XVIII в. В Англии.

Хотя термины «экономисты» и «политическая экономия» были

введены в научную терминологию французами-физиократами, слава

основателя экономической науки досталась А. Смиту, главным

67

образом потому, что ему удалось показать, что отстаиваемая им

«система естественной свободы», которую стали отождествлять с

государственным невмешательством, опирается на деятельность

отдельных производителей, ремесленников, сберегателей, торговцев,

капиталистов, преследующих в ней свою выгоду, и на отождествлении

разделения труда как фактора технического прогресса

с развитием рынков.

Обнаружив двигатель развития экономики в самой экономике,

А. Смит сделал решающий шаг к пониманию экономики как самостоятельной

и самодовлеющей сферы общества, которая действует

по своим законам и обладает своими организующими элементами,

главными из которых являются рынки. В дальнейшем эта сфера стала

пониматься как доминирующая в обществе, а с появлением доктрины

«экономического человека» и при расширительном толковании

проходной фразы Смита о «невидимой руке», направляющей

действия индивида, «система естественной свободы» перестала нуждаться

в апелляции к этике, политике и праву. Экономика в теории

и на практике быстро шла к состоянию полной автономности

от остальных сфер общества. И на этом пути очень быстро натолкнулась

на жестокий кризис перепроизводства, который постиг английскую

промышленность и мировую торговлю в 20-х годах XIX в.

Затем со зловещей регулярностью эти кризисы, прежде не встречавшиеся

в человеческой истории, стали повторяться, и наблюдение

этих событий привело к понятию экономического цикла и к

первым сомнениям в способности экономики к саморегулированию.

Массовые разорения предприятий и безработица среди рабочих стали

питательной почвой, на которой выросли как радикальные революционные

движения, так и требования зашиты капитала и труда

со стороны разных сил в обществе. Трудовое законодательство и создание

системы центрального банка с противоположных сторон создавали

защитные бастионы, прикрывавшие общество от опустошительных

последствий экономического «саморегулирования».

Со временем постепенно вызревало понимание того, что экономические

успехи не могут служить заменой социальных потерь и что

никакими будущими экономическими достижениями нельзя возместить

разрушение человеческих жизней и растраты национального

богатства из-за невмешательства в экономическую жизнь. В экономической

истории 70-80-е годы XIX в. отмечены как возврат к государственному

протекционизму в экономической практике и как апофеоз

безудержного либерализма в экономической теории. На практике

почти во всех странах вводились ограничения на движение

капиталов и товаров, а в теории доказывалась пагубность государственного

вмешательства для достижения экономического равновесия,

т.е. оптимума. Проявился явный разрыв между экономическими

и социальными ценностями. И это обстоятельство в дальнейшем сыграло

важную роль в системном понимании общества и места в нем

68

экономической сферы. По крайней мере, у достаточно большого числа

ученых укрепилось понимание того, что общество не может быть

сведено к экономике, как оно не может быть сведено к политике

или только к культуре, религии или демографии. Общество возникает

там, где имеются условия для проявления большинством населения

социальных, культурных, политических и коммуникативных

качеств, без которых невозможно определить человека как феномен

существующего мира, что многообразие человеческого опыта возможно

лишь как компромисс всех сторон его существования, что

экономические ценности конструктивны и благодетельны лишь в

фаницах, налагаемых требованиями реализации культурных, религиозных,

политических и т.п. ценностей. Неэкономические ценности

нуждаются при своем осуществлении в поддержке со стороны экономических

ценностей, так же как и последние нуждаются в поддержке

со стороны неэ1^ономических ценностей.

Поучителен опыт послевоенного восстановления Германии,

Японии, Италии и отчасти Китая. Все они потерпели сокрушительное

поражение, пережили развал тоталитарных режимов, вынесли

тяготы длительной иностранной оккупации и потерю значительной

доли государственного суверенитета. Всем им пришлось

начинать на развалинах рухнувших экономических систем. Но уже

менее чем через 20 лет они вернули себе выдающееся положение

Б мировой экономике и в мировом сообществе в целом. Причем,

хотя ни одна из этих стран не копировала опыт других, для них

для всех характерна одна общая особенность. Она состоит в том,

что все эти страны максимальным образом использовали свои культурно-

исторические и психологические ресурсы.

