут появляться в силу инерционности

и окостенелости официальных структур, не способных вклю-

87

нить в сферу своего контроля деятельность, обслуживающую потребности

достаточно широких общественных фупп. Примерами

также могут служить подпольное частное предпринимательство в

виде деятельности так называемых цеховиков и вообще несанкционированные

проявления частной экономической деятельности

при системе централизованного планирования.

Помимо таких проявлений криминального характера, динамика

социальных институтов может приводить к институциональным

конфликтам и своеобразной институциональной «агрессии». Примеры

дают взаимоотношения между государственными и частными

экономическими формами, переход функций экономической

поддержки семьи от домашнего или поместного хозяйства к капиталистическим

фирмам и социалистическим предприятиям. Однако

в любом случае появившийся новый интерес частного или

группового характера и соответствующий ему новый вид деятельности

всегда требуют своей институционализации и благодаря ей

закрепляют свою функциональность и вписываются в ценностную

и интефативную системы общества. С течением времени этот интерес

теряет свою функциональность, однако вызванная им институциональная

форма продолжает существовать. Это существование

может быть в основном инерционным либо, напротив, обрести

новую функциональность. Так, торговые дома, меняльные

и ростовщические конторы средневековья обрели новую жизнь в

финансовых институтах капитализма.

Заключение

Эти, казалось бы, отвлеченные рассуждения, носящие чисто логический

характер, могут иметь, тем не менее, непосредственное

отношение к нынешней ситуации в России и СНГ в целом. Реальный

распад СССР может быть объяснен через описание процессов

взаимодействия составляющих данную социальную систему подсистем

и подавляющую роль в нем политической (целедостижитель-

ной — на языке парсоновской модели) подсистемы, институционально

воплощенной в тоталитарно-партийном государстве.

Если принимать парсоновскую модель социальной системы как

абстрактно-логическое построение, а не видеть в ней образ реального

общества, то естественно сделать вывод, что реальная социальная

система типа СССР возникла, развилась и распалась в процессе,

включавшем обретение государственной власти партией

большевиков (что было подготовлено предшествующей историей

и вполне согласовывалось с ее устойчивыми традициями), институциональное

самоотождествление этой партии с государством, что

позволило срастить функции управления государством с управлением

партией, целенаправленное огосударствление и «партизация»

88

всех институциональных структур, через которые исполнялись системные

функции всех подсистем, образующих общество, и распространение

режима государственных санкций на все проявления

социальной и личной жизни людей. Иными словами, реальная история

СССР описывается как процесс партизации государства и

огосударствления общества партийным государством. На системном

языке это может быть выражено как поглощение целого своей

частью — социальной системы своей политической подсистемой.

В этом процессе можно увидеть аналогию с действием раковой

опухоли в живом организме, который заканчивается смертью

всего организма и победивщей его опухоли.

Не претендуя на полную аналогию, в то же время можно сказать,

что в реальных фактах советской истории мы можем четко

различить процессы болезненного перерождения институциональных

структур, выполнявщих системные функции функциональных

подсистем в обществе, процессы насильственного изменения отношений

между ними, подчинения исполнения ими системных

функций диктату партийно-государственного руководства.

Данный процесс неизбежно вел к тому, что все системные

функции экономики, политики, культуры стали функциями

партийно-государственной машины и неизбежно приобрели

партийно-государственный характер. Это означает, что поиск и отбор

средств и способов исполнения системных функций, в первую

очередь экономической, ответственной за поддержание стабильности

во взаимодействиях между обществом и его внешней

средой и за обеспечение других подсистем общества средствами

исполнения ими их системных функций, осуществлялся только с

санкции партийно-государственных органов и как исполнение ими

функций политического и репрессивного доминирования над другими

частями общества.

