4.1. Экономика как функциональная подсистема

Исследование процессов, происходящих в экономической жизни

общества, как и оценка экономического положения или перспектив

развития страны с позиций объявленных целей политики государства

и достигнутых результатов или же их соответствия теоретическим

положениям будут оставаться малопродуктивными,

пока вне поля зрения исследователей остаются проблемы системных

функций народного хозяйства в обществе, т.е. экономика в

собственном смысле.

Понятие системной функции основывается на очевидном факте

включенности той или иной сферы в жизнедеятельность всего общества

как объемлющего социального целого. Однако среди экономистов

не очень распространены системные представления о роли

экономики в обществе, хотя многие из них с этим не согласятся —

ведь понятие экономической системы является одним из самых

употребительных в их лексиконе. Но смысл, который экономисты

вкладывают в это понятие, свидетельствует об их приверженности

к экономоцентризму. Экономика понимается как несущая конструкция,

на которую навещиваются другие сферы общества, во всем

зависящие от нее. Отчасти это объясняется влиянием присущей

классической и неоклассической экономической теории традиции

рассматривать экономику как самостоятельную и самодостаточную

систему, обладающую свойствами саморегулирования, которая сама

* Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда

(проект 99-02-00258)

63

создает условия своего функционирования и способна действовать

независимо от других частей общества. Марксистская концепция

базиса и надстройки тоже способствовала распространенности представлений

о примате экономики в обществе.

Между тем, концепция саморегулирования экономики пользовалась

репутацией бесспорной истины в гораздо большей степени

среди идеологов экономического либерализма, чем среди ученых.

Это, в частности, отражается и в том, что в теоретическом обосновании

этой концепцией не появилось практически ничего нового

после системы естественной свободы А. Смита. Достаточно сослаться

на такого авторитета, как создатель экономики благосостояния

А. Пигу[1]. Он, как известно, считал себя последователем

классической доктрины. Рассматривая экономическую теорию с

точки зрения ее применимости в качестве средства улучшения благосостояния

членов, он пришел к следующим неблагоприятным

для концепции экономического саморегулирования выводам:

1. А. Смит не подозревал в полной мере, до какой степени система

естественной свободы нуждается в четких определениях и защите

со стороны специальных законов, прежде чем она будет в

состоянии обеспечивать наиболее производительное использование

ресурсов страны.

2. Работа собственного интереса благотворна не вообще в силу

какого-то естественного совпадения между частными интересами

и благом всех, а благодаря тому, что общественные институты

организованы таким образом, что вынуждают собственный интерес

работать в тех направлениях, в которых он оказывается плодотворным.

3. Это институциональное регулирование с целью направить частный

интерес в благотворные каналы осуществляется самым тщательным

образом.

Из изложенного следует, что столь популярная ныне у нас концепция,

во-первых, пренебрегает условиями приобретения хозяйственной

системой свойства экономического саморегулирования,

во-вторых, искажает смысл и содержание этой идеи, в-третьих,

избегает вопроса о границах, в которых оно возможно, и, наконец,

умалчивает о том, что уже в конце XIX — начале XX вв.,

когда писал Пигу, саморегулирование капиталистического хозяйства

было только фикцией.

К этому можно добавить, что А. Смит и его система естественной

свободы выражали представления того времени о должном,

т.е. о том, как должно быть, а не как было или есть на самом

деле [2]. Кроме того, у А. Смита система естественной свободы представляла

по существу концепцию общества, а не экономики, как

его составной части, т.е. концепция экономического саморегулирования

была в большей мере умозрительной конструкцией, чем

отражением объективной реальности. Хотя, конечно, явления эко-

64

номического саморегулирования имели место в прошлом и проявляются,

вероятно, и сейчас в экономиках западных стран, но,

несомненно, совершенно не в тех масштабах и границах, которые

имеют в виду сторонники этой концепции.

Функционально рыночное саморегулирование означает, что все

экономические процессы: производство, распределение, потребление,

сбережение, инвестирование должны осуществляться в форме

взаимодействия спроса и предложения по коммерческим ценам,

возникающим в ходе купли-продажи. Между тем, вплоть до

начала XIX в., а в большинстве стран и значительно позже, основные

элементы рынка — спрос, предложение, норма обмена как

общий случай цены — в той или иной мере определялись внерыночными

факторами: политической властью, местными обычаями,

сословными офаничениями и привилегиями. При преобладающем

влиянии этих факторов обмен может происходить либо по

фиксированным ценам, либо при количественных ограничениях,

установленных сверху, которые предшествуют обмену и являются

его условием. В зависимости от конкретных условий обмен может

иметь разные институциональные истоки и выражать разные социальные

отношения. Поэтому выражения «система рынков» и «рыночная

система» отнюдь не тождественны. И первое, для того чтобы

быть описанием организации реальной хозяйственной жизни, должно

по необходимости дополняться указанием на характер и формы

регулирования со стороны других институтов общества. Следовательно,

это выражение может иметь смысл, прямо противоположный

экономическому саморегулированию, как, например, при

меркантилизме или в модели рыночного социализма.