Невозможно при всем желании свести программы послевоенного

восстановления этих стран к количествам использованных ресурсов

и другим чисто хозяйственным факторам. Напротив, мы ясно

можем видеть, как сознательное обращение к таким культурно-

историческим факторам, как национальный характер, осознание

общей причастности к судьбам своих стран, уровень образования

и общей культуры определяли именно такое использование достаточно

скудных хозяйственных ресурсов, которое давало наиболее

значимые общественные результаты. Именно эти факторы сказались

на том, что послевоенные экономические преобразования

в этих странах не приняли форму возврата к временам преобладания

мелкого бизнеса, как следовало из рецептов неоклассических

экономистов-теоретиков, а пошли по пути сохранения, подъема

и развития крупной промышленности. И это несмотря на проводимую

оккупационными властями политику ликвидации крупных

промышленных объединений, бывших хозяйственной основой тоталитаризма

в этих странах.

Осознание взаимозависимости разных сторон общественного

бытия ведет к современному пониманию системной природы об-

69

щества, в том числе его структурно-функциональной дифференциации

и к подчеркиванию примата целого над суммой его частей.

С этой точки зрения выделение части целого в качестве объекта

наблюдения и субъекта действия оправдано лишь в форме подсистемы

целого, идет ли речь о политической, экономической, культурной

или какой-либо другой сферах. Поэтому определение наилучшего

или оптимального функционирования или развития с системной

точки зрения — это не столько проблема максимизации

некоторого функционала, сколько проблема взаимного соблюдения

ограничений, налагаемых на одни ценности, например, экономические,

другими — социальными, политическими, культурными

и т.п.

Когда общество сталкивается с экономическими трудностями,

то, как правило, оказывается, что решить эти проблемы — будь

то спад производства, неконкурентоспособность продукции и рост

безработицы, рост неплатежеспособности, падение уровня жизни —

нельзя средствами одной только экономики. Более того, истоки

этих проблем часто лежат вне строго экономической сферы. Уже

поэтому требуется воздействие на субъектов экономики других сфер

общества, и эффективность преодоления экономических трудностей

будет зависеть от того, насколько хорошо отлажены каналы

взаимодействий между подсистемами общества, насколько хорошо

развито в обществе понимание того, что экономика не имеет

четко определенных границ, отделяющих ее от других сфер общества.

Даже при крайней автономности экономики в обществе всегда

будут существовать между ней и другими сферами пограничные

области, в которых имеет место взаимное наложение подсистем,

через которые происходит их взаимное проникновение. Такой

областью является, например, банковская система, особенно деятельность

центрального банка, в которой экономические процессы

неотделимы от политических. К тому же надо иметь в виду, что

конфигурация этих пограничных областей не является раз и навсегда

заданной даже для одного и того же общества.

Из этого следует, что явно или неявно каждое общество решает

не только проблему системной функции экономики, но и проблему

того, какое место экономика занимает в структуре общества.

Любое общество немыслимо без присутствия в нем экономической

подсистемы. Но в то же время одно общество отличается от

другого особенностями местонахождения экономики в его структуре.

Общества с внедренным состоянием экономики характеризуются

сочлененностью составляющих подсистем, в силу чего хозяйственные

действия членов общества складываются в законченный экономический

процесс общесистемного характера в силу их включенности

в содержание комплексных социальных ролей, исполнение которых

определяет принадлежность индивида к данному обществу.

Хозяйственная деятельность здесь не отделена от выполнения кров-

70

неродственных обязательств, отношений личной зависимости, государственных

повинностей и т.д. Здесь невозможно говорить о частном

интересе как о двигателе экономики. В таких обществах для его

преследования отсутствуют институциональные условия. Важнейшие

звенья и условия экономического процесса одновременно являются

функциями других подсистем. Исполнение чисто хозяйственных действий

здесь есть одновременно выполнение действий, относящихся

к другим подсистемам общества. И именно последние действия более

непосредственно связаны со статусом социального индивида.

Крепостной крестьянин возделывает землю не потому, что в этом

состоит его частный интерес, а потому, что обязан это делать в силу

своей личной зависимости от помещика.

Напротив, общества с автономной экономикой характеризуются

тем, что в них элементы и условия экономического процесса воплощены

в институтах, специально предназначенных для выполнения

экономических функций. Экономика здесь существует как отчетливо

выделенное структурное образование, отличное от других

подсистем общества и лишь периферийно с ними связанное.

Как происходит переход от внедренного состояния экономики

к автономному? Суть этого процесса состоит в том, что решающие

факторы экономического процесса — труд, земля и деньги в

функции капитала, мобилизуются и вовлекаются в производство

в силу действия чисто экономических институтбв, например, рынков.

В последнем случае этапами перехода от внедренной экономики

к автономной являются институциональные процессы наделения

факторов производства свойствами товаров, пригодных для

купли-продажи на рынке. Главная роль в этом процессе принадлежит

превращению денег, вернее их определенных функций, в товар,

подчиняющийся спросу и предложению. Реально это началось

с использования денег в функции средства платежа, а не обмена,

как считалось долгое время, т.е. деньги в платежной функции стали

средством погашения частных обязательств. Только после этого

стало возможно применять деньги в функции средства обмена.