Данный процесс, несомненно, должен сопровождаться деградацией

подавляемых функциональных подсистем, потерей их автономности,

стиранием границ между ними и политической подсистемой

и накапливающейся неспособностью к самостоятельному

исполнению своих функций без директивного подстегивания

из политической подсистемы. В конце концов, это неминуемо должно

было привести к полному замыканию всех процессов исполнения

системных функций на политической подсистеме, ее перегрузке

и к учащающимся сбоям, узким местам, критическим падениям

качества функционирования и учащающимся отказам в

каналах принятия решений и в механизмах их исполнения. Партийно-

государственная система, разбухшая на гипертрофии целедос-

тижительной функции, фактически становится исполнителем

функции адаптивной и культурной подсистем. Она внутренне структурно

и функционально дифференцируется в ущерб своей основной

функции. Ее структурно-функциональные подразделения обед

ретают опасную для ее целостности автономию, что неминуемо

ведет к ее эрозии, которая способна завершиться системной катастрофой,

ярким примером которой служит судьба СССР. Рухнувшая

партийно-государственная система увлекла за собой и все

общество, распавшееся на ряд более мелких обществ, сохраняющих

высокую вероятность дальнейшего распада, ибо они явились

на свет не в результате естественного исторического развития, а в

результате катастрофы и без органов, обеспечивающих нормальное

выживание и развитие. Развалившаяся партийно-государственная

система СССР обнажила деградацию и истощение других подсистем,

которые в кризисных ситуациях могли бы взять на себя

задачу сохранения системы в целом.

В обществах с более органичным характером взаимоотношений

между их внутренними частями кризисы, подобные советскому,

вовсе не редкость, но они не приводят к их разрушению. На глазах

живущих поколений Франция, например, пережила кризис трех

республик, но и сейчас при Пятой республике французы живут

все в той же Франции. И это следствие того, что данное общество

не допустило подавления одной внутренней подсистемой, политической

или экономической, других частей общества. И в кризисные

времена эти подсистемы продолжали исправно исполнять

свои системные функции, удерживая общество от распада.

Не менее интересен пример, связанный с многовековой борьбой

католической церкви с государством, завершившийся распадом

Священной Римской империи германской нации, созданной

Карлом Великим в IX в., и образованием национальных государств

в Западной Европе, подавляющее большинство которых существует

и поныне. Этот драматический и во многих отношениях решающий

процесс в истории человечества также может быть объяснен

в терминах конкурентной борьбы функциональных подсистем за

доминирование в структуре средневекового общества.

Церкви несомненно принадлежала решающая роль в объединении

христианских обществ Западной Европы в ходе их борьбы

против арабо-мусульманской экспансии. И она долгое время оставалась

главной и по сути дела единственной силой, интегрирующей

многочисленные европейские государства с их политическими

режимами в единую западно-европейскую цивилизацию, которая

и имела свое политическое оформление в виде Священной

Римской империи германской нации во главе с наследственным

императором, вассалами которого формально являлись остальные

европейские государи. Состояние этого общества характеризовалось

явным преобладанием системы поддержания институциональных

и культурных стереотипов или образцов над другими функциональными

подсистемами. Все проявления индивидуальной и фупповой

деятельности в семейно-хозяйственной, политической и культурной

сферах были пронизаны религиозной идеологией и облечены

90

в форму исполнения религиозного долга. Вся жизнь была подчинена

требованиям церковных канонов. Церковная доктрина устанавливала

фаницы допустимого во всех сферах практической жизни

во всех ее повседневных заботах. Организация работ и рабочего дня,

обязанности перед вышестоящими, права в отношении равных и

привилегии перед нижестоящими на социальной лестнице, а также

формы и способы хозяйственной деятельности, начиная с домашнего

хозяйства и до повинностей перед феодалом и государем

и особенно формы коммерческой и ссудно-ростовщической деятельности

— все это нуждалось в одобрении и санкции со стороны

церкви, чтобы считаться законным. Высшим общественным

одобрением деятельности монарха во внутренних и внешних делах

считался титул «христианнейшего государя», даровавшийся церковью.

И, соответственно, любое неподчинение авторитету и верховенству

церкви, в какой бы области оно ни возникало, расценивалось

как ересь и требовало возмездия со стороны всего общества.

В ересях оказывались повинными не только и не столько

религиозные диссиденты, сколько обыкновенные простолюдины,

владетельные князья, свободные горожане и могущественные монархи,

коль скоро их действия не получали одобрения у церковных

властей. Известно множество случаев, когда римские папы

объявляли крестовые походы против отдельных местностей, городов

и государств в Европе. Церковь открыто претендовала на светскую

власть и жестоко боролась за нее. Поэтому борьба городов и

государей против светской власти пап не могла в случае успеха не

привести к распаду политической организации, основанной на тотальном

господстве церкви, чему и является примером история

Священной Римской империи германской нации.

Аналогичные примеры наблюдались и в России. Достаточно

вспомнить борьбу патриарха Никона за верховную власть в государстве,

приведшую к расколу в Православной церкви, и окончательное

подчинение церкви светскому государству, т.е. политической

подсистеме при Петре I.