Институциональный характер социальных, в том числе экономических

систем, делает неправомерным навязывание логики абстрактной

рыночной модели в качестве теоретической основы широкомасштабных

преобразований в обществе, даже если в намерения

реформаторов входило только преобразование

экономической сферы общества. Такая логика может быть вполне

оправдана в частных задачах с четкой целевой функцией, для которых

проблема выяснения общесистемных последствий принятых

решений не имеет большого значения. Но в реформировании социальных

процессов, затрагивающих интересы широких слоев населения,

нельзя пренебрегать условиями устойчивости институционализированных

форм социальной жизни. Основной принцип системного

подхода явно не согласуется с экономоцентризмом, ибо

утверждает примат целого над его частями, к которым, несомненно,

относится и народное хозяйство с его экономической функцией.

Поэтому вполне оправданной является оценка как замысла

реформ (если такой вообще имел место), так и хода их осуществления

с позиций соображений о том, для чего существует в системе

общества экономическая подсистема, как она выполняет свое

65

предназначение, как дифференцируется, сочленяется и взаимодействует

с другими подсистемами общества.

Системный подход к проблемам социального мира неизбежно

приводит к необходимости поиска критически значимого набора

функциональных императивов, от уровня осуществления которых

зависят выживание, интефация и развитие общества. Столь же необходимым

становится и поиск структурных образований в обществе,

на которых лежит ответственность за выполнение этих императивов.

Собственно, разнообразие типов общества может быть

объяснено историческими различиями как в формах проявления

и осознания этих универсальных функциональных императивов, так

и в механизмах их реализации.

Исследователи могут значительно расходиться по вопросу о числе

этих императивов, их относительной значимости и характере

структурных образований в обществе, предназначенных для их выполнения.

Различия по данному вопросу лежат в основе разных

школ и направлений общественной мысли. В силу исторических и

методологических особенностей развития социальных знаний их

прогресс проявляется в том, какой функциональный императив

выдвигается в качестве доминирующего и, соответственно, какой

общественной структуре, ответственной за его выполнение, отводится

роль представителя всего общества. Для платоновского и аристотелевского

обществознания было характерно преимущественно

этическое восприятие социального мира. Все, что происходит в

этом мире, выступает либо как этически оправданное и поэтому

должное, либо как неоправданное и заслуживающее осуждения и

изгнания из социальной жизни. Структуризация общества по социальным

группам, домашним хозяйствам, видам занятий объясняется

требованиями доброй воли, которая связывает людей в общество.

Следовательно разделение труда, производство и обмен

оправданы в той мере, в какой они способствуют приращению доброй

воли, и осуждаются, если они противоречат ей.

Ценность вещей проявляет себя как ценность для использования

и как ценность для обмена. В первом случае вещь производится

или приобретается через обмен для восстановления самодостаточности

домашнего хозяйства и укрепления доброй воли среди

его членов и между разными домашними хозяйствами. Во втором —

целью производства и обмена является прирост личной выгоды,

которая из-за отсутствия для нее естественных ограничений может

толкать людей на нарушение требований доброй воли и сеять

рознь и вражду между ними.

Цена, по которой вещь приобретается для восстановления самодостаточности

группы, т.е. для использования, является справедливой

ценой — этически оправданной и благодетельной, для

общества. Цена приобретения вещи для обмена ради выгоды не

имеет этического оправдания и не может считаться справедливой.

66

Таким образом, вся экономика мира, если о ней вообще можно

говорить, в границах доброй воли сливается с другими проявлениями

социальной жизни, образуя с ними неразрывное целое.

Мир оказывается разумным и оправданным лишь как сфера действия

этики доброй воли. В этой этике и, следовательно, в подчиненной

ей экономике, результат социального действия, будь то

деятельность в ареопаге или приобретение вещи на агоре (но только

не с целью перепродажи), оказывается благодетельным для всех

участников и служит укреплению доброй воли между ними. Собственно,

для всех социальных образований имеется одна общая задача

— способствовать укреплению доброй воли.

В эпоху Возрождения и Реформации, политическим содержанием

которых явилось складывание национальных государств, в качестве

императива социальной, в том числе экономической, жизни

стали выдвигаться морально-философские и юридические принципы

«естественного права», в которых было, в частности, предложено

оправдание частной собственности и личной выгоды. Но опять-

таки, с точки зрения соответствия требованиям общего блага, а не

экономической эффективности, как сказали бы в наше время.

Общее благо выступает как безусловный функциональный императив

и критерий, которым следует руководствоваться во всех

сферах социальной жизни, включая экономику. Экономика в этом

миропонимании еще не обрела самостоятельного значения как раз

потому, что не воспринималась как источник социальных ценностей.

Все понимают, что подавляющее большинство людей занято

повседневной трудовой, производственной, торговой деятельностью.

Однако сама эта деятельность не заслуживает отдельного изучения,

поскольку объясняется следованием требованиям общего

блага. Чтобы понять, что же происходит в социальном мире, и почему

и как люди участвуют в экономической жизни, важно открыть

источник принципов общего блага, т.е. открыть, понять и

исследовать систему «естественного права».

В полном соответствии с теорией «естественного права» общее

благо в эпоху становления национальных государств в Западной

Европе приобрело преимущественно политическую трактовку и

нашло выражение в системе меркантилизма. В этой системе экономике

отводилась, как известно, очень важная, но тем не менее

служебная роль. Для признания самостоятельного существования

экономики и ее проблем потребовался не только ряд антиабсолютистских

и антифеодальных революций, но, самое главное, выдвижение

на первый план фактора технического прогресса. Таким

фактором стал промышленный переворот, начавшийся в середине