Обмен как значимое социальное действие не может быть сведен

к встречной передаче разных товаров между участниками обмена.

В институциональном смысле обмен есть совпадающий во времени

процесс возникновения и погашения обязательства между

юридически равными партнерами. Благодаря применению денег в

обмене стало возможно обмениваться количественно соизмеримыми

обязательствами. И в свою очередь фиксация обязательств в

деньгах превратила их в обращающиеся долги, которые можно было

предлагать в погашение обязательств перед другими лицами. Институционально

это оформилось в большом количестве обращающихся

ценных бумагах разного типа, назначения и срока действия.

Долги частных лиц, выраженные в ценных бумагах, приняли

на себя ряд функций настоящих денег, и это привело к тому, что

71

значительная часть денежного обращения потеряла прямую зависимость

от государственного монетного двора. Это стало решающим

фактором в достижении экономической сферой достаточно

большой автономности от остальных сфер общества и в первую

очередь от государственной власти. Благодаря своей способности

создавать долги, которые в форме ценных бумаг можно использовать

в качестве средства платежа, т.е. для погашения обязательств

между частными сторонами, они превратились в относительно самостоятельный

источник финансовых средств для экономической

деятельности перспективного характера, особенно для долгосрочных

проектов с большой будущей выгодой. Сама хозяйственная деятельность

во все большей мере стала осуществляться в форме создания

и погашения обязательств контрактного характера, в отличие

от статусных обязательств, например, феодальных или

государственных повинностей. Операциональным способом осуществления

контрактно-обязательственных хозяйственных действий

является купля-продажа, а институциональным механизмом — либо

формальный контракт, либо официальный рынок, как система

неявного контракта. Следовательно, в ряду условий автономиза-

ции экономики находится развитое контрактное право (статутное

и обычное) и рыночные формы вовлечения факторов производства

в хозяйственный процесс.

Таким образом, исследуя проблему автономизации экономики

в обществе, мы ищем Те условия, которые позволяли бы этой подсистеме

самой вырабатывать тот ресурс, количество и доступность

которого прямо влияли бы на объем вновь создаваемых хозяйственных

обязательств, например, на объем всех сделок купли-продажи

с немедленным или отложенным покрытием. Этим ресурсом в

историческом плане оказались контрактные средства (неказенного

характера) создания и погашения долгов и в первую очередь

кредит, особенно банковский. Вот почему без разветвленной системы

банковского кредита или его аналога автономная экономика

как рыночного, так и любого другого типа невозможна. Наглядным

подтверждением этого тезиса от обратного может служить

нынешняя экономическая действительность, особенно извращенная

деятельность в ней банковской системы, прямо препятствующая

производительному использованию материальных ресурсов и

зафузке имеющихся мощностей, не говоря уже об их развитии.

Системный взгляд на функцию экономической сферы в обществе

в смысле ее вклада в функционирование и развитие социальной

системы в целом не отвечал бы своему назначению, если бы

офаничивался только функциональной стороной дела. Нормальное

состояние системы подразумевает сбалансированную работу и

взаимодействие всех ее структурных подразделений. Поэтому, когда

одна или несколько подсистем достигают достаточно высокой

степени автономизации, то для системы в целом одной из глав-

72

ных задач становится проблема системной интефации. Как только

автономизирующаяся подсистема обретает возможность вырабатывать

критический ресурс (в случае экономики это могут быть кредитные

«деньги») в количествах, которые определяются не столько

требованиями адекватного исполнения ее системной функции,

сколько собственными интересами субъектов этой деятельности,

она тем самым создает реальные возможности своей дисфункцио-

нальности. Эта дисфункциональность может проявляться в разнообразных

формах. Например, в форме своеобразной экспансии и

даже своего рода афессии той или иной подсистемы в обществе. В

ходе этой экспансии происходит навязывание руководящих ценностей

этой подсистемы всему обществу. Общество как бы «эко-

номизируется» или «клерикализируется» соответственно тому, какая

подсистема становится доминирующей. Примерами могут служить

господство экономической идеологии, этатизма,

клерикализма и т.д. Или же автономизируемая подсистема в своей

динамике, оторвавщись от сдерживающих факторов и противовесов,

налагаемых другими подсистемами, развивает такой чрезмерный

уровень активности, когда продукты ее деятельности начинают

превосходить возможности их усвоения и использования в

других подсистемах. Всем известные кризисы перепроизводства служат

иллюстрацией этого. Аналогично можно расценивать последствия

чрезмерной милитаризации и политизации, когда они приводят

к той или иной степени тоталитаризма.

Здесь следует отметить, что экономика, пребывающая во внедренном

состоянии, обладает гораздо меньшими возможностями

быть дисфункциональной. Это не означает, что внедренное состояние

всегда лучше автономного. Дело в том, что внедренное состояние

одной или нескольких подсистем означает, что какая-то

другая подсистема обязательно должна быть доминирующей и

именно ее функционирование определяет внешний образ общества.

Все системы общества не могут находиться во внедренном

состоянии одновременно. Такое было возможно только на дооб-

щественной стадии человечества, когда главным связующим звеном

являлись кровнородственные связи и фаницы протообщества

задавались областью влияния одного единственного института —

кровнородственной семьи или рода. Тогда все значимые общественные

функции были сфого разнесены по семейным ролям и их носители

определялись по степени старшинства в семье.

В истории человечества доминирующими чаще других оказывались

политическая система и система поддержания культурно-идеологических

ценностей, например, в форме религии. И это весьма

часто приводило к подавлению импульсов к развитию в других

подсистемах общества, следствием чего могли становиться разного

рода протестные движения, острейшие сословно-социальные,

конфессиональные и идеологические конфликты, вплоть до по-

73

литических революции, которые радикально изменяли политический

и экономический строй, а то и вовсе разрушали общество.

Поэтому перед любой социальной системой, достигшей стадии

структурно-функциональной дифференциации своих внутренних

подсистем, встает проблема определения допустимого и оптимального

уровня их автономизации. Применительно к экономической

подсистеме общества в ее современных формах это включает, в

частности, определение эмпирическим путем оправданных границ

свободы частного и публичного предпринимательства, особенно

в создании кредитных средств, являющихся ресурсами для появления

и выполнения контрактных и административных обязательств,

через которые осуществляется хозяйственная деятельность.

Именно в этой плоскости следует искать рациональные основания

для кредитно-денежной политики государства. Общество в лице

государства не может достаточно долго без угрозы для своего благополучия

допускать чрезмерно свободное создание кредитных

средств публичными и частными банками или иными учреждениями.

С другой стороны, оно не должно позволять банкам использовать

их способность предоставлять кредит в ущерб другим участникам

экономической подсистемы в смысле их подчинения своему

диктату.

Вообще же, поскольку с системной точки зрения любая подсистема

общества обладает свойствами, присущими целостной системе,

внутри нее решаются в сущности те же проблемы системного

интегрирования и взаимодействия составляющих элементов

только на более частном уровне. Внутри подсистемы также развиваются

аналогичные проблемы дифференциации и автономизации

ее функциональных элементов. Процесс исполнения подсистемой

ее системной функции также связан с процессами ее

собственного развития, в которых меняется конфигурация ее

структуры, задаваемая отношениями доминирования и подчинения

функциональных элементов. Так, на протяжении всего советского

периода доминирующая роль в экономике принадлежала

производственной функции и элементам, непосредственно связанным

с ее исполнением. Это доминирование зашло настолько

далеко, что превратило производство в самоцель, оторванную от

реальных потребностей других областей экономики и многих подсистем

остального общества. Сейчас мы видим явную экспансию

банковской сферы, которая прямо пытается подчинить себе остальную

экономику. Однако в обоих случаях можно видеть, что

результат такого доминирования будет пагубен как для самой экономической

подсистемы, которая при этом резко снижает уровень

исполнения своей системной функции, так и для общества

Б целом.

Одну из причин отрицательных последствий чрезмерной автономизации

можно видеть в том, что она создает возможности для

74

навязывания частных интересов субъектов или фупп, занимающих

доминирующее положение в функционировании той или иной подсистемы,

в качестве целей всей подсистемы и даже общества в

целом. Именно с этих позиций следует расценивать лозунги «рыночной

», «открытой», «самоуправляемой» экономики, которыми

козыряют представители и идеологи «новых русских» — слоя, который

захватил руководящее положение в современной российской

экономике. Дело не только в том, что с научной точки зрения

экономика не может быть полностью саморегулируемой, но

и в том, что за этими лозунгами стоит откровенное стремление к

власти и господству над всем обществом.

В науке уже накоплен больщой опыт структурно-функционального

анализа реальных социальных образований разного уровня —

от семьи до полномасштабного общества. Беда, однако, состоит в

том, что как только тот или иной вариант структурно-функционального

подхода начинает приобретать очертания целостной теории,

его сторонники вольно или невольно начинают смотреть на

него как на парадигму, формальные свойства которой отождествляются

с реальными процессами и проблемами в обществе. Тем

не менее, дальнейшее продвижение в системном понимании социального

мира невозможно без решения вопроса о том, что реально

стоит за структурно-функциональной моделью.