Примеры посягательства экономической подсистемы на верховенство

в обществе несомненно можно почерпнуть из истории

становления капитализма в Западной Европе. Причем идеологическим

обоснованием этих притязаний стали первые законченные

варианты экономической теории, такие как классическая и

утилитаристская политические экономии. Классическим выражением

этих претензий являются принципы невмешательства —

laisser-faire и его практическое приложение — принцип свободы

торговли — «фритредерство». Дальнейшей конкретизацией этих

принципов стал принцип свободного предпринимательства. Более

современными проявлениями данной тенденции выступают

меновые концепции политического процесса, истолковывающие

функционирование политической системы как совокупность ак-

9/

тов обмена политических мероприятий со стороны действующих

властей или претендующих на власть политических группировок

на политическую поддержку со стороны избирателей. Распространение

получили концепции, отстаивающие расширительную

трактовку обмена в качестве универсального способа осуществления

всех социальных процессов и действий во всех сферах общественной

и индивидуальной жизни. При этом ссылки делаются

на институт брачного контракта, действующий в ряде стран,

на дестимулирующую роль уголовного преследования и наказания

преступников, обесценивающих выгоды от преступной деятельности,

и т.п.

Разного рода технократические рецепты разрешения кризисных

ситуаций общесистемного характера и вообще притязания на верховенство

в обществе со стороны высших экономических и финансовых

интересов тоже являются примерами экспансии экономической

подсистемы, выразители которых требуют жертв со стороны

других сфер общества. Эти претензии, как правило,

обосновываются указаниями на то, что именно от представляемых

ими видов деятельности зависит нормальное функционирование

общества в целом и его составляющих подсистем, а, следовательно,

и благополучие его отдельных членов. Технологическая

альтернатива также настаивает на примате экономических ценностей,

понимаемых в духе универсального утилитаризма. По мнению

технократов, это делает поведение индивидов, групп и общества

алгоритмизированным. Свойство же алгоритмизации позволяет

наладить оптимальное управление обществом и разными

процессами в нем на основе системы моделей, действующих в едином

режиме и способных синтезировать варианты развития.

Несмотря на очевидную поверхностность многих из этих явно

идеологически мотивированных схем, нельзя пренебрегать их возможной

привлекательностью для многих общественных групп и

даже слоев населения. Явно нарастающий в обществе идеологический

плюрализм, который, впрочем, основан скорее не на прочных

имущественных интересах, а на утрате веры в устойчивые идеалы,

что создает у многих членов общества дискомфортное ощущение

потери целесообразности и управляемости индивидуальной

и общественной жизни, свидетельствует не о росте гражданского

самосознания у людей, а о тоске по идеологическому и властному

авторитету. Такое состояние общественного сознания служит

питательной средой для попыток групп, занимающих руководящее

положение в разных сферах жизни общества — политике, экономике,

идеологии, регионах, добиться либо преимущественного

влияния в обществе для себя и представляемых ими подсистем общества,

либо максимальной автономии вплоть до уровня государства

в государстве. На роль самостоятельных и влиятельных подсистем

общества в настоящее время активно претендуют крупные

92

производственно-технологические комплексы — энергетика, нефте-

и газодобыча и переработка, а еще раньше военно-промышленный

комплекс, и т.д.

Последствия такого доминирования пагубны для общества, особенно

в долгосрочном плане, ибо являются нарушением системной

функциональности, выступающей основой функциональных

и структурных характеристик общества и его подсистем.

Подобные устремления определенных комплексов деятельности

свидетельствуют о структурной несоразмерности и неустойчивости

общества, его пребывании в состоянии институциональной

неопределенности и переходности. Любая системная функция

в обществе, в том числе функция любого комплекса

деятельности, будь то государственное учреждение или предприятие,

имеет предел своей функциональности, за которым начинается

нарастание дисфункции. Нельзя, разумеется, выразить этот

предел в строгой количественной форме. История не выработала

ничего иного для этой роли, кроме институциональной формы

для индивидуальных и групповых действий. Именно в институтах

содержатся те неявные пределы, которые предотвращают перерождение

системной функции в дисфункцию. Изучение процессов

институционализации, т.е. становления институциональных

форм, является поэтому необходимым и постоянным предметом

для общественных наук и, разумеется, институциональной экономики

в их числе.

Поэтому существует настоятельная необходимость выявления

условий формирования социальных институтов, в том числе экономических,

обеспечивающих приумножение усилий отдельных

индивидов в интересах не только отдельных личностей или групп,

но и общества в целом.

Основные положения